Как ни парадоксально это звучит, но лучшие произведения русской литературы были созданы в условиях цензурного гнета, борьбы с тоталитаризмом. Таков уж наш менталитет. Еще Белинский отмечал, что российская словесность началась не с плода весеннего (оды), а с плода осеннего (сатиры). Сатирическое, критическое направление было свойственно всей нашей прежней литературе. Когда трудностей и лишений, сопряженных с тоталитаризмом, не стало, в отечественной словесности наступил определенный кризис. Работать в новых условиях непросто. Кого критиковать? Кого бичевать, жечь огнем «пламенной сатиры»?
Автор «Евразийской симфонии» решил для себя этот вопрос очень просто. Он построил собственную маленькую, альтернативную Империю «с человеческим лицом» и, как самый законопослушный ее верноподданный, принялся писать романы из жизни своих новых сограждан. Конечно, Империя Хольма ван Зайчика не без недостатков. А как же иначе! Ведь о бесконфликтном обществе писать неинтересно. Это будет панегирик. А перед нами — типичная утопия, написанная в духе европейских просветителей XVIII века. Так и угадывается Вольтер, Руссо, Свифт. Герои и обитатели Империи ван Зайчика — это мы сами. За конфликтами и видоизмененными именами персонажей слышатся отголоски газетно-телевизионных баталий наших дней. И все это рассказывается изящно, красиво, стилистически тонко и выверенно. Романист играет с читателем в Восток. Играет с полным знанием предмета.
Детективы ван Зайчика вызвали много споров. Сколько копий сломано вокруг них. Автора то превозносят до небес, то обвиняют во всех смертных грехах. Но, подчеркнем, книги эти никого не оставляют равнодушными, что очень важно. В них есть мысли, чувства, а главное, ярко выражена авторская позиция — одна из главнейших характерологических черт русской литературы, лозунгом которой всегда было «Не могу молчать!». То есть не могу не написать об этом. Оно жжет мне душу. В цикле «Плохих людей нет», как и в прочих книгах фантаста, подписанных его настоящей фамилией, и виден человек неравнодушный, болеющий душой за свое отечество (и вымышленное, и реальное). А ведь подобная гражданственность, пафос большая редкость в нашей нынешней словесности (фантастике тож). Вспомним, сколько прекрасных, хороших и умных книг мы прочитали за последнее время не без удовольствия и пользы для ума и сердца. Но многие ли из них заставляли спорить с сочинителем? В большинстве случаев голос автора сливался с убаюкивающим многоголосием хора прочих фантастов. И это тревожит. Беспокоит то, что за редкими исключениями наша фантастика становится безликой, массовой, а не авторски индивидуальной, чем мы всегда гордились. Это профессионально написанная, но конвейерная продукция, ничем не отличающаяся от фантастики прочих стран. Но мы увлеклись и отвлеклись…
Весьма и весьма продуктивным был ушедший год для представителей харьковской плеяды фантастов, входящих в творческую мастерскую «Второй Блин». Г. Л. Олди издали три авторские книги (второй том «Одиссея», сборник «Чужой среди своих», роман «Богадельня»), А. Валентинов — шесть (второй том «Диомеда», роман «Ола», переиздание эпопеи «Око Силы» в трех томах, сборник «Флегетон»), у В. Свержина были переизданы три романа и вышел новый («Трехглавый орел»), А. Бессонов выпустил том «Змеи Эскулапа». Наиболее же разителен рывок А. Дашкова и А. Зорича. С переизданиями у первого вышло восемь книг, а у второго — десять. Нет возможности проанализировать всю эту весьма неоднородную в художественном отношении массу. Остановимся лишь на некоторых.
Еще одной характерной особенностью русской фантастики последних лет вообще и 2001 года в частности является все нарастающее увеличение удельной массы произведений, написанных на исторические или околоисторические сюжеты. «Богадельня» Олди, «Ола» Валентинова, «Трехглавый орел» Свержина, «Карл, герцог» Зорича — явления этого ряда, хотя и не однородные.
«Богадельня» Г. Л. Олди — произведение сложное и многослойное, решенное в традиционной для харьковского дуэта форме философского боевика. Возможно, Громов и Ладыженский начали новый цикл, географически связанный с неким условным герцогством Хенинг. Напомним, что эпизодически оно уже упоминалось в недавнем романе соавторов «Маг в Законе». В настоящее время Олди закончили и цикл повестей, действие которых также происходит в Хенинге. Упоминание «Мага в Законе» и Хенинга не случайно. Ведь и тематически «Богадельня» в некотором роде продолжает то, о чем повествовалось в предшествующем произведении Олди.
Интересная закономерность. Дуэт неохотно покидает раз обжитую реальность. Ему не хватает одной книги, чтоб полностью рассказать о вновь созданном мире. Уж если миротворчество, так с размахом. Создать историю данного мира, его настоящее, заглянуть в будущее. Бездна Голодных Глаз, Кабир, Хастинапур, Древняя Эллада мифического периода, родной Харьков. О каждом из этих миров написано минимум два-три произведения. И это правильно. От этого веет какой-то основательностью, фундаментальностью. Ведь «служенье муз не терпит суеты».
Итак, Хенинг. В «Маге в Законе» мы видели это герцогство уже захудалым в начале альтернативного XX века. Но отчего же здесь продолжают рождаться знаменитые маги, способные потрясти основание мира? Нужно заглянуть в прошлое. Может, там корни? И вот перед нами средневековый (снова-таки альтернативный) Хенинг. Альтернативный потому, что здесь все, казалось бы, поставлено с ног на голову. Владение оружием — удел простолюдинов. Привилегия же знати — сражаться, что называется, голыми руками. Удивительный, жестокий, беспросветный мир, как нельзя более точно характеризуемый монотонной песней бредущего под дождем монаха: «Ах, в пути б не сойти с ума».
И посреди этой блеклой серости мальчик и девочка, позже юноша и девушка, еще позже Герцог и Хенингская Пророчица. Два существа, которым суждено восстановить привычный порядок вещей. С мукой, с кровью, с безумной болью живьем сдираемой кожи. С потерями и обретениями в игре, где ставка ни больше ни меньше — душа и судьба мира. Вот так вот, и никак иначе. Олди не привыкли играть по маленькой.
Таинственные и прекрасные, как выступление балетной труппы Большого театра, обряды-посвящения, стремительное рукомашество и ногодрыжество учебных и реальных поединков — вот внешний антураж «Богадельни». И неизменный подтекст, параллельный сюжет, связанный с древней «Панчатантрой». История о несчастном отце, замучившем трех ни в чем не повинных малюток-дочерей. Все то же «служенье муз…». Да стоит ли оно таких жертв? Не лучше ли дать ребенку вдоволь наиграться куклами, чем преждевременно старить его? «Ибо от многого знания многая скорбь». Мы видим, как преждевременно взрослеет Витка, как рано созревает Матильда. И физически ощущаем эту тяжесть знаний, гнетущую их плечи. Не желанием ли сбросить ее, пойти наперекор грозным и беспощадным учителям, приносящим все в жертву цели, продиктован жест пары, отдающей золотого истуканчика соскучившемуся по куклам ребенку-призраку? Такой понятный нам и такой губительный для всего Хенинга порыв. Из-за которого ветры возвратились на круги своя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});