– Невеста!
– Невесту – победителю!
– Со-стя-за-ни-я! Со-стя-за-ни-я!
Они ее привезли, с некоторым трудом сообразил, а может, припомнил Суорун. Мы состязались, а они привезли. Из плена. От Уота Усутаакы. Освободили. Вернули… Мысли ворочались с отчаянным скрипом. Вопли боотуров мешали сосредоточиться. Но Бэкийэ Суорун очень старался. Он и раньше не считал себя дураком, и сейчас не считал, а вот поди ж ты – алатан-улатан! – никак не мог ухватить за хвост верную мысль.
Ф-фух, ухватил!
– Это ты невесту освободил?
Смазливый тяжко вздохнул:
– Нет.
– Не ты?
– Не я.
– Уруй! – возликовал одноглазый Суорун. – Состязаемся! Кто победит – женится!
– Со-стя-за-ни-я! Со-стя-за-ни-я!
Всё опять стало просто, ясно и правильно.
– Давай с нами! – от большой широты души предложил адьярай. – Вдруг победишь? Хотя вряд ли, ты же слабак. Я – Бэкийэ Суорун, а ты?
– Юрюн Уолан.
– А ты? – Суорун вспомнил слова младшего насчет сестры. – Ты Кюн? Кюн Дьирибинэ? Невестин брат? Мой шурин?
– Мой шурин! – загорланили боотуры. – Мой!
– Шиш тебе!
– Тебе шиш!
– Оплеванный! Оплеванный шиш!
– Молчи!
– Сам молчи!
– А это кто?
Суорун указал на голого здоровилу.
– Это мой… – смазливый запнулся. – Мой…
– Меньшой, – прогудел голый. – Я его меньшой. Он сильнее.
Волна дрожи аж подкинула голого, вызвав смех ватаги.
– Меньшой? Замерз, меньшой? Звать-то как?
– Уол[129], – стуча зубами, откликнулся голый.
– Уол? Суодалба[130], гыы-гык! – хохотнул кто-то. – Гляди, как его трусит, бедолагу!
– Гыы-гык!
– Хыы-хык!
– Суодалба!
– Суодалба Уол! Парень-Трясучка!
Смазливый Юрюн Уолан сжал кулаки. Не видя причин для драки, адьярай решил сгладить раздор:
– Меньшой – в смысле, слуга? Твой слуга?
Юрюн Уолан зыркнул исподлобья, но кулаки разжал. И то верно: чего за слугу кулаками махать? Чай, не родич…
– Возвращаемся?
– Айда!
– Дочку! Дочку отцу везем!
– Невесту!
– Радость в дом!
– Состязания, да!
Дочь Сарын-тойона взял в седло смазливый. Садиться на коня к кому-либо, кроме него, девица отказалась, хотя предлагали наперебой. Бэкийэ Суорун ехал рядом, время от времени поглядывая на свою будущую жену. И впрямь красавица, не врут люди. Даже в обносках, с сажей на щеке – красавица! Отмоем, сыграем свадьбу, детишки пойдут… Мысли текли приятно, грели сердце. Но что-то бередило салгын-кут, воздушную душу адьярая, тревожило, беспокоило, как соринка в единственном глазу. Чаще, чем хотелось бы, Суорун оборачивался и смотрел, как голый Парень-Трясучка бредет позади ватаги и тащит на плече вторую девицу, тоже вполне годную в жены. Вредная девчонка показывала адьяраю язык, и соринка в глазу – в башке? – начинала царапаться хуже рыси, схваченной в охапку. Что-то было не так.
Что?!
Впрочем, Суоруну повезло. Когда раздались крики, громыхнул лязг боевого железа, а с чистого неба ударила молния о семи зубцах – и соринка, и все мысли, сколько их там было, разом вылетели у Бэкийэ Суоруна из глаза, из ушей, из потаённых уголков разума, чтобы умчаться далеко-далеко.
Кырык! Битва!
Суорунов папаша (голова – во! котёл!) говаривал: «Какая свадьба без драки?!»
