Читать интересную книгу Женщина в белом - Уилки Коллинз

Еще одно слово, и я перестану приковывать к себе внимание читателя (напряженно сосредоточенное на мне).

Моим безошибочным инстинктом я угадываю, что у людей с пытливым умом должны возникнуть три неизбежных вопроса. Задавайте их мне — я отвечу!

Первый вопрос. В чем секрет самоотверженной преданности мадам Фоско, неустанно радевшей об исполнении моих самых дерзких желаний, постоянно способствующей осуществлению моих глубочайших замыслов? Ответ прост: отнесите это за счет моего собственного характера. В свою очередь, я спрашиваю: был ли во всей мировой истории человек, подобный мне, за спиной у которого не стояла бы женщина, бестрепетно заклавшая себя на его жизненном алтаре? Но, памятуя, что пишу сейчас в Англии, памятуя, что сочетался браком в Англии, я спрашиваю: разве по законам этой страны замужняя женщина имеет право на собственные принципы, отличные от принципов своего мужа? Нет! По законам этой страны она обязана любить и почитать его, а также повиноваться ему беспрекословно! Моя жена именно так и делала. Я говорю об этом с точки зрения высокой морали, я торжественно провозглашаю, что она неукоснительно исполняла свой супружеский долг. Умолкни, клевета! Жены Англии, склоните головы перед мадам Фоско!

Вопрос второй. Как бы я поступил, если бы Анна Катерик не умерла? Тогда я помог бы обессиленной и обездоленной Природе найти вечное успокоение. Я открыл бы двери темницы, в которой томилась ее жизнь, и предоставил бы узнице, неизлечимой как умственно, так и физически, найти радостное избавление.

Вопрос третий. Если нелицеприятно и хладнокровно разобраться во всех вышеописанных обстоятельствах, заслуживает ли мое поведение серьезного порицания? Тысячу раз нет! Разве я не старался тщательно избежать гнусною позора бесполезного преступления? С моими широкими познаниями в химии я мог бы помочь леди Глайд перейти в лучший мир. Не посчитавшись с собственными чрезвычайными неудобствами, я следовал по пути, подсказанному мне моей изобретательностью, моей гуманностью, моей осторожностью: вместо того чтобы отнять у нее жизнь, я отнял у нее имя. Судите меня, приняв во внимание, что я мог бы совершить. Каким сравнительно невинным, каким почти что добродетельным я оказался в действительности!

Я известил всех вначале, что этот рассказ будет представлять собою неповторимый документ. Он полностью оправдал мои ожидания. Примите эти пылкие строки — мой последний дар стране, которую я покидаю навеки. Они достойны этой минуты, они достойны.

Фоско.

РАССКАЗ ПРОДОЛЖАЕТ УОЛТЕР ХАРТРАЙТ

I

Когда я закончил чтение манускрипта графа, полчаса, которые я должен был пробыть на Форест-Род, уже истекли. Месье Рюбель взглянул на часы и поклонился. Я немедленно встал и ушел, оставив агента одного в покинутом доме. Я никогда больше его не видел, никогда больше не слышал ни о нем, ни о его жене. Появившись из темных закоулков лжи и преступления, они крадучись пересекли нам путь и скрылись навсегда в тех же темных закоулках.

Через четверть часа я был дома.

В нескольких словах я рассказал Лоре и Мэриан, чем кончилась моя отчаянная попытка, и предупредил их о событии, которое ожидало нас в ближайшие дни. Подробности моего рассказа я отложил на вечер, а сам поспешил повидать того человека, которому граф Фоско заказал экипаж для встречи Лоры.

Указанный графом адрес привел меня к конюшням в четверти мили от Форест-Род. Хозяин извозчичьей биржи оказался вежливым пожилым человеком. Когда я объяснил ему, что в силу важных семейных причин прошу разрешения просмотреть книгу заказов для подтверждения одной даты, он охотно согласился на это. Принесли книгу. Под датой «26 июля 1850 года» стояло:

«Карета графа Фоско, Форест-Род Э 5, к двум часам — Джон Оэн».

Мне сказали, что Джон Оэн — имя кучера, правившего в тот день каретой. По моей просьбе за ним немедленно послали на конюшенный двор, где он сегодня работал.

— Не помните ли вы джентльмена, которого вы везли с Форест-Род на вокзал Ватерлоо в июле прошлого года? — спросил я его.

— Нет, сэр, — сказал кучер, — что-то не припоминаю.

— А может быть, все-таки припомните? Он был иностранец, очень высокий и чрезвычайно толстый.

Лицо кучера прояснилось:

— Ну как же, сэр! Самый толстый из всех, кого я видел, и самый грузный из всех, кого я возил. Да, да, сэр, я отлично помню! Мы действительно поехали на вокзал именно с Форест-Род. В окне его дома еще визжал попугай. Джентльмен страшно торопился с багажом леди и хорошо заплатил мне за то, что я быстро получил ее вещи.

