Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни место казни, ни точное время её проведения неизвестны. По одной из версий, это произошло вблизи пригородного поселка Бернгардовка то ли 24, то ли 25 августа 1921 года. В Петрограде рассказывали, что Гумилёв встретил смерть, как и подобает бесстрашному русскому офицеру, каким его всегда представлял сам поэт: «улыбаясь, с папиросой в зубах».
Впрочем, в городе долго жила легенда о том, что Гумилев не был расстрелян, что в результате стечения каких-то невероятных обстоятельств он остался жив и сумел затеряться на необъятных просторах большевистской России. Эту версию будто бы подтверждает одна «чекистская легенда», рождённая якобы в недрах КГБ в ту пору, когда органы безопасности всеми мыслимыми и немыслимыми средствами пытались спасти собственную репутацию. Легенда утверждает, что в самый последний момент к месту казни подъехал некий неназванный высокий чекистский чин и «на свой страх и риск» попытался спасти Николая Степановича. «Поэт Гумилев, выйти из строя!» – крикнул он и услышал в ответ: «Здесь нет поэта Гумилева, здесь есть офицер Гумилёв». По другой легенде, когда приговорённых к смерти везли по Ириновской железной дороге к месту казни, над вагоном неведомо как появился «красный шар, алый столп при огненном облаке». И когда этот туман рассеялся, оказалось, что Гумилёва в вагоне нет. Да и мать Гумилёва, если верить фольклору, до самой смерти не покидала надежда увидеть сына живым. Не такой человек Николай Степанович, будто бы говорила она, чтобы так просто погибнуть. Ему непременно удалось бежать при помощи своих почитателей, и он уже давно «пробрался в свою любимую Африку».
Петроград полнился слухами об арестах, убийствах и конфискациях. Передаваясь из уст в уста, слухи превращались в легенды. Как-то раз в дом князей Салтыковых пришел с обыском отряд красногвардейцев. Солдат встретила глубокая, чуть ли не выжившая из ума старуха, плохо говорившая по-русски. Командир отряда обратился к престарелой княгине: «Мадам, именем революции все принадлежащие вам ценности конфискуются и отныне являются народным достоянием». Старуха не возражала, помогала красноармейцам собирать драгоценности и произведения искусства. Напоследок потребовала: «Если вы собираете народное достояние, извольте сохранить для народа также и эту птицу», – и подала клетку с облезлым попугаем. «Мадам, народ не нуждается в этом… попугае», – возразил командир. «Но это не простой попугай, а птица, принадлежавшая Екатерине II, эта птица историческая». Она щелкнула пальцами и, если верить легенде, попугай хриплым голосом запел: «Славься сим Екатерина! – помолчал и завопил: – Платош-ш-а!!» Видимо, речь шла о Платоне Зубове, известном фаворите императрицы. Говорят, отряд сдал-таки попугая куда следует. Но куда он затем делся – умер от голода или от старости, неизвестно.
Смерть в то время была явлением обыкновенным. По воспоминаниям современников, очень многим помог выжить Алексей Максимович Горький. Рассказывают, что в голодном Петрограде он выдавал справки самым разным дамам – знакомым и незнакомым – приблизительно одинакового содержания: «Сим удостоверяю, что предъявительница сего нуждается в продовольственном пайке, особливо же в молочном питании, поскольку беременна лично от меня, от буревестника революции». Срабатывало будто бы безотказно.
Алексей Максимович Горький
Однозначный ярлык пролетарского писателя и личного друга вождя революции, присвоенный Горькому советской властью, заслонил в общественном сознании образ сложного и противоречивого человека, каким был на самом деле выдающийся русский писатель, критик и публицист, общественный и революционный деятель Алексей Максимович Пешков, взявший себе литературный псевдоним Максим Горький. О его недюжинном художественном таланте и о том, сколько творческих и физических сил он отдавал писательскому ремеслу, можно судить по одной любопытной легенде. Во время работы над «Жизнью Матвея Кожемякина», при описании сцены, во время которой один из персонажей романа ударил жену ножом в печень, Горький упал в обморок. Жена писателя Мария Андреева бросилась к мужу и будто бы «обнаружила у него на животе кровавый след от ножевой раны».
Он всем своим творчеством, потенциал которого был, казалось, неисчерпаем, а возможности использования его в пропагандистских и агитационных целях безграничны, активно способствовал созданию революционной ситуации в России. Чего стоит один образ Пелагеи Ниловны в романе «Мать». Между тем подготовке революции он отдавал не только свой недюжинный творческий талант. Он лично участвовал в практических акциях большевиков, ходил на демонстрации, направленные против самодержавия, организовывал сборы подписей под воззваниями, принимал непосредственное участие в работе подпольных типографий. За это его не раз арестовывали, ссылали, а однажды он был даже заключен в Петропавловскую крепость.
