Боже мой! Надо отсюда выбраться!
— Рэйчел, все в порядке, — шептал Пирс, неуклюже подвигаясь ко мне по земляному полу, болтая пятками в воздухе. — Пожалуйста, успокойся. Ничего страшного. Есть отдушина для воздуха, его хватает. И стены прочные.
Воображаемые сцены, как меня выкапывают из-под земли и рвут на части, мешались с воспоминаниями о прошлой погоне.
— Надо уходить, — сказала я. Подняла руку, ощупала потолок — с него посыпались комочки земли. Надо бежать!
— Рэйчел, сиди тихо!
Я встала, пригнувшись, уперлась спиной и плечами в потолок, готовясь нажать. Я бежала уже от них. Бежала — и выжила. И сейчас тоже надо бежать!
Пирс подвинулся вперед и внезапно повалил меня на пол — я охнула, ударившись головой о стену.
— Отпусти! — закричала я в панике. Он не понимает. Он не знает!
Я попыталась столкнуть его с себя — но он поймал меня за руку. Держал крепко, и я попыталась его лягнуть.
Успев заметить, он уклонился, прижал меня к стене всем своим весом. У меня вышибло из легких воздух, я задергалась, не в силах освободиться.
— Пусти! — рявкнула я, и он зажал мне рот ладонью, от которой пахло землей.
— Закрой варежку! — прошипел он, накрывая меня своим телом. — Я знаю, что ты боишься, но здесь ты сейчас в совершенной и полной безопасности. Они пролетят мимо, как смазанная молния, если ты будешь сидеть тихо! Что тебе стоило еще с полчасика поспать?
Далеко-далеко затрубил рог. Я в панике глянула на потолок — они над нами? Прямо сейчас?
Снова рог — и псы. Рычат, жаждут моей крови.
Страх ударил по нервам, я задергалась. Пирс притянул меня к себе, охватил руками, ногами поймал за талию, а рот зажал ладонью. Я отбивалась, я рыдала, черт побери, но он не понимал. Собаки не бросают следа, не прекращают охоту. Они поют по твоей крови, и ты бежишь, сердце стучит и легкие рвутся, пока они тебя не разорвут на части и твои крики сольются с их кровожадным урчанием. Надо выбраться из этой норы. Надо бежать!
— Усни под мамину песню, песню про ласковый сад, там стрекозы кружатся весело, цикады в траве трещат, — шепотом пел Пирс, губы шевелились у моего уха, рука зажимала мне рот так, что было больно. Я стала вырываться — он прижал меня сильнее. — Про золотое солнышко мама тебе споет, серебристое легкое платье мама тебе сошьет.
Он меня укачивал, ладонь больно зажимала мне рот, руки обхватили меня слишком сильно. Дыхание всхлипами выходило через нос, и я стала дрожать. Он не отпустит меня. Не даст бежать. Я погибну. Погибну прямо здесь, он, он будет виноват!
— Пой со мной, Рэйчел, — прошептал он, глядя в потолок. — Усни, моя детка милая, сестрица расскажет тебе о волках и добрых овечках, о демонов павших судьбе.
Слов я не знала, но мотив шевельнул смутное воспоминание. Поет. С чего это они всегда поют колыбельные? Дураки дурацкие.
Топот галопа звучал прямо над нами, я не сводила глаз с потолка. Меня наполнило ужасом, я заскулила под ладонью Пирса, прильнула к нему.
Он перестал петь.
— Матерь Иисуса сладчайшая, защити нас, — прошептал он.
У меня сердце стучало так, что я подумала: тут мне и конец. Залаяла собака — звук был приглушенный, но отчетливый, прямо над нами. Я дернулась, Пирс зажал меня еще сильнее. Меня затрясло, глаза крепко зажмурились — я вспомнила хруст ветвей и звук приближения лошадей и собак, когда я пыталась скрыться. Я знала, что мне от них не уйти, но ужас быть разорванной заживо гнал меня сквозь чащу, через колючие кусты. Я дрожала в объятиях Пирса. Надо было убежать. Слезы текли у меня из глаз, я не могла вздохнуть. О Господи, надо было бежать, бежать!
Далеко пропел рог, и псы ему ответили. Я распахнула веки — мягкие комья земли падали мне налицо в такт перестуку лошадиных копыт. И шум охоты вдруг стих.
Воздух хлынул мне в легкие, огибая пальцы Пирса, мокрые от моих слез, и обхватившая меня рука разжалась. Пирс еще не отпустил меня, он сам дрожал, но убрал руку от моего рта, и я хотя бы могла глотнуть воздуху — почти с рыданием.
— Мнится мне, — тихо сказал он, — что никогда я не подходил так близко к смерти, как сейчас — после того, как умер в первый раз.
Они уехали?
Я села, не веря своему счастью. Не должна я быть здесь. Это же были псы, псы, идущие по моему следу. И я осталась в живых?
Тяжело дыша, я глядела на стену, ничего не понимая, и постепенно ко мне возвращался рассудок. Пирс запрокинул голову, стукнувшись затылком о земляную стену, глядя вверх. Я спиной ощущала исходящее от него тепло, и пахло от него потом, землей и красным деревом. Мужчиной.
Охота умчалась прочь.
— Отпусти, — шепнула я.
Пирс разжал руки, плавным движением выскользнул у меня из-за спины, унося с собой тепло и уют к другой стороне норы. Свет в углу потускнел.
Чувствуя озноб и боль в сердце, я нащупала брошенное одеяло и завернулась в него, дрожа, оглядываясь на пережитую панику. Господи, я совсем потеряла самообладание. Что со мной стряслось? И продолжает трясти, простите за каламбур.
— Спасибо, — сказала я, глядя на собственные дрожащие руки, покрытые грязью и воняющие рекой. — Не знаю, что на меня нашло. Это было…
Глаза, встретившие мой взгляд, потемнели от жалости:
— За тобой уже гнались собаки?
Я кивнула, глядя в потолок и подтянув колени к груди. Кожаные штаны были мокрые и противные. Леденили кожу. Тонкая одежда Пирса потемнела от влаги там, где он прижимался ко мне.
— Могу понять, — нахмурился он, будто припоминая прошлое. — Именно с теми, кто испытал погоню, бывало труднее всего. — Слегка улыбнувшись, он посмотрел на меня. — Прости, что сделал тебе больно. Это не входило в мои намерения.
Я опустила глаза, смутилась, вспомнив свой ужас.
— Нет, я…
— Рэйчел! — сказал он тихо, и я посмотрела в его полные сострадания глаза. — Я не придаю большого значения тому, что происходит в подземной норе. Это не в счет. Вовсе не в счет. Был один раз, клянусь, нас трое понадобилось, чтобы удержать одного. Когда эльфы выезжают на охоту, их магия внушает страх их дичи. А отродье Каламака уже охотилось за тобой когда-то.
От этих слов я почувствовала себя не меньшей, а еще большей дурой. Но на Пирса это не подействовало. С мрачным видом я стянула носки с ног и осмотрела ноги между пальцами, проверяя, что пиявок не нахватала.
— Я отключилась, прости. — Вспомнилось его тепло, согревающее мне спину, голос, спокойный и одновременно испуганный, умоляющий меня лежать тихо, песня о серебре и золоте. — Тебе приходилось уже это делать? Уговаривать кого-то соблюдать тишину?
Он кивнул, не поднимая глаз, лоб у него был нахмурен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});