у кого нет своего сада.
Сидеть одному наскучило мне, и я пошел бродить по Айгестану.
Своеобразную картину представляет улица Вана в летнее время. Люди живут и работают почти исключительно на улице. Вот плотник у дверей своего дома починяет соху; детишки старательно подбирают стружки и, словно муравьи, тащат их домой на топливо. Группа зевак, сидя на голой земле, наблюдает за его работой. Немного поодаль на ровном месте начерчены какие-то квадратики, а в них маленькие разноцветные камешки — играют в «волка и овцу», несколько человек наблюдают за их игрой. На углу улицы женщины и девушки тесным кольцом обступили бродячего золотых дел мастера-армянина, который установил свой передвижной горн на земле под деревом; он мастерит какое-то золотое изделие для одной, а другие с завистью смотрят на подругу. Под другим деревом коробейник разложил свой пестрый товар; он также имеет дело преимущественно с женщинами, которые несут свои рукоделия в обмен на различный товар. Торговец не прочь обменять кусок жвачки на курицу, сворованную детьми у себя же в доме. Торговля абсолютно патриархальная — вещь меняется на вещь. Дальше, под ивами, у ручья стоят люльки с младенцами; мать качает ногою колыбель, шьет, напевая песню, подобную тяжкому стону; они из тех несчастных матерей, чьи мужья мыкают горе на чужбине. Там и сям в тени ив, перед воротами, лежат больные; влажно-холодные ивовые листья, покрывающие головы и лица, освежают горячие тела их; молодые девушки обвевают их свежими зелеными ветвями. Полуденный зной возымел свое действие и на достопочтенного Симона; он перенес свою подвижную школу на улицу, усадил рядами своих питомцев на голую землю под деревьями. Школяры больше зевали на прохожих, чем глядели в книгу. Но магическая палочка достопочтенного заставляла их возвращаться к книге. Симон готовился к чему-то: группу своих питомцев он заставлял петь и, размахивая палочкой, сам подпевал им неприятным голосом. Прохожие останавливались и прислушивались.
Почтенный узнал меня и хвастливо обратился ко мне:
— Слышишь, как поют… Словно соловушки!
Я ничего не ответил. Тогда он повел речь с окружавшими.
— У ванцев я не в почете, а видел ли кто-нибудь школу, подобную моей? В Вараге тоже существует школа, но обучают там всякой чертовщине и совращают детей с истинной веры. Здесь также открылась новая школа: стали девочек грамоте обучать!.. Ну, слыханное ли дело! Благодарение богу, что скоро закрыли ее, а не то надели бы на головы девочкам фески… И они, девочки, сказали б вам: «Мы теперь мужчины, а вы — женщины. Топите печи, пеките хлеб, обед готовьте…» Правильно я говорю, почтенные?
Многие подтвердили его слова. Он намекал на злосчастную школу о. Егише, просуществовавшую так недолго! Достопочтенный продолжал:
— Как он мог обучать детей, ведь он круглый невежда! Как-то я задал ему замысловатый вопрос, — осекся о. Егише, онемел, словно Захария. Я и сказал ему: «Ступай, отче, и помни, с кем имеешь дело».
Слушатели стали приставать: что это был за вопрос? Достопочтенный долго испытывал их любопытство и, наконец, пояснил:
— Я задал вопрос: «Что это за ослиная челюсть, которой Самсон перебил три сотни человек?»[86]
— Мудреный вопрос! — послышалось со всех сторон. — А вы не скажете нам, достопочтенный?
— Как бы не так! В Константинополе я заплатил один золотой учителю за то, что он научил меня. Я знаю много таких вещей, каких и сам Соломон мудрый не знал. Если б я не был хорошим учителем, его преосвященство архиерей и его высочество паша стали б мне оказывать такой почет? Видите этих учеников, что сейчас пели? Сегодня ночью я поведу их на званый вечер к епархиальному начальнику, они там будут петь. Сам паша будет в гостях.
Все слушатели пришли в изумление.
Я удалился, возмущенный наглым хвастовством учителя.
В нескольких шагах от передвижной школы сидел у ворот своего дома виноградарь и гнал водку в котлах. Котлы принадлежали отдельным лицам, которые отдавали их напрокат виноградарю и взамен получали определенную долю водки. Только у крупных владельцев садов имелись собственные котлы. Достопочтенный Симон время от времени подходил и вливал себе в глотку горячую жидкость, приговаривая: «Ну, теперь немного покрепче!» Казалось, будто он представлял собой измерительный прибор, посредством которого садовод определял крепость водки.
Незаметно очутился я за чертой жилых домов на берегу искусственного озера. Здесь собирается вода из родников и распределяется по очереди для орошения садов. Все озеро пенилось и клокотало наподобие гигантского котла. Множество головок то подымалось на поверхность, то вновь исчезало в воде. Купалась крестьянская детвора. На берегу лежали расслабленные от купанья ребятишки, погрузившие свои тела в прохладный сырой песок для защиты от палящих лучей солнца. Мальчики и девочки купались вместе. Как дети патриархального народа, они не стыдились друг друга. Я подошел к озеру. Вдруг окатило меня словно проливным дождем. Шалуны со всех сторон стали брызгать на меня водой: кто ртом, кто пригоршнями, кто арбузными корками. Я поспешил удалиться, промокший с головы до ног. Возвращаться домой наподобие мокрой курицы было бы обидно: ученики мастера Паноса подняли бы меня на смех. Я присел под деревом обсушиться.
Вокруг меня простирались возделанные поля, в огородах созревшие дыни слепили глаза. Хлеб во многих местах уже был собран в огромные скирды. Крестьянин старательно взваливал тяжелые снопы на тележку, перевязывал толстым кожаным ремнем и отвозил на гумно. Песня его была так же заунывна, как и скрип колес тележки; словно стонали оба: и крестьянин, и его тележка…
С другой стороны доносилась веселая беспечная песня гулявших горожан.
Было далеко за полдень. С моря дул холодный ветер и освежал изнуренную зноем природу. Поникшие листья стали оживать, стебли трав подымали головки, цветы улыбались. Окрестности оживлялись веселыми голосами гулявшего народа. Наступило время, когда ванцы запирают лавки и группами направляются в сады или на берег ручейков под сень дерев. Там и сям горят костры, дымятся вертела с шашлыками, воздух полон ароматом жареного мяса. На зеленой травке разложены белоснежные лаваши. Вокруг скромной трапезы собирается молодежь. Стаканы с водкой и вином обходят вкруговую; мертвая тишина садов оглашается их веселыми возгласами.
Неподалеку от меня на траве сидело несколько человек. Заметив, что я в одиночестве, пригласили к себе: они пришли на огород покушать дынь и арбузов. Ванцы любят отведать всякий плод на месте его роста.
На огородах виднелись небольшие строения наподобие башен, это были ночные убежища огородников. Они постоянно имели дело с ворами, потому им необходимо было укрепление. У одной башни дымилась небольшая печка, а на ней стоял глиняный кувшин. В