Впрочем, очень скоро отношение к Горькому резко изменилось. Часть петроградской литературной элиты считала его человеком, прочно связанным с большевиками и потому глубоко чуждым подлинной русской интеллигенции. Даже известные легенды о личном ходатайстве Горького перед Лениным о помиловании великих князей и спасении приговорённого к расстрелу Николая Гумилёва считались придуманными самим Горьким. Неслучайно в этих легендах присутствует один и тот же сюжет: Горький заручился согласием Ленина на помилование, но московские чекисты узнали об этом и постарались, чтобы к возвращению писателя в Петроград приговор был уже приведен в исполнение. И действительно, ни разу ходатайства Горького не достигли предполагаемых целей.
Сразу после Октябрьского переворота, особенно в 1918 году, Горькому стало ясно, что с революцией, лозунгами которой стали экстремистские призывы: «Мир хижинам, война дворцам» и «Кто не с нами, тот против нас», ему не по пути. Горький начал издавать свои «Несвоевременные мысли», ставшие, по сути, открытой полемикой с Лениным по вопросам теории и практики революции. Он, пожалуй, был одним из первых, кто ясно увидел, что в пылу политической риторики о судьбе революции, как таковой, были проигнорированы отдельные судьбы сотен и тысяч лучших представителей того народа, ради которого революция якобы совершалась.
Чтобы понять, сколь трудной была его внутренняя борьба с самим собой, достаточно вспомнить, что знаменитый каннибальский лозунг «Если враг не сдается, его уничтожают!» принадлежит Горькому. Так в 1937 году была озаглавлена его статья в «Известиях», приуроченная к сфабрикованному Сталиным очередному политическому процессу.
И, тем не менее, что бы ни говорили сегодня об этом и в самом деле великом писателе, силы духа у него не отнимешь. Он хорошо понимал свою роль в разжигании пламени революции. А самоирония была, видимо, простой и надежной гарантией самосохранения. От распада. Горькому это удалось. Хотя, как вспоминает один из собеседников писателя, в последние годы жизни, на вопрос, как он оценивает время, прожитое в большевистской России, писатель Максим Горький ответил печальным каламбуром: «Максимально горьким». Кто знает, может быть, при этом он вспомнил, как однажды поссорился с Виктором Шкловским, который бросил ему в лицо обидный каламбур: «Человек – это звучит горько!». Впрочем, это выражение давно уже обросло многочисленными легендами. Согласно одной из них, в петроградской квартире Горького на Кронверкском проспекте существовала традиция: при посещении туалета каждый мог оставить свою подпись на стене. Рассказывают, что традиция оборвалась, когда Горький обиделся на кого-то из посетителей, который на самом видном месте написал: «Максим Гордый – звучит горько».
Сразу после смерти Горького поползли слухи, что его отравили. Якобы ему прислали коробку конфет. Он сам съел одну конфету и ещё угостил двух санитаров. Все трое тут же скончались. Утверждали, что конфеты были от Сталина. Такая нелепая, шитая белыми нитками версия, если верить той же легенде, была специально запущена сотрудниками НКВД, чтобы скомпрометировать саму идею отравления, поверить в которую всемирное сообщество было в то время готово.
При поддержке Горького в конце 1919 года в Петрограде был организован знаменитый Дом искусств, вошедший в литературную историю под аббревиатурой «ДИСК». Он разместился в доме, построенном в свое время для обер-полицмейстера Санкт-Петербурга Н.И. Чичерина. С середины XIX века дом перешел в собственность купцов Елисеевых, которые, по легенде, сразу после большевистского переворота замуровали в его стены пресловутое «елисеевское серебро». По воспоминаниям очевидцев, обитатели Дома искусств – писатели и художники, сценаристы и режиссеры – после очередного получения «особо экзотического пайка, состоявшего из лаврового листа и душистого перца, с голодным блеском в глазах бросались выстукивать коридоры».
- Поэтические воззрения славян на природу - том 1 - Александр Афанасьев - Культурология
- Обитаемый остров Земля - Андрей Скляров - Культурология
- Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015 - Игорь Смирнов - Культурология
- Культура и мир - Сборник статей - Культурология
- Русская деревня. Быт и нравы - Виктор Бердинских - Культурология