Песня первая
Тут песни и смех Далеко понеслись, Игры веселые начались, Бурное веселье пошло; Все игрой, борьбой занялись, Стали ребра ломаться у богатырей, От натуги рваться кишки. Волновалась, шумела толпа гостей, Суматоха великая шла в кругу, Хохот слышался, вопль и вой… «Нюргун Боотур Стремительный»
1. Буря-Удалец и Окоченелый Великан
Я не узнавал алас, знакомый с детских лет. Впереди, сколько хватало глаз, шляпками бесчисленных грибов рассыпались юрты. Раньше их тут не было. И добро б обычные юрты! Берестяные урасы; цветастые балаганы, какие даже на небесах видишь только на праздники, когда съезжаются гости. Кривобокие холмики землянок; халабуды из бревен, жердей и кусков ржавого железа…
Над безалаберным городищем стоял гул, смутный и неумолчный. Казалось, в аласе, как в дупле дерева, жужжат пчелы, раздраженные вторжением лесного деда. Потянуло дымком, в пряные ароматы разнотравья вплелся запах жарящегося мяса. Течет сок, корочка подгорела на открытом огне… У меня забурчало в животе. К солнцу взлетел смертный визг жеребенка под ножом, ему в ответ громыхнул вопль:
– Арт-татай! Алаатыгар!!!
И рычащим эхом:
– Ар-дьаалы! Арт-татай!! Буйа-буйа, буйака!!!
Навстречу нам, сверкая очами, воздвигся крылатый исполин в светлых развевающихся одеждах:
– Кто еще тащится?! Моей невесты хочет? Смерти хочет?!
Рядом с исполином поднялся огромный черный адьярай. «Уот! – едва не заорал я от радости. – Живой!» Хорошо, что не заорал. Радоваться было нечему: ну, большой, ну, черный. Одна рука разделена в локте на две. Нога ветвится в колене. Глаз тоже один, а лицо – другое. Плямкает, отвиснув чуть ли не до груди, широченная нижняя губа. Подбородок скошен горным утесом. Нос здоровенный, в пол-лица; весь растрескался…
Нет, не Уот.
На шее у адьярая болталась облезлая грязно-желтая шкура. Кому она принадлежала, какому зверю – этого я не знал. Остальное тело, несмотря на лето, кое-как прикрывала рваная доха: длинная, до пят.
– Алаатынга-улаатынга! Хыы-хык, гыы-гык! – раскатисто захохотал великан, тыча пальцем в крылатого исполина. – Ой, от смеха умру!
Лицо крылатого налилось дурной кровью. В мирном одеянии проступил боевой металл.
– Удирай, покуда цел! – с яростью взревел исполин.
В руке его возникла плеть, скрученная из десятка стальных проволок, надраенных до ярчайшего блеска. Меж концами проволок с треском проскакивали синие колдовские искры. Адьярай лишь оскалился в ответ, блеснув щербатой железнозубой ухмылкой, и скрутил сопернику такой шиш, что покойный Уот обзавидовался бы насмерть.
Шиша крылатый стерпеть никак не мог. Плеть его со свистом и скрежетом взлетела ввысь, обожгла ударом замешкавшееся облако. Гром шарахнул так, что мне почудилось: небеса раскололись! Стаей волков взвыл ураганный ветер, срывая и опрокидывая ближайшие балаганы. Проволоки обернулись молниями о семи зубцах каждая, свились в тугой жгут и, повинуясь хозяину, хлестнули по сопернику, уже облачившемуся в трехслойный доспех.
– Кырык!
– Буря!
– Буря Дохсун[131]!
– Ай, удалец!
– Молодец, кэр-буу!
Огненные танцоры небес, молнии заключили губастого адьярая в кольцо. До рези под веками всматриваясь в их смертоносную пляску, я разглядел, что дружки Бури, надрываясь в поддержку своего боотура, рано обрадовались. В сердцевине горящего хоровода волчком вертелся похожий на Уота великан, принимая беснующихся танцоров на щит и отбрасывая прочь. Когда же он взревел, из его пасти, распахнувшейся на добрую сажень, извергся поток бешеного пламени. Молнии поблекли, пламя расшвыряло их в стороны и раскаленным кулаком ударило в Бурю Дохсуна. Вихрь искр полностью скрыл крылатого исполина, и великан злорадно расхохотался.
– Дуурай!
– Тонг Дуурай!
– С таким окоченеешь[132], дьэ-буо!
– Хыы-хыык!