Читать интересную книгу Пушкин - Юрий Лотман

Из истории полемики вокруг седьмой главы «Евгения Онегина»

(Письмо Е. М. Хитрово к неизвестному издателю)

Март 1830 г. был тяжелым для Пушкина. Булгарин начал развернутое наступление на поэта. Ободренный правительственной поддержкой, он перешел от двусмысленных похвал и язвительных намеков к клевете и открытому глумлению. 22 марта 1830 г. в «Северной пчеле» (№ 35) была опубликована известная статья, в которой седьмая глава «Евгения Онегина» и «Полтава» провозглашались «совершенным падением» таланта Пушкина.

«Критику 7-ой песни в Северной Пчеле пробежал я в гостях и в такую минуту, как было мне не до Онегина», — писал Пушкин (XI, 150). Однако нарочито небрежный тон этих строк вряд ли отражал действительное настроение поэта. Лучшим доказательством этого являются многочисленные контрудары Пушкина, стремившегося раскрыть читателю подлинное лицо Видока[612].

Обстоятельства требовали незамедлительных и энергичных действий, а Пушкину было не до журнальных споров: он уехал в Москву с твердым намерением добиться руки Н. Н. Гончаровой. Сложными и, видимо, в достаточной степени мучительными сделались в это время и отношения с Е. М. Хитрово, засыпавшей его из Петербурга письмами.

В этих условиях Пушкин вряд ли мог немедленно ответить на оскорбительный выпад Булгарина — обязанность эта падала на его друзей.

Хранящееся в архиве Е. И. Кутузовой-Смоленской (Институт русской литературы (Пушкинский Дом), ф. 358, on. I, № 115) черновое письмо Е. М. Хитрово дополняет картину полемики, развернувшейся в 1830 г. вокруг седьмой главы «Евгения Онегина». В совершенно новом свете предстает перед нами и сама Е, М. Хитрово. До сих пор она была известна как близкий друг поэта. Имя ее чаще всего всплывало при рассмотрении интимных сторон пушкинской биографии. Теперь мы узнаем о ней как об авторе выступления в защиту Пушкина от Булгарина, как об активном организаторе общественного мнения в пользу поэта.

Для того чтобы понять степень благородства поведения Е. М. Хитрово, следует иметь в виду, что в это самое время происходило доставлявшее ей неизмеримые страдания сватовство Пушкина. Любопытно и другое: в публикуемом письме она проявила не только горячую привязанность к поэту, но и хорошую осведомленность в вопросах чисто литературных. Она сразу почувствовала и слабые места позиции Булгарина, и то, какие из его обвинений представляют для Пушкина наибольшую опасность.

Нельзя забывать, что выступление Е. М. Хитрово получало особый смысл, поскольку Булгарин придал своей статье доносительный оттенок, намекнув в ней на отсутствие у Пушкина патриотических чувств, что якобы особенно проявилось в описании Москвы в седьмой главе. Голос Е. М. Хитрово — любимой дочери Кутузова, свято чтившей память своего великого отца, портрет которого она постоянно носила при себе, был достаточно авторитетен, чтобы отвести от Пушкина клеветническое обвинение в неуважении к памяти 1812 года. Язвительным намеком на Булгарина звучали слова Хитрово: «…что это за русский, чье сердце не затрепещет при чтении этих двух стихов:

Не пошла Москва мояК нему с повинной головою».

Хитрово, видимо, не хуже Пушкина была осведомлена и в закулисной стороне деятельности Булгарина. Об этом говорит многозначительный намек на «прямые и окольные нападки» его на Пушкина, причем слово «окольные» (indirecte) в письме подчеркнуто.

То, что голос в защиту Пушкина в 1830 г. возвысила именно женщина, отнюдь не случайность. Именно в эту пору начали сказываться в полной мере трагические последствия разгрома декабристов. Если в 1826–1828 гг. характерными чертами общественной жизни являлись запуганность и безмолвие, то в первой половине 30-х гг. начали сказываться развращающие последствия реакции. С одной стороны, это проявлялось в возникновении казенной литературы и журналистики, которая, пользуясь тем, что у ее противников рот был зажат, дезориентировала читателя развязными демагогическими статьями. С другой стороны, в дворянском обществе исчезал тип независимого в мнениях и общественном положении передового человека. Заставляя всех служить, Николай I сознательно стремился ликвидировать в обществе остатки самостоятельности — политической, интеллектуальной и бытовой.

Однако правительство Николая I не имело административных возможностей посягнуть на свободу мнений передовой дворянской женщины, защищенной от грубого полицейского давления независимостью материального и сословного положения. Не следует искать у образованных дворянских женщин той поры сколько-нибудь стройной системы взглядов. Воззрения их по тем или иным вопросам могли быть даже консервативными, но это были их собственные убеждения, не поддающиеся никакому контролю, и этот дух независимости мнений, каково бы ни было содержание последних, делал их салоны подозрительными в глазах правительства.

В условиях, когда демократический лагерь еще не выступил как самостоятельная общественная сила, а наследники декабристских традиций находились под постоянным надзором и были организационно разобщены, подобные салоны — разумеется, исключения в жизни петербургского и московского «света» — играли роль своеобразных оазисов.

