того времени, как Чак угодил сюда, капитан уже успел передумать все мысли и потихоньку дремал, натянув кепку на голову. Ему вновь снился нереальный мир, где он не он, а простой и счастливый человек. В этих снах всегда всё было ярким и сочным, словно галлюцинации сумасшедшего. Видимо куча таблеток давали свой наркотический эффект.
На улице уже вовсю палило летнее солнце, кипела жизнь. В землянке же было прохладно и тихо, лишь редкий кашель сокамерников сотрясал унылую тишину. Но вскоре входная дверь задрожала, слышно было как ключ, скрипя, проворачивался в тяжёлом амбарном замке. Ещё мгновение и дверь отворилась, в камеру просочился слабый свет лампы. В этом свете Чак сразу узнал знакомый силуэт женской фигуры. Это была Китти, так же прихрамывая, как и раньше, она вошла внутрь в сопровождении охранника.
– Капитан Зит. Надеюсь, вы тут, – окликнула она его.
– Куда ж мне деваться отсюда? – с усмешкой ответил он.
– Ты, капитан, человек непредсказуемый, вот и интересуюсь. Пошли. Тебя отпустили. Поторопись, а то могу и передумать.
– Как прикажете, товарищ майор! – поддел её Чак и мигом устремился прочь из сырой камеры. Бессмысленные взгляды сокамерников провожали его худую фигуру до двери.
Они практически молча вышли из места содержания, перекинувшись лишь парой неважных фраз, у входа стоял новенький военный внедорожник цвета хаки. Китти уселась за руль, Чак сел рядом, двигатель взвыл, набирая обороты, и машина умчалась в путь. И тогда девушка, не сдерживая эмоций ,заговорила.
– Не знаю почему, сукин ты сын, но я безумно рада видеть тебя живым.
– А я просто рад видеть тебя вновь, – коротко ответил он и потрепал её за плечо.
– Как же ты любишь залазить в глупые ситуации, Чак, я просто поражаюсь тобой, как ты дожил до таких лет. Это же уму непостижимо. Ты набил морды троим ОПешникам! Зачем? Я так и не поняла.
– Да просто свиньи они, вели себя как конченые ублюдки, побили старика медива и дочку его обещались изнасиловать, вот и пришлось начистить их рыла.
– Твою ж мать, Чак. Ты заступился за медивов. Это точно ты? Что с тобой стало? Не обижайся, но ты раньше на дух не переносил медивов, я помню твою наглую физиономию в моём доме, помню как ты казнил того парнишку, как едко шутил и оскорблял меня, защитницу медивов. Сколько я горе вытерпела от этого потом в лагере. А сейчас ты бьёшь морды котивам, которые обижают медивов? Да кто ж из нас тогда подстилка медивская?
– Я не знаю, что со мной, но они и вправду были неправы. Медивы не желали им зла, они просто пытались избежать конфликта, а те…
– А те, Чак, те сотрудники оккупационной полиции, они вправе творить здесь то, что ты творил, будучи сотрудником горохраны в столице. Скольких людей ты бил? Скольких казнил? Не упомнишь? А много ли из них были достойны этого? Что с тобой стало? Друг ты мой странный. Поумнел, что ли?
– Может и поумнел. Неужели я не могу работать над собой? Неужели всё во мне столь плохо? Может я не хочу быть просто машиной для убийств? Может я человеком хочу наконец-то стать.
– И с чего это ты решил им стать? Благодаря кому и чему?
– Не знаю. Наверное, благодаря тебе, Орену, тому капитану фавийскому.
Китти умолкла. Машина резко подскочила на кочке и бумаги высыпались из раскрытого бардачка. Чак неторопливо их собрал, успев краем глаза увидеть, что там множество разных фамилий и цифр. Не вглядываясь дальше, он мигом убрал их обратно, дабы не разглядеть чего лишнего.
– Орена мне жаль, Чак. Но его не вернуть.
– С какого тебе его жаль. Ты его и не знала, давай без формальностей, – резко возразил он и громко хлопнул дверкой бардачка.
– Не буду врать. Не знала. Но я-то тут причём? И что за капитан фавийский?
– Ну, нравишься ты мне, как человек и как девушка. Я этого, по-моему, и не скрывал. Не буду набиваться во взаимность, но на фоне чувств к тебе я иначе стал воспринимать того себя, который был ранее. Я понял, что был пуст и пустота была заполнена вождями и злобой, влитой в меня с пропагандой и тупостью, которой мне было не занимать. Ты думаешь от чего я попёрся к тебе? Нафига напросился в отгул сюда? Да что бы ещё раз увидеть тебя, услышать твой голос, как ты меня опять за, что-то ругаешь и поносишь на чем свет стоит. Мне без этого жизнь не мила.
– Ты это сейчас серьёзно? – притормозив у обочины, спросила Китти. Её глаза сделались круглыми, а лицо скривилось в непонятной гримасе.
– А иначе ехал бы я с тобой, не пойми куда?
Китти не знала, что ему отвечать. В её жизни все складывалось как нельзя, кстати, работа, дружба, порой перетекающее в нечто большее, все было очень красочно и приятно. А тут Чак со своими чувствами, непонятными и неуместными. Она не знала, как ему ответить, чтобы высказать всё и не обидеть.
– Мы же с тобой обсуждали это, Чак. Там в Брелиме. Зачем опять подымать эту тему, у меня все в жизни хорошо. Я устроена, у меня есть даже мужчина, что за мной ухаживает, он офицер. Мы с тобой лишь знакомые, не более, я не испытываю к тебе никаких чувств, тогда это была лишь пьяная выходка, не более. Я сожалею о ней, прости, но за тем поцелуем ничего не было. Он был пустышкой. Зачем ты ставишь меня в неловкое положение? – слова в её голове сбивались, мысли не давали собрать все в одно русло, ей казалось, что она оправдывается.
– Вот вроде и майором ты стала. А как была дубом, так и осталась, – Чак широко улыбнулся и придвинувшись к ней, сказал. – Я не тяну тебя под венец, в постель тоже. Не прошу тебя и о взаимности, мне она и не нужна. Ну её, взаимность эту, я бы даже наверно и не хотел. Пойми же ты, майор, Китти Лина, что можно просто взять и полюбить, просто так, без желания плоти и прочего, просто полюбить образ, глаза, слова и мысли, поступки и воспоминания. Мне в жизни это чувство сил придаёт, сил жить. Я понимаю, что один хрен я помру, не сегодня так завтра, войну мне не пережить, я и так засиделся средь живчиков, уже практически всех пережил со своей роты. Завтра пойду в бой и шансов выжить будет столько-же как в рулетке, с заряженным барабаном револьвера. Я к