— В Колонии Бронти.
Ну все, подумала Рита. Теперь его точно колесуют.
Блеск, подумал Хок мрачно. Теперь мне и стараться не надо — палачи за меня постараются.
— А ну-ка, оставьте нас наедине, — сказал вдруг Фалкон. — Рита, Хок, подождите в приемной.
Пропади оно все пропадом, подумала Рита. Будь что будет.
— Господин мой, этот человек — мой сын.
Фалкон и Хок удивленно на нее посмотрели.
— Умоляю вас, если он заслужил наказание, предоставьте мне самой его наказать. Он вспыльчивый, не очень умный, но верный, и он будет вам служить.
— Об этом я еще подумаю, — сказал Брант. — Сделайте милость, матушка, не говорите за меня, я сам умею.
— Заткнись, дурак! — сказала Рита, делая страшные синие глаза. — Сейчас же замолчи, слышишь?
Фалкон вдруг рассмеялся. Хок улыбнулся неприятной улыбкой.
— Семейные ссоры бывают порою так умилительны, — сказал Фалкон, — прямо сердце радуется. И тем не менее, Рита, прошу вас дать мне возможность поговорить с вашим сыном наедине.
— Боюсь, — сказала Рита. — Он очень несдержан и хамоват. Он вам тут такого наговорит…
— Ничего страшного, — заверил ее Фалкон. — Я не настолько примитивен, чтобы путать хамство с недостатком лояльности. Прошу вас.
Когда они остались одни:
— Что-то лицо ваше мне знакомо, Брант, — сказал Фалкон.
— Да, мне это все говорят, — сказал Брант. — Я уж привык.
— Безусловно, сходство с вашей матушкой явное, но… Впрочем, оставим это. Итак, вы реставрировали Храм Доброго Сердца.
— Да.
— Никого не спросясь.
— Почему же. я спросил Главного Священника, и он подтвердил, что реставрировать нужно, и согласился меня нанять. Правда, против него интриговал один купец по имени Бош, хотел Храм снести, а не его месте построить дом для своих богатых коллег, но мало ли, чего хотят купцы.
— Действительно. Дрянное сословие.
— И не говорите! — горячо согласился Брант. — Мошенники, проходимцы, все до одного, а деньжищь столько, что о совести говорить не приходится. Всю страну держат за горло, везде навязывают свои мещанские вкусы. Одни наряды чего стоят, смотреть противно.
Помолчали.
— Давно вы в Астафии? — спросил Фалкон.
— Месяц.
— А из Колонии вы уехали?…
— А это, знаете ли, я не виноват. Я там жил, никого не трогал, учился зодчеству у Гора, а потом зодчествовал. И если они там прятали целую кучу предателей и получали с них деньги, то моей-то вины в этом как раз никакой нет.
— Вы специально поехали в Колонию, чтобы учиться у Гора?
— А что же? В Кронинском Университете неучи учат неучей, а потом выученные сами становятся учителями. Гор — строит, этого у него не отнимешь.
— Это правда. А он…
— Он жив, да.
— Я рад. Он тоже был совершенно не при чем. В Астафию не собирается?
— Не знаю. Но я не хуже, уверяю вас. То есть, конечно, если вы решите все строительство в Астафии передать Гору, дело ваше. А только это не честно. Гор и так много везде настроил, и здесь тоже. А теперь я сюда первый приехал. Я не позволю собой помыкать, даже в пользу Гора, так и знайте. Сидите здесь себе и решаете спокойно, кого взять, а я туда-сюда рыскаю, заказчиков ищу.
— Вы не считаете ли, что я только и думаю, что об архитектуре, и что помимо архитектуры у меня дел нет? — спросил Фалкон с отеческой иронией.
— А разве есть? — нагло парировал Брант. — Вы, какой великий и предусмотрительный не были бы, вы все равно смертны. И о вас будут судить по делам вашим. Как вы о стране заботились и благе народном — все равно ведь забудут, учитывая короткую память народную и обычную народа неблагодарность. Поэты и драматурги пишут о вас хорошо только из-под палки, не потому, что вы плохой человек, а потому, что поэту или драматургу о ком-нибудь сказать доброе слово — легче вообще молчать. Портретисты пытаются вам льстить, и получается у них жеманно и глупо. Вот только архитектура и остается. И лет через триста кто-нибудь, проходя по красивой улице, скажет — вот, видите, вот это, и вон то, построено было при Фалконе.
Некоторое время Фалкон молча, не мигая, смотрел на Бранта. Невозмутимое лицо молодого зодчего ничего особенного не выражало.
— Не знаю, — сказал Фалкон, — дурак вы или умны не по годам, но талант у вас есть, и строить вы будете. В данный момент нужно построить новый театр для пьес с музыкальным сопровождением и новую тюрьму.
— Тюрьму я строить не буду, — отрезал Брант.
— Это не разговор, — сказал Фалкон.
— Нет, разговор, — возразил Брант.
— У вас предубеждения против государственной необходимости.
— Нисколько.
— У вас какие-то принципы…
— Я человек в высшей степени непринципиальный, — заявил Брант. — Тюрьму я строить не буду потому, что здания тюремного типа слишком примитивны. Эта работа как раз кронинским выпускникам по плечу, вот пусть они и строят прямоугольные коробки. Никакой инженерии, никаких придумок — это по ним. Я свой талант на это дело разбазаривать не собираюсь. А новый театр — это пожалуй. На сколько мест?
Фалкон опять улыбнулся. Сын Риты — обаятельный тип. Обаятельный и, возможно, опасный.
Брант с серьезным видом ждал ответа. Жалко, что Рита в передней, с Хоком. Будь она здесь, а Хок еще где-нибудь, разговор бы велся в совсем другом ключе. Взять этого гада за ворот, хрястнуть в морду локтем, а когда он ляжет на пол, дать Рите знак, и через минуту будет известно, где находится Фрика и как ее оттуда извлечь.
— Ну, хорошо, — сказал Фалкон. — На полторы тысячи мест. Во сколько вы оцениваете свои услуги?
— как-то это унизительно, — сказал Брант. — Я, видите ли, человек дела, и свое дело я знаю. А остальное — не мое дело.
— Что вы болтаете! — возмутился Фалкон.
— Вовсе я не болтаю. Я зодчий, а не коммерсант какой-нибудь или проститутка. Мне претит каждый раз продавать свой труд, а потом искать новых клиентов. Нет уж. Уж коли вы государственный муж, то извольте назначить мне постоянный доход, чтобы я не терял времени на куплю-продажу. Скажем, пять тысяч в месяц. Каждый месяц. Все время. А я в благодарность за это буду время от времени строить чего-нибудь шедевральное. И, естественно, мне нужен для этого, помимо собственно ежемесячного дохода, неограниченный кредит у казначея. Чтобы со мной никто по поводу сметы не торговался, никогда. Я достаточно бережлив по натуре, чтобы не допускать перерасхода, мне надсмотрщики не нужны. И я достаточно совестлив и деятелен, чтобы не облениться и не почить как на лаврах на этих пяти тысячах, и ничего не делать.
— Вы, молодой человек, наглец, — заметил Фалкон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});