Все это необходимо учитывать при решении вопроса, почему Пушкин около 1830 г. стремится воплотить положительный идеал именно в женском образе. С этим же, вероятно, связаны попытки в рукописях восьмой главы дать положительный облик салона Татьяны, противопоставить его «журнальным чопорным судьям»:

В гостиной светской и свободнойБыл принят слог простонародныйИ не пугал ничьих ушейЖивою странностью своей:(Чему наверно удивитсяГотовя свой разборный листИной глубокий журналист;Но в свете мало ль что творитсяО чем у нас не помышлял,Быть может, ни один Журнал!) (VI, 627)

Адресат письма не назван. Это должен был быть издатель газеты, вероятно петербургской. В петербургских газетах за март — апрель 1830 г. нам не удалось найти никакой статьи, которую можно было бы ассоциировать с упомянутой в тексте письма. В газете А. Ф. Воейкова «Русский инвалид» от 24 марта 1830 г. была перепечатана из «Литературной газеты» от 22 марта 1830 г. сочувственная рецензия на седьмую главу «Онегина». Трудно предположить, чтобы Е. М. Хитрово, плохо владевшая стилем русской письменной речи, смогла написать статью для газеты, тем более так быстро. Скорее всего можно думать, что она приложила к своему письму вырезку уже опубликованной в «Литературной газете» рецензии на седьмую главу «Евгения Онегина». Перепечатка этого восторженного отзыва сразу после грубых нападок Булгарина, естественно, прозвучала бы как выступление против «Северной пчелы».

Приводим текст письма Е. М. Хитрово[613]:

Jugez de mon etonnement et de ma suprise. Monsieur, de lire [aujourd'hui] dans 1'Abeille du Nord d'aujourd'hui № 35 que le septieme et charmant chant d'Oneguine a fait une chute complete Tel desagreable qu'il vous sera sans doute d'inserer mon article dans votre [Gazette] Journal, je pense que votre impartialite doit vous en faire un devoir. Les amis de M' Pouchkine m'en voudront aussi d'avoir releve cette nouvelle attaque de l'Abeille du Nord — plusieurs m'ont assure qu'il etait dans son noble caractere de dedaigner toute attaque directe et indirecte. Je sais aussi que sa brillante reputation lineraire est trop bien etablie pour que rien puisse у porter atteinte! Mais moi. Monsieur, qui ne connais monsieur Pouchkin que par ses compositions — il ne m'est point defendu de dire la verite. Entouree de monde et de monde etranger aux debats litteraires et, par consequent, entierement impartial — combien ai-je du etre surprise de tout ce que j'ai lu aujourd'hui! Hier encore, chez moi tous louaient & l'envie ce septieme chant. — On admirait 1'harmonie des vers, la description de 1'hiver, si magiquement depeinte, la verite du caractere d'Oneguine, qu'on [ne peut] voit etre fait [que] d'apres nature, celui de Таня <qui> devient positif — et sa melancolie et le soin avec lequel elle refuse toute confiance a ses cousines et cette perseverance a conserver dans le prus profond de son coeur son precieux, quoique douloureux attachement, — tout prouve, que desormais son sort est fixe! — Son arrivee a Moscou, les reflexions de 1'auteur au Palais de Petrovsky ont ete trouve<es> du plus grand interet, et en effet, quel est ce Russe, dont le coeur ne palpitera pas a la lecture de ces deux vers:

He пошла Москва мояК нему с повинной головою.

Quant a la portee satirique, elle est trouvee pleine de verite et de charme. Enfin si reussite complete veut dire chute [parf] complete l'Abeille du Nord a parfaitement raison…. Mais quand dans cette meme feuille d'aujourd'hui je vois aussi attaquer le poeme de Poltava — poeme lu et relu par tous, admire et estime comme un des plus beaux ouvrages de notre Poete ou chaque vers est une idee, une image, une perfection — on serait tente vraiment de croire que 1'editeur de L'Abeille du Nord nous mystifie! Peut-on plus loin pousser la partialite?Les amis intimes d'Alexandre P<ouchkine> m'ont assure n'etre jamais etonnes de la beaute de ses productions qui ne sont qu'une emanation de son ame! Un d'eux, jeune homme distingue, m'a dit plus d'une fois, que s'il avait un secret a confier, un avis a demander, dont dependrait son existence — c'est sans balancer b Alexandre P<ouchkine> qu'il s'adresserait. Душа его, прибавил он, такая пламенная, такая чистая, что если и есть в ней недостатки, они не могут ни на минуту затмить оную!

С<ан>к<т>. Петер<бург>, 22 марта <1830>, Садовая.

Перевод: Велико было мое изумление, сударь, когда я вдруг прочла в сегодняшнем 35-м номере «Северной пчелы», что прелестная седьмая песнь «Онегина» — это полное падение[614]. Как бы вам несомненно ни было неприятно напечатать в вашей газете мою статью, полагаю, что ваша беспристрастность обяжет вас к этому. Друзья г-на Пушкина будут, конечно, сетовать на меня за то, что я пытаюсь отразить эти новые выпады «Северной пчелы». Многие меня уверяли, что его благородному характеру свойственно презирать все прямые и окольные нападки. Я знаю также, что его блестящая литературная репутация слишком незыблема, чтобы ее что-либо могло поколебать.