зная, как ответить на дерзкий вызов и стоит ли вообще продолжать странный разговор, который явно сводился не в ту сторону с каждой новой минутой. Он почувствовал внутри какой-то горький осадок и уже несколько раз пожалел о том, что заикнулся про свою несуществующую работу; теперь от разговоров от любви у него сводило челюсть, а бросить лишнее слово казалось неподходящим поступком, словно так можно нарушить невидимую хрупкую оболочку, покрывающую каждый предмет в радиусе пары метров от говорящих. Парень хотел уже было извиниться
(кто бы сомневался, Джеки, в том, что лучшим решением было сразу уйти и не наживать себе проблем, оставив недопонимания в прошлом без разборов и каких-то жалких объяснений)
и приготовился встать из-за стола, но девушка его опередила. Поправила в который раз прическу и, сминая на коленях салфетку в беспорядочном волнении, сказала как можно более холодно и отстраненно:
— Кстати, давно хотела сказать тебе… Я рада, что вы с Фишером снова начинаете делать первые шаги на пути к примирению, нет, это не сарказм, и не нужно так смотреть. Он подошел ко мне недавно и рассказал, что очень рад этому и… видит, как ты изменился, стал кем-то новым, понимаешь? Вот только я никогда еще не замечала, чтобы парни так сильно пеклись о собственной дружбе и взаимоотношениях — честно, Роджер трясся от смеха и страха, как перед своим самым первым свиданием. Прости, конечно, что я вмешиваюсь в вашу историю, просто… Это чудно, что ты сделал правильный выбор, Джек. Я боялась, что ты оступишься и оттолкнешь от себя абсолютно всех, кто мог бы предложить хоть какую-то помощь.
— Ты не должна…
— Говорить о таких вещах, да? — набросилась на него Кэти, и Дауни почувствовал, как тонет в какой-то черной сладкой пустоте, мимо него проносится миллиард горящих звезд и сверкающих осколков, а он все падает ниже и ниже, и в ушах застыл знакомый до дрожи голос. — О дружбе и прочем, когда сама еще не знаю, как вести себя в твоей компании. Но я начинаю смиряться, Джек, ведь прошло уже слишком много времени, чтобы забыть, однако, недостаточно для того, чтобы окончательно со всем разобраться. Я не хотела признаваться даже себе (а тем более кому-нибудь другому) в своих ужасных мыслях, но они преследуют, и я не могу прогнать их окончательно. Игра затянулась, и нужно было понять эту простую истину раньше, когда была возможность добровольно сложить в центр поля деньги, карты и уйти, не оборачиваясь на соперника, только… Сейчас все будто выбили из рук, и не остается другого выбора, кроме как…
Джонс замолчала, но парень и без того знал, что она хочет сказать. Словно с губ слетал едва слышимый шепот, как мягкие и самые трепетные поцелуи, которые можно поймать щекой или тыльной стороной расправленной ладони и услышать то, что никак не желает прозвучать в уютном спокойствии пекарни и остаться в этих стенах, как нечто прожитое и забытое. Он видел, что ей действительно страшно и стыдно; признание в чувствах кажется Кэти чем-то запретным, и ей попросту хочется бросить все и встать из-за злосчастного стола как можно скорее, забыв о зависшей в густом воздухе вопросе — убежать прочь от тяжелых слов, оказаться в окружении родных стен милого дома и никогда больше не возвращаться к событиям сегодняшнего дня…
— Кроме как сдаться. Я пойму, если ты скажешь, что наша странная и непонятная дружба перестала тебя устраивать — признаться честно, меня это тоже иногда выводит из себя, потому что я не понимаю, как что-либо исправить. Недо-взгляды, недо-разговоры, так не должно было продолжаться вечно, верно? Скажи только, кто она? Хотя нет, лучше не говори — зачем мне все это знать? Теперь это личное, и мы не можем общаться так, как делали это раньше, Джек…
Но он уже ничего не слышал, глубоко закопавшись в самом себе и радуясь охватившей тело истеричной тревоге, смешанной с облегчением и неимоверной радостью. Все оказалось куда проще, чем кто-либо мог предположить; не требовались нудные объяснения и лишняя откровенность, ведь ответ показался на поверхности бездонного омута, сам приподнялся и всплыл вместе с пузырьками воздуха. Вот он, стоит лишь протянуть руку и достать из воды скользкую рыбку, дарящую спасение уставшей душе. И внутри тебя все тут же переворачивается. Так, будто сделал кувырок назад и едва не свернул хрупкую шею неудачным приземлением, или узнал что-то важное, изменившее тебя полностью, как внешне, так и внутренне — ощутил это, и тысячи острых иголок кольнули разом, заставляя вскочить на месте и судорожно оглядеться по сторонам в поисках найденной правды, но ее уже нет. Осталась лишь пустая чешуйка, еще мокрая и немного склизская, один только мертвый кусочек, который некогда способен был возродить сердце и веру в невозможные вещи. И ты стоишь в нерешительности, потерянный, непонимающий, а внутри все уже совершенно другое, и хочется обнять крепко-крепко весь мир и признаться в любви самому дорогому человеку на свете.
И Джек тоже почувствовал. В этом кафе, окруженный чудными запахами ванили, корицы, сладкого душистого перца и печеного теста, конфет и кофе, он понял внезапно, что глубоко ошибался в себе и прятал важную деталь разрушенного пазла где-то очень глубоко, пытаясь о нем забыть и списывая дефект на игру юношеского воображения. В нем что-то хрустнуло, и звон долго еще раздавался в ушах повторяющимися отзвуками убегающего эха; что-то зашевелилось, наполняя вены новой порцией горячей крови, но несколько другой, от которой пальцы ног и рук начали слегка покалывать, а перед глазами поплыли желтые и оранжевые пятна. Дауни посмотрел на сидящую перед ним девушку, сцепившую в замок руки, на разорванную до мельчайших клочков салфетку на ее плотно сжатых в ожидании коленях, перевел горящий взгляд на улицу, бегло охватывая им проходящих людей и проплывающие мимо автомобили, и его голова взорвалась множеством красок и звуков, идущих отовсюду и увлекающих вслед за собой взбудораженное сознание… Он услышал, как у мужчины в длинном сером пальто зашуршал пакет с целой дюжиной огромных сладких апельсинов, и одновременно с тем громкий гудок на другой стороне оживленной улицы; хохот какого-то маленького ребенка и шум работающей кофемашины, которая вот-вот сделает кого-то счастливым очередной кружкой кофейного напитка; взволнованное дыхание Джонс, стук ее сердца, такой глухой и быстрый, будто два незнакомца играли сейчас в теннис, то и дело отщелкивая ракеткой летящий с бешеной скоростью мяч — все это поместилось внутри парня разом, накатило большой волной и заставило еще некоторое время сидеть