Он не осмелился оставить город до коронации Сменхары, потому что, хотя он и заверял Эйе в нерушимой дружбе и доверии, их отношения быстро ухудшались. Эйе не верил, что спасение Египта лежит в укреплении его военной мощи. Он с подозрением смотрел на возможность возвышения офицерской элиты. Привыкший всегда справляться с трудностями посредством дипломатии и косвенного воздействия, он считал упадок империи и угрозу со стороны Суппилулиумаса результатом неспособности Эхнатона наладить должным образом дипломатические отношