Читать интересную книгу ВАЛИС. Трилогия - Филип Дик

— Поздновато отказываться от сигарет. Вот же черт. Возникает интересный вопрос… И не я первая задаю его. Когда воскресаешь во плоти, воскресаешь в совершенной форме или же со всеми шрамами, ранами и изъянами, что были у тебя при жизни? Иисус показал Фоме свои раны. Фома засунул руку в его — Иисуса — бок. Ты знаешь, что из той раны церковь и родилась? В это католики и верят. Из раны, раны от копья, хлынула кровь и вода, пока он висел на кресте. Это влагалище, влагалище Иисуса. — Кирстен явно не шутила, она казалась серьезной и печальной. — Мистическое представление о духовном втором рождении. Иисус родил всех нас.

Я пересела на стул рядом с кроватью, ничего не ответив.

Новость — медицинское заключение — потрясла и ужаснула меня, я даже не могла отреагировать как следует. Кирстен, однако, выглядела спокойной. Они напичкали ее транквилизаторами, догадалась я. Они всегда так поступают когда сообщают подобные новости.

— Теперь ты считаешь себя христианкой? — сказала я наконец, не в состоянии придумать что–нибудь другое, что–нибудь более уместное.

— Окопный синдром, — ответила Кирстен. — Что думаешь о названии книги? «Здесь, деспот Смерть».

— Его предложила я.

Она выразительно посмотрела на меня.

— Почему ты так смотришь на меня?

— Тим сказал, что это его название.

— Ну да, его. Я предложила ему цитату. Это одна из нескольких, я предложила целую подборку.

— Когда это было?

— Не знаю. Некоторое время назад. Я уже забыла. А что?

— Это ужасный заголовок. Я возненавидела его, как только увидела. Я не знала о нем, пока он не свалил эти гранки мне на колени, в буквальном смысле слова на колени. Он даже не спрашивал… — Она умолкла, затем погасила сигарету. — Смахивает на чье–то представление о том, как должно выглядеть название книги. Пародия на название книги. Того, кто никогда раньше не озаглавливал книги. Удивлена, что редактор не отверг его.

— Камешек в мой огород?

— Не знаю. Ты сама так поняла. — Она стала изучать гранки, совершенно игнорируя меня.

— Хочешь, чтоб я ушла? — спросила я неловко через какое–то время.

— Мне действительно наплевать, что ты делаешь, — ответила Кирстен.

Она продолжала работать. Потом прервалась, чтобы закурить еще одну сигарету. Тогда я заметила, что пепельница у ее кровати наполнена выкуренными наполовину сигаретами.

11

Я узнала о ее самоубийстве, когда мне позвонил Тим. Ко мне в гости приехал мой младший брат. Было воскресенье, так что мне не надо было идти в магазин на работу. Мне пришлось стоять и слушать, как Тим говорит мне, что Кирстен «только что ушла». Я смотрела на своего младшего брата, по–настоящему любившего Кирстен. Он собирал модель СПАД XIII из бальзового дерева — он знал, что звонит Тим, но, конечно же, не знал, что теперь Кирстен, как и Джефф, мертва.

— Ты сильная, — звучал голос Тима в моем ухе. — Я знаю, ты выдержишь.

— Я видела, что к этому шло.

— Да, — он казался безразличным, но я знала, что у него разрывается сердце.

— Барбитураты? — спросила я.

— Она приняла… Ах, они точно не знают. Она приняла их и засекла время. Подождала. Потом вошла и рассказала мне. А потом она упала. Я знал, что это было. — Он добавил: — Завтра она должна была вернуться в Маунт–Сион.

— Ты позвонил…

— Приехала «скорая помощь», и ее отвезли в больницу. Они сделали все возможное. Но дело в том, что максимальная доза была уже в организме, и то, что она приняла как передозировку…

— Вот оно что. В этом случае промывание желудка не помогает, яд уже в организме.

— Не хочешь приехать сюда? В Сан–Франциско? Я был бы очень признателен.

— Со мной Харви.

Мой младший брат поднял глаза. Я сказала ему:

— Кирстен умерла.

— А, — кивнул он и через миг вернулся к своему самолету. Как в «Воццеке». подумала я. В точности концовка «Воццека».[106] Вот она я: интеллектуал из Беркли, рассматривающая все в переводе на культуру, оперы, романы, оратории и поэмы. Не говоря уже о пьесах.

Du! Deine Mutter ist tot![107]

А ребенок Марии отвечает:

Но, но! Прыг, прыг! Прыг, прыг!

Я сломаю твою игрушку, подумала я, если ты будешь продолжать в том же духе. Маленький мальчик собирает модель самолета и не понимает: двойной ужас, и оба охватывают меня.

— Я приеду, — сказала я Тиму, — как только найду кого–нибудь посидеть с Харви.

— Ты можешь взять его с собой.