Получил ее вещи! Я вспомнил слова Лоры о том, что с графом был еще какой-то человек, который нес ее вещи. Это и был тот самый человек.

— А леди вы видели? — спросил я. — Какая она была из себя? Молодая или старая?

— Право, сэр, была такая толпа и такая давка, что я не очень хорошо помню эту леди. Ничего не могу припомнить о ней, кроме ее имени.

— Вы помните ее имя!

— Да, сэр. Ее звали леди Глайд.

— Как же вы это запомнили, а как она выглядела — забыли?

Кучер ухмыльнулся и в замешательстве переступил с ноги на ногу.

— Сказать по правде, сэр, я незадолго до этого женился, и фамилия моей жены, пока она не сменила ее на мою, была такая же, как у леди, только просто Глайд, сэр, — сказал кучер. — Сама леди назвала свое имя. «Ваше имя на сундуках, мэм?» — спросил я. «Да, — говорит она. — Моя фамилия проставлена на багаже — леди Глайд». — «Вот как! — думаю я. — Я никогда не запоминаю всякие знатные фамилии, но эта мне хорошо знакома». А насчет того, когда это было — год назад или нет, — вот этого не помню, сэр. Но могу под присягой показать про толстого джентльмена и про фамилию леди.

То, что он не помнил, какого числа он ездил на вокзал, было несущественно — число было проставлено черным по белому в книге заказов его хозяина. Я понял, что теперь в моих руках те простые, ясные факты, с помощью которых я могу одним ударом доказать несостоятельность заговора графа. Не колеблясь ни минуты, я отвел хозяина в сторону и рассказал ему, какую важную роль сыграла его книга заказов и свидетельство кучера. Условившись возместить ему убыток, если кучеру придется уехать со мной дня на два, на три, я снял копию с заказа графа, точность которой засвидетельствовал сам хозяин. С Джоном Оэном я условился, что он будет в моем распоряжении в течение трех дней или дольше, если это понадобится.

Теперь у меня были все нужные мне бумаги вместе с медицинским свидетельством о смерти и письмом сэра Персиваля.

С этими письменными доказательствами и с устным ответом кучера я направился к конторе мистера Кирла. Я хотел рассказать ему, во-первых, обо всем, что я сделал; во-вторых, предупредить его о моем намерении повезти мою жену завтра в Лиммеридж, с тем чтобы ее публично признали в доме ее дяди. Я считал, что мистер Кирл должен сам решить, поедет ли он с нами как поверенный мистера Фэрли, чтобы в интересах семьи присутствовать при этом событии.

Я не стану рассказывать об удивлении мистера Кирла и о том, как он отозвался о моем поведении во время расследования. Необходимо только отметить, что он сразу же решил сопровождать нас в Кумберленд.

Мы поехали туда рано утром на следующий же день. Лора, Мэриан, мистер Кирл и я — в одном купе, а Джон Оэн с клерком мистера Кирла — в другом. Приехав в Лиммеридж, мы сначала отправились на ферму Тодда. У меня было твердое намерение ввести Лору в дом ее дяди только после того, как он признает ее своей племянницей. Я предоставил Мэриан договориться с миссис Тодд (которая не могла прийти в себя от изумления) о том, где они разместятся на ночь; условился с ее мужем, что Джона Оэна гостеприимно приютят у себя рабочие фермы, а затем мы с мистером Кирлом пошли в Лиммеридж.

Мне не хочется подробно описывать наше свидание с мистером Фэрли, ибо даже вспоминать об этой сцене мне противно. Скажу только, что я добился своего. Мистер Фэрли пытался вести себя с нами в обычной для него манере. Мы оставили без внимания его вежливую наглость в начале нашего разговора. Мы выслушали без сочувствия его последующие уверения, что разоблачение этой истории буквально убило его. Под конец он хныкал и ныл, как капризный ребенок. Откуда мог он знать, что его племянница жива, когда ему сказали, что она умерла? Он с удовольствием примет дорогую Лору, если только мы дадим ему время немного прийти в себя. Мы хотим уморить его, свести его в могилу? Нет? Тогда зачем торопить его? Он повторял свои возражения на всевозможные лады, пока я решительно не поставил его перед неизбежным выбором: либо он признает свою племянницу теперь, либо ему впоследствии придется проделать это публично — в зале судебного заседания. Мистер Кирл, к которому он обратился за помощью, твердо сказал ему, что он должен решить этот вопрос сию же минуту. Как этого и надо было ожидать, он выбрал то, от чего можно было поскорее отделаться, — с внезапным приливом энергии он возвестил, что не в силах больше слушать нас и что мы можем поступать, как нам заблагорассудится.