Разве ты не выглядишь броско?
— Умолкни.
Она шутила, но Робин умел выглядеть идеально в любой одежде, с кем бы ни встречался. Его желание изменить облик было частью его открытости. Если Робин садился с человеком, тот всегда чувствовал, словно знал Робина давно. Как сирота, он научился заводить семью всюду, куда приходил.
Зная, что она грубо разглядывает его одежду, Мисаки заставила себя поднять взгляд на его лицо, на открытую улыбку. Это все еще было как видеть призрака — он был как призрак, ведь она смирилась, что больше никогда его не увидит.
Часть нее хотела отпрянуть. Равная по силе часть нее хотела подбежать к нему. Пойманная между ними, она пошатнулась, поджала пальцы ног на пороге. Она не могла коснуться его. Они оба знали это. Даже похлопывание по плечу было бы неприличным. А если она коснется его кожи… она не выдержит.
Изумо нарушил тишину растерянным бормотанием, и Робин улыбнулся ребёнку.
— Я видел двух твоих старших сыновей, когда пришёл. Кто это?
— О, — Мисаки выдохнула, радуясь прогнать напряжение. — Это Изумо, — она отвязала ткань, повернула малыша, чтобы он был лицом к Робину, и опустил его на ноги. — Он… — она с любовью закатила глаза, когда Изумо спрятался за нее и обхватил руками ее колено. — Он стесняется чужаков.
Она была почти рада, что маленькое тело Изумо прижалось к ее ноге. Он не давал ей шататься. Она так старалась не упасть, что не поняла, что сверток на спине Робина стал двигаться, пока не появилась коричневая ручка. Ладонь сжала плечо Робина, а потом появилась голова спутанных волос с угольно-черными глазами.
У него тоже был ребенок.
Мальчик явно был сыном Робина. У них были одинаковые глаза, волосы и кожа, хотя у ребенка она была чуть темнее, чем у Робина, но она тоже сияла огнем. Робин улыбнулся, когда сонный малыш протер глаза.
— Даниэль, — сказал он, — это тетя Мисаки.
— Что… — голос Мисаки стал необычно высоким, с придыханием. — Это… когда это случилось?
— Это долгая история, — сказал Робин.
Мисаки не могла коснуться Робина, но…
— Можно? — она вытянула руки.
— Конечно, — Робин снял ткань со спины с грацией кайгенской домохозяйки. — Должен предупредить, — сказал он, прислоняя мальчика к своему плечу, сворачивая голубую ткань в горошек. — Он в возрасте, когда он может вдруг взорваться.
— Точно, — Мисаки вспомнила это о детях-таджаках.
— Можешь его бросить, если он станет горячим.
— Что?
— Это делает Эллин. Он обычно приземляется на ноги.
Мисаки рассмеялась, взяла сына Робина. Манящий до боли запах дыма и пряностей кутал ее, а тепло мальчика наполнило ее руки.
— Здравствуй, Даниэль, — сказала она, говоря тихо, чтобы скрыть эмоции, вдруг охватившие ее.
— Я — Даниэль, — сказал бодро маленький таджака.
— Это я слышала.
— Теперь ты можешь сказать «Как тебя зовут?», — предложил мягко Робин.
Но Даниэль хватил шпильку Мисаки и сказал:
— Что это?
— Это моя шпилька, — Мисаки потянулась за голову и убрала его ручку от украшения. — Лучше не трогай. Она острая.
— Что такое острое?
— Nukeela, — перевел Робин на язык, которого Мисаки не знала. — От этого может быть больно. Ай.
— Ай, — Даниэль радостно повторил и сунул палец в рот.
— Твоя ньяма как у твоего папы, — отметила невольно Мисаки.
— Это мой папа, — Даниэль вытащил палец изо рта и указал на Робина.
— Знаю, — Мисаки рассмеялась.
— Я — Даниэль.
— Да, ты говорил. Интересное имя, — не дисанка. Она взглянула на Робина. — Откуда оно?
Улыбка Робина не пропала, но стала менее яркой.
— Его мать выбрала его.
— О, — Мисаки сделала паузу. — И, кхм… его мать?
— Мертва.
— О, Робин, я… прости, я не знала…
— Я не знал, что тут случилось, пока твоя старая соседка по комнате, Гуан Я-ли, не нашла меня и не предложила мне проверить тебя. Согласись, нам нужно лучше поддерживать связь.
— Да, — Мисаки пыталась улыбнуться, но было тяжело. — Я… — она пыталась придумать, что сказать. — Я, кхм… — Даниэль поймал ее за челку, попытался забраться на ее плечи. — Ты любишь лазать? — она захихикала, а Робин упрекнул сына на языке, который она не узнала.
— Я хорошо лазаю, — сказал ей Даниэль.
— Мой Мамору был таким же в твоем возрасте.
— Я слышал о твоем первом сыне, — сказал Робин. — Мне очень жаль. Я хотел бы прибыть вовремя… хотел бы встретить его.
— О, я не знаю, было бы это хорошей идеей, — сказала Мисаки, подавляя бурю эмоций смешком. — Вы оба были опасно похожими. Ты мог бы втянуть его в разные проблемы, — она снова поняла, что не могла смотреть в глаза Робина. — Так, кхм… — она склонилась и опустила Даниэля на ноги. — Тебе показали дом?
— Еще нет.
— Отлично, — сказала Мисаки. — Я покажу, — она повернулась, чтобы увести Робина из комнаты, но в рассеянном состоянии чуть не споткнулась об Изумо, который подвинулся и впился в ее кимоно с другой стороны. — Ара…! — воскликнула она, схватившись за раму двери. — Изу-кун! Что ты делаешь?
Изумо отпрянул от Даниэля, который пытался сказать «привет».
— Я — Даниэль, — сказал маленький таджак на линдиш, который Изумо, конечно, не понимал. — Хочешь поиграть со мной?
Изумо уткнулся лицом в ногу Мисаки, подавляя испуганный звук.
— Вряд ли Изумо хочет играть, Даниэль, — сказал Робин, поймав Даниэля за кимоно двумя пальцами и оттягивая сына на пару шагов. — Оставь его пока в покое.
— Почему? — спросил Даниэль, пока Мисаки отцепляла Изумо от ноги.
— Потому что он не хочет играть.
— Почему?
— Не знаю. Это его дело. Может, мы попросим его позже.
Изумо не отпустил ногу матери, пока Робин не поднял Даниэля на свои плечи. Когда он убедился, что ужасно дружелюбный мальчик не мог до него достать, он отцепился и сжал палец Мисаки.
— Следи за головой, — предупредил Робин Даниэля, пригнулся, выходя из гостиной, чтобы пройти за Мисаки в коридор.
— За твоей головой, — сказал Даниэль, словно это что-то означало.
— Нет, за твоей, — сказал Робин. — Kisee bhee cheez par apana sir mat maaro. Не ударься головой.
— Ударься головой! Ударься головой! — радостно скандировал Даниэль, шлепая ладонью по голове Робина, как по барабану.
Мисаки рассмеялась и поняла, как была благодарна, что Даниэль был тут. То, что у Робина был ребенок — и он был тут с ее детьми — было сложно осознать, но что-то в радостном двухлетнем делало все проще.
— У него всегда так много энергии? — спросила Мисаки, маленький таджака стал петь, хотя язык понять не удавалось.
Робин страдальчески осмотрел на нее, Даниэль все еще стучал по его голове.
— Ты не представляешь.
Она смущалась бы жалкого состояния когда-то великого дома Мацуда,