— Как мне объяснить вам то, чего я сама не понимаю?
— Попытайтесь.
— Вы — это как великая шекспировская трагедия. Если бы Ромео и Джульетта не совершили самоубийства, через год они бы друг друга возненавидели. Страсть — это форма любви, но не настоящая. Она не длится долго.
— А каковы ваши чувства к Ричарду?
— Его я не просто люблю, он мне приятен. Я радуюсь его обществу. Я… — Терпеть не могу объяснять собственные чувства. — Черт побери, Жан-Клод, не могу я этого выразить словами. Я могу себе представить жизнь с Ричардом, а с вами — нет.
— Вы назначили дату?
— Нет, — ответила я.
Он склонил голову набок, внимательно меня изучая.
— Все это правда, но в ней есть щепотка лжи. Что вы придержали про себя, ma petite?
— Я вам сказала правду, — огрызнулась я.
— Но не всю правду.
Не хотелось мне ему говорить — слишком он обрадуется. И это как-то нечестно по отношению к Ричарду.
— Я не вполне уверена, что выйду за Ричарда.
— Почему?
В его лице что-то мелькнуло, очень похожее на надежду. Я не могла допустить, чтобы он попусту надеялся.
— Я видела, как он становится страшноватым. Я ощутила его… мощь.
— И?
— И теперь я не уверена.
— Значит, он для вас тоже недостаточно человек. — Жан-Клод запрокинул голову, смеясь. Радостный поток звука, обволакивающий меня, как шоколад. Тяжелый, сладкий и назойливый.
— Она любит другого! — вмешалась Гретхен. — Какая разница, что она в нем сомневается? Она отвергла тебя, Жан-Клод, разве этого мало?
— Это ты сделала такое с ее лицом?
Гретхен заходила тугими кругами, как тигр по клетке.
— Она не любит тебя так, как я люблю. — Вампирша упала перед ним на колени, хватая за ноги, заглядывая в лицо. — Жан-Клод, я люблю тебя. Я тебя всегда любила. Убей ее, или пусть выходит замуж за того человека. Она не заслуживает твоего обожания!
Жан-Клод будто не слышал.
— Вы сильно пострадали, ma petite?
— Ничего страшного.
Гретхен вцепилась в джинсы Жан-Клода:
— Молю тебя, молю тебя, Жан-Клод!
Мне она не нравилась, но это страдание, безнадежная боль в голосе — это страшно было слышать. Она пыталась меня убить, но я не могла подавить к ней жалость.
— Оставь нас, Гретхен.
— Нет! — вцепилась она в него судорожно.
— Я воспретил тебе причинять ей вред. Ты ослушалась. Мне следовало бы убить тебя.
Она так и осталась на коленях, глядя на него снизу вверх. Выражения ее лица я не видела, и слава Богу. Терпеть не могу собачьего обожания.
— Умоляю, Жан-Клод, пожалуйста! Я же это сделала только ради тебя! Она же тебя не любит!
Вдруг ее шея оказалась в руке Жан-Клода. Его движения я не видела. Это было волшебство. Не знаю, что позволяло мне глядеть в его глаза, но это не помогало против его ментальных фокусов. А может быть, он действительно настолько быстр? Нет, такого не бывает.
Она пыталась что-то сказать. Жан-Клод сомкнул пальцы, и слова вышли тихими придушенными звуками. Жан-Клод встал, вздернув Гретхен на ноги. Она ухватилась руками за его запястье, чтобы не повиснуть на шее. Он поднимал ее, пока ее ноги не заболтались в воздухе. Я знала, что она могла бы сопротивляться. Я чуяла силу в этих тонких и хрупких с виду руках. Но она не боролась, если не считать рук на его запястье. Она позволит ему себя убить? А он это сделает? А я буду стоять и смотреть?
Он стоял, элегантный и стильный в своей великолепной черной рубашке, и держал Гретхен на вытянутой руке. Потом подошел к столу, все еще держа ее и без труда сохраняя равновесие. Такого даже ликантроп не мог бы — вот так непринужденно. Я смотрела, как худощавая фигура идет по ковру, и знала, что кем бы и как бы он ни притворялся, он не человек. Не человек.
Он поставил Гретхен возле стола, ослабил руку на ее горле, но не отпустил.
— Послушай меня, прошу тебя, Жан-Клод! Кто она такая, чтобы Герцог Города вымаливал ее благосклонность?
Он держал ее за горло, уже не сжимая. Свободной рукой он отодвинул ширму, и она отъехала, открыв гроб, стоящий на задрапированном пьедестале. Дерево, почти черное, сверкало зеркальной полировкой.
Гретхен с расширенными глазами заговорила лихорадочно:
— Жан-Клод, Жан-Клод, прости меня! Я же не убила ее, я могла убить, но не убила, спроси ее, спроси! Спроси!
Ничего, кроме панического страха, не осталось в этом голосе.
— Анита?
Это единственное слово скользнуло по моей коже, до краев полное гнева. Я очень порадовалась, что он гневается не на меня.
— Она могла убить меня в первой же атаке.
— Почему, как вы думаете, она этого не сделала?
— Я считаю, что она отвлеклась, пытаясь растянуть процесс. Сильнее им насладиться.
— Нет-нет, я только грозилась! Я хотела отпугнуть ее! Я знала, что ты не хочешь, чтобы я ее убила! Я знала, иначе она уже была бы мертва!
— Ты никогда не умела врать, Гретель.
Гретель?
Жан-Клод одной рукой приподнял крышку гроба, второй подтащив к нему вампиршу.
Она вырвалась, на ее горле остались кровавые следы от ногтей Жан-Клода. Она спряталась за креслом, выставив его между собой и Жан-Клодом, будто это могло помочь. По шее ее стекали капли крови.
— Не заставляй меня применить силу, Гретель.
— Мое имя — Гретхен, и уже больше сотни лет.
Впервые на моих глазах она проявила твердость духа по отношению к Жан-Клоду. Я даже подавила желание зааплодировать — впрочем, мне это не стоило труда.
— Ты была Гретель, когда я тебя нашел, и ты и сейчас Гретель. Не заставляй меня напоминать тебе, кто ты на самом деле, Гретель.
— Я не полезу в этот ящик по доброй воле. Нет.
— Ты хочешь, чтобы Анита увидела тебя во всей красе?
Я-то думала, что уже видела.
— Я не полезу. — Голос ее был твердым. Не уверенным, но упрямым: она собралась сопротивляться всерьез.
Жан-Клод стоял совершенно неподвижно. Потом поднял руку — томным жестом, другого слова не подберу. Почти как в танце.
Гретхен качнулась, схватившись за кресло для поддержки. Лицо у нее съежилось, но это не было истечение силы, которое я у нее раньше видела. Не тот вечный труп, который может вырвать тебе горло и танцевать в крови. Она увядала. Не старела — умирала.
Рот ее открылся, она вскрикнула.
— Боже мой, что это с ней?
Гретхен стояла, держась птичьими тонкими лапами за спинку кресла, и была похожа на мумифицированный труп. Яркая помада на лице выделялась мрачной полосой, и даже пшеничные волосы сделались тонкими и ломкими, как солома.
Жан-Клод подошел к ней, такой же грациозный, такой же прекрасный, такой же чудовищный.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});