Читать интересную книгу Россия и русские в мировой истории - Наталия Нарочницкая

О потенциальном стремлении Германии к более самостоятельной роли свидетельствовала резкая активизация связей с хорватами и словенцами с самого начала кризиса федерации в Югославии. В то время как Вашингтон, преследуя извечную британскую цель связать прорусских и прогерманских славян в одном государстве, придерживался концепции преобразования СФРЮ в мягкую конфедерацию, Германия настойчиво вела дело к признанию Хорватии и Словении и практически навязала его Евросоюзу, чем были весьма недовольны в Лондоне и в Париже. Многим это напомнило, что Хорватия воевала на стороне Гитлера, что эта часть Балкан всегда была в орбите центральных держав. Еще более серьезным симптомом было влияние на канцлера Г. Коля президента «Дойче Банк» А. Херхаузена, сыгравшего немалую роль в объединении Германии. Этот процесс был в его видении частью широкой перспективы будущего Европы. В ней «интеграция России в мировое сообщество и мировую экономику» произошла бы через привязывание рубля не к доллару, но к марке. Херхаузен предлагал даже погасить долги России. Такая основа создавала качественно иную перспективу взаимоотношений Германии с Россией и с восточноевропейскими странами. Но и будущее Европы от Атлантики до Урала становилось делом уже не США, а самих Европы и России. Вместе они представляли бы мощную геополитическую и экономическую силу. Атлантическое сообщество могло испытать кризис самой идеи. В такой гипотетической Европе, менее нуждающейся в атлантической эгиде, лидером неизбежно становилась Германия.

Загадочное убийство А. Херхаузена, одной из крупнейших фигур европейского финансового мира, названное одним немецким автором «убийством как средством геополитики»[566], было увязано с действиями «красных террористов» и замято поразительно быстро. Можно предположить, что уже в начале 90-х годов США стали поддерживать идею смены политического истэблишмента в Германии и во всей Европе, нужной для перехода от панъевропеизма к глобализму, который во всех его обличьях является сугубо левой идеей. Напомним, что в начале XX века осуществлению как вильсонианской, так и большевистской доктрины мешала полумонархическая и национальноконсервативная Европа, которая была сокрушена Первой мировой войной, установившей в России коммунистическую, а на Западе — «либеральную» систему, которые начали соперничество за глобальное сверхобщество. Для осуществления нового Grand Design, растворяющего в «едином» мире уже «единую» Европу, Вашингтону опять потребовался сдвиг влево западноевропейского исторического сознания.

Левое универсалистское мышление очень хорошо характеризуют программные статьи О. Лафонтена, бывшего председателя СДПГ и министра финансов Германии, и Массимо дАлемы, лидера итальянских коммунистов и бывшего премьер-министра Италии. Выступая Еедновременно на одной полосе газеты «El Pais», они говорили не (только об экономических доктринах своих стран, но о наступившем моменте для «мировой левой», о «глобализации», о модернизации условий «свободного перемещения капитала и рабочей силы по миру»[567]. Это были нескрываемые и знакомые планы вселенского торакества материализма и униформации человечества и наций, создавших многообразие человеческой истории и культуры. Мир и Европа в сознании нового всемирного fraternite левых социал-демократов представали как гигантское хозяйственное предприятие, требующее оптимизации управления для унифицированного удовлетворения постоянно растущих материальных, но, судя по критериям, все упрощающихся по содержанию потребностей одномерных индивидов. В них же уже проглядывали «?» из антиутопии О. Хаксли, прозорливость которого объединила в строительстве апокалипсического супергосударства наследников и марксизма, и либерального индустриального общества. Ни Лафонтен, ни дАлема ни разу не упомянули воплощение в истории каких-либо целей и ценностей национального бытия, но каждая строка излучала свет единственно верного учения о движении мира к либеральному «открытому обществу».

Бывшие «товарищи» (camaradas Solana, dAlema и Genosse Fischer) принадлежали к сугубо космополитическим леволиберальным кругам, воспринявшим идею мирового глобального сверхобщества еще в своем «розовом» социал-демократическом, «красном коммунистическом» или ультралевацком прошлом. Частью этой программы стали расширение НАТО, необходимого для соединения европейского процесса с атлантической эгидой, и план реорганизации Юго-Восточной Европы в соответствии с параметрами давно известной дунайской конфигурации.

