Она заметила, как он притронулся к левому плечу, но быстро одёрнул руку.
— Ты… О чём… Ты явился… Ни здравствуйте вам, ни привет и до свидания! Разорался! Да, какое ты вообще имеешь право! — воскликнула она, чувствуя свою полнейшую беспомощность, переводя взгляд с него на груду вещей.
— Тебе напомнить о моих правах? — жёстко спросил он.
— Да я и слушать тебя не хочу, — слабо сказала она. Еле выдавила, потому что в этот момент её снова замутило. Она прикрыла рот ладошкой. В это время он расщёлкнул замки на чемодане.
— Придётся. Тебе придётся меня выслушать, — откинул крышку.
— Да не нужно мне это! Не нужно, Ян! И ты мне не нужен! Уходи и оставь меня в покое… — последние слова она проговорила в прижатую ко рту ладонь на пути в ванную.
— И не подумаю! — он бросился вслед за ней.
Эва склонилась над раковиной. Её вырвало тем томатным соком, будто кровью. Такого зловещего цвета была жидкость. От одного этого вида её замутило ещё больше. Она вцепилась в края раковины, но ноги упрямо подгибались. Ян прижал её правой рукой к себе, крепко обхватив за талию. Эва облегчённо вздохнула. Без его помощи она бы не удержалась на ногах. Он убрал ей волосы от лица, прихватив левой рукой.
— Умойся, Эви. Давай, моя девочка, умойся, — почти прошептал он. Тихо сказал, удерживая её, положив руку на живот.
— Угу, — она кивнула, но не имела сил пошевелиться. Даже отцепить пальцы от раковины и то не могла. Она прикрыла веки, всё равно перед глазами всё плыло, только усиливая и без того тошнотворные ощущения.
Ян включил холодную воду. Намочив ладонь, приложил её Эве к лицу. Потом набрал ещё пригоршню и смыл томатный сок с её губ.
— Угу, — ещё раз промычала она. — Сейчас. Сейчас я сама, — еле вышептала, но нашла силы оторваться от раковины. Дрожащими руками она умылась. Потом прополоскала рот. Он развернул её к себе и обнял. Она уткнулась носом ему в грудь, вцепившись руками в лацканы пальто.
— Эви… — руки её ослабли, и она начала сползать по нему. — Я ведь даже не смогу… — он подхватил её, но она уже не откликалась, а безвольно повисла у него на руках. — Не смогу поднять тебя…
Но ему пришлось. Не мог же он оставить её на полу в ванной. Ян не стал поднимать её на руки. Не выдержал бы такой нагрузки. Но приподнял Эву над полом и прижал к себе. Этого, однако, хватило, чтобы испытать адскую, почти непереносимую боль. В глазах потемнело, но он дотащил её до кровати и сел вместе с ней, умостив её у себя на коленях. Прижал к себе как ребёнка на мгновение, и замер, сжав зубы, ожидая пока собственный приступ боли ослабнет. Отпустит его, пока он сжимает её в объятьях. Он прижал её голову к своей груди, смахнул капельки воды и отвёл мокрые прядки. Обхватил ладонью мокрое лицо. Когда ощущения стихли, он стянул с неё сапожки.
Она была такая бледная. Белая как полотно. Ни кровинки на щеках. Он забеспокоился, запаниковал.
— Эви… — позвал её, провёл кончиками пальцев по лицу.
И это её чёрное платье только подчёркивало бледность лица.
Ну, надо же! Эва в чёрном платье! Немыслимо!
Никогда не видел её в чёрном. Но и в этом, казалось, мрачном одеянии она выглядела блестяще. Такая нежная и сверкающая. Такая красивая и яркая. Он обомлел, когда увидел её там, в кафе. Всё исчезло, кроме неё. И потом, он видел, как она подходила к дому. Задумчивая и далёкая. В чёрном пальто и сапожках на каблуках. Утончённая и ласковая… Слегка незнакомая и чуть-чуть чужая…
Но его Эва… Его… С растрёпанными ветром золотистыми кудрями. Блестящими лучистыми, а сейчас печальными глазами. Так не хотел он видеть эту печаль. Хотел счастье в её глазах… Веселье… Готов был на что угодно, что бы вернуть это. Так хотел вернуть это.
Теперь был даже рад внезапным болезненным ощущениям. Очень рад. Боль захлестнула, затмив всё остальное. Прогнала другие ощущения: и ревность, и злость, и гнев. Она покончила с его неуправляемостью, закрыла рот его обвинениям. Он знал. Слышал, что обмороки при беременности очень частое явление, но всё равно беспокойно вглядывался в её лицо.
Ну, почему так всё сложно? Так невыносимо? Когда на самом деле всё проще простого. Любить и всё. Быть вместе и никого больше не надо. Только она, как целый мир. Теперь они. Она и его малыш. Он положил руку ей на живот. Живота, в сущности, ещё не было, но он знал, что там его малыш.
Она теперь должна есть и пить за двоих, думать за двоих, страдать за двоих и говорить за двоих. А он за троих… За себя, за неё и их ребёнка.
Она зашевелилась, почувствовав его руку у себя на животе. Протестующе заёрзала, словно он пытается забрать что-то у неё, а он всего лишь прикоснулся к тому месту, где рос её ребёнок. Их ребёнок.
— Тихо… — прошептал он и чуть ослабил хватку. — Тихо.
Она перестала двигаться. На это и сил особых не было. Даже слова вымолвить невозможно.
— Помоги мне, Эви… — попросил он. — Подержись за меня. Крепче…
Эва вцепилась рукой в серый кашемир и другой рукой обняла его за талию, просунув руку под пальто. Ян привстал, отодвинувшись дальше на кровати и подхватив её ноги под коленями, уложил на кровать.
Эва зажмурилась от сладостных ощущений. Приятных и расслабляющих. Ян сжал её ступню, потом лёгкими массирующими движениями двинулся вверх по икре. Слегка сжимал мышцы. Поглаживал, скользя по тонкому чёрному капрону.
— Эви…
Говорить она не могла. От слабости и язык не ворочался. Она подняла руку к его лицу. Прикрыла рот ладонью. Он взял её руку, сжал крепко, пытаясь согреть холодные пальчики, сплёл со своими, прижал к губам.
— Замолчи… пожалуйста… — тихо проговорила она. — Я прошу не надо… — слушать его было больно. Невыносимо. Словно переживать всё в который раз. Не во второй. И даже не в третий.
Почему так? Даниэлл столько сделал для неё, но не смог заслужить и малую капельку того чувства, что она испытывала к Яну. Испытывала и ничего не могла с этим поделать. Как бы она хотела ненавидеть его! Но не могла! Стоило ему только появиться… Стоило только оказаться рядом… И всё такое знакомое: и тепло, и запах, и прикосновения… Будто тысячу лет была в спячке, и проснулась… Зажила… И тело привычно реагировало, и душа отступала от тех барьеров, что она старательно строила эти месяцы.
Бороться с собой, как с ветряной мельницей…
Бороться с ним — пытаться посчитать пузырьки с бокале с шампанским…
— Тебе лучше?
Она кивнула.
— Не молчи. Расскажи мне, Эва…
— Что?
— Что-нибудь. Как ты себя чувствуешь? — такие нотки были в его голосе. Что у неё защемило сердце. И ему, как никому другому, захотелось всё высказать и пожаловаться. Прямо сейчас. Именно сейчас, несмотря на слабость и муть в желудке. Вот как раз самое нужное время.