— Нет, — я машинально покачала головой.

Я попросила соседку присмотреть за Харви остаток дня и вскоре была на пути в Сан–Франциско, переезжая на своей «хонде» по мосту Бей–бридж. А слова из оперы Берга все еще навязчиво звучали у меня в голове:

Охотника жизнь весела,

Охота всем доступна!

Охотником будь я,

Вот это был бы я.

То есть, сказала я себе, слова Георга Бюхнера, он ведь написал эту чертовщину. Я вела машину и плакала. Мое лицо застилали слезы. Я включила радио и нажимала кнопку за кнопкой, перебирая станцию за станцией. На канале рок–музыки я поймала старую песню Сантаны и включила громкость на полную мощность. Музыка заполнила мой маленький автомобиль, и я закричала. Я слышала:

Ты! Мать твоя мертва!

Я чуть не врезалась в огромный американский автомобиль, мне пришлось перестроиться в ряд правее. Помедленнее, сказала я себе. Е*** твою, подумала я, двух смертей уже достаточно. Хочешь стать третьей? Тогда продолжай вести так, как ведешь сейчас: трое плюс люди из другой машины. И затем я вспомнила Билла. Психа Билла Лундборга, на данный момент где–то на свободе. Позвонил ли ему Тим? Ему должна позвонить я, сказала я себе.

Бедный, несчастный, е***нутый ты сукин сын, сказала я про себя, вспоминая Билла и его мягкое толстенькое лицо. Ту атмосферу свежести, что витала вокруг него, подобно запаху свежего клевера, вокруг него, его дурацких штанов и дурацкого вида, как у коровы, довольной коровы. Почтовое отделение ожидает еще один раунд битья стекол, осознала я. Он пойдет туда и примется бить огромные витрины голыми кулаками, пока кровь не зальет ему руки. А потом его снова упекут либо в одно место, либо в другое — не важно куда, потому что сам он не видит разницы.

Как она смогла так его доконать? — спросила я себя. Какая злоба. Какая страшная жестокостько всем нам. Она действительно ненавидела нас. Это наказание нам. Я всегда буду считать себя виновной. Тим всегда будет считать себя виновным. И Билл тоже. И, конечно же, никто из нас не виноват — и все–таки, в известном смысле, виноваты все мы, но, как бы то ни было, это не имеет никакого отношения, после свершившегося, к несущественному, теоретическому и пустому, совершенно пустому, как «бесконечная пустота», величайшему Не–Бытию Бога.

Где–то в «Воццеке» есть строчка, которая приблизительно переводится как «Мир ужасен». Да, сказала я себе, мчась по Бей–бридж, совершенно насрав на скорость, здесь итог всему. Это высшее искусство: «Мир ужасен». В этих–то словах все и заключается. За это мы и платим композиторам, художникам и великим писателям, чтобы они расскaзывали нам это — постигая это, они зарабатывают себе на жизнь. Какое мастерское, острое понимание. Какая проникающая прозорливость. Крыса из водосточной канавы могла бы сказать вам то же самое, умей она разговаривать. Если бы крысы умели разговаривать, я бы делала все, что они говорят. Я знала чернокожую девушку. У нее были не крысы, крысы — это у меня, у нее, говорила она, были пауки, viz:[108] «Если бы пауки умели разговаривать». В тот раз на нее накатило, когда мы гуляли в парке Тилдена, и нам пришлось везти ее домой. Невротичная леди. Замужем за белым… Как же ее звали? Единственная в Беркли.

Viz — сокращенная форма «Vtsigoths», «вестготы», доблестные готы. «Visitation», «посещение», как посещение мертвых, с того света. Вот та старуха действительно несет за это вину. Если уж кто–то и несет, то именно она. Но это убийство спартанских гонцов, и теперь я проделываю это сама, после всех своих предупреждений. ВНИМАНИЕ: ЭТА ЛЕДИ — ЧОКНУТАЯ. Прочь с моей дороги! Да е***ть вас всех, на хрен, всех вас в ваших чистеньких больших тачках!

Я подумала:

Война, твои границы знаю;

Здесь, деспот Смерть, твой ужас меркнет.

Тиранов лишь врагом считаю,

Но добродетели друг верный.

И затем повторяется снова: «Здесь, деспот Смерть». Это великолепное название, не пародия. Поэтому оно и было принято — Тим выбрал мой заголовок и, конечно же, в своей обычной дурацкой манере не потрудился или же забыл сказать ей об этом. Точнее, сказал, что это он придумал его. Наверное, он так и думает. Все ценные идеи в истории человечества были выдвинуты Тимоти Арчером. Он создал модель гелиоцентрической солнечной системы. У нас до сих пор была бы геоцентрическая, не озаботься он этим. Где заканчивается епископ Арчер и начинается Бог? Хороший вопрос. Спроси его — и он ответит приведя цитаты из книг.