О сербском «национализме» свидетельствовал демарш Сербской академии наук и искусств, подготовившей в 1985 году фундаментальный доклад о положении нации и страны. Так называемый «Меморандум академии» робко, со всевозможными экивоками, свойственными интеллигенции, прошедшей школу пролетарского интернационализма, впервые открыто поставил вопрос о разделенном положении сербской нации в федерации, о последовательной установке «титовской» Югославии на развитие производства не в пользу Сербии, на вывод из нее промышленности, на постоянное перераспределение национального дохода и финансирования в пользу дру гих субъектов федерации, на административную и финансовую дис? криминацию в области культуры с целью растворения исторического сербства. Был указано и на нарушение прав человека в Косово, откуда сербов систематически вытесняли. В ответ был обрушен шквал обвинений со стороны хорватов и словенцев и западного общественного мнения[568]. Именно сербский дух и ЮНА стали объектами идеологической демонизации и стратегии расчленения. Война в Боснии и косовский кризис были вписаны в общие планы вместе с расширением НАТО, поскольку югославский антиатлантический анклав с выходом на Средиземноморье был недостающим элементом мозаики, в которой все побережья Западной Европы должны были быть под «политическим контролем Англии». Югославский кризис на всех своих этапах освещен в фундаментальной работе Е. Ю. Гуськовой[569], издавшей и ценнейшие сборники документов по этой теме.

Расчленение СССР и драма в Югославии дали импульс новым направлениям политике Запада, что сказалось в полной мере в конце 90-х годов. Это усиленное выдвижение глобалистских концепций международного права, подрывающих суверенитет, и попытка привлечь к новым задачам существующие международные организации и многосторонние механизмы, на создание которых были затрачены в свое время огромные материальные и политические ресурсы. Реализацией общего замысла стала многоступенчатая программа распространения контроля НАТО над новыми пространствами, которая включала как формальное расширение, так и создание вспомогательных инструментов вроде программы «Партнерство во имя мира» и Пакта стабильности для Юго-Восточной Европы.

Пока крупные международные структуры отражали баланс сил в международных отношениях, являясь их надстройкой, одностороннее давление было затруднено. Все уставы, хартии и резолюции содержали толкование проблем с позиции многокачественного мира, что исключало при надлежащей политической воле давление на национальный суверенитет. Запад давно создавал параллельные механизмы, особенно в неправительственной сфере, закладывая в них свою систему критериев. Роль этих органов росла от консультативных к координирующим и указующим, что очевидно на примере Совета Европы, превращенного в могущественного наднационального арбитра. Россия, потеряв волю и инициативу, стала заложницей глобальной машины.

ООН и ОБСЕ немедленно отреагировали на отказ от преемственной внешнеполитической линии и последовавшего немедленного ослабления России. В период своего становления Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе после многолетних согласований отразило совершенно определенные взаимные обязательства. СССР получил от Запада искомое подтверждение Ялтинско-Потсдамской системы — признание законности границ и территориальной целостности послевоенных европейских государств, прежде всего своих, а также границы по Одеру-Нейсе. Это означало признание Западом в хельсинкском Заключительном акте восстановления территорий исторической России, утерянных в ходе революции и Гражданской войны. Из Заключительного акта СБСЕ вытекало, что Прибалтика признается частью СССР (США единственные сделали оговорку). Запад получил от СССР искомое согласие на сокращение вооруженных сил и вооружений в Европе, реализованное затем в Договоре об ОВСЕ. Из этих взаимных обязательств выполненными остались лишь российские.

ООН и ОБСЕ открыто проявили двойной стандарт в отношении России и Сербии. Для поспешного признания расчленения СССР и Югославии — государств-основателей ООН и участников Хельсинкского акта (их территориальную целостность, а не субъектов их федераций гарантировали 35 подписавших Акт стран) было применено положение о мирном изменении границ. Но территории Украины, Грузии, Молдавии, Боснии и Герцеговины, Хорватии были объявлены не подлежащими изменению. Их внутренние административные границы провозглашены международными и неприкосновенными на основе того же Акта со ссылкой на принцип нерушимости границ. Налицо двойной стандарт и в эксплуатируемой в политических целях сфере «прав человека», под флагом которых избирательно осуществляется шантаж суверенных государств. Нарушение прав русских и сербов не вызывало протеста. Даже когда происходил невиданный в XX веке массовый исход сербов из Крайны, мировое сообщество комментировало это как обычную «гуманитарную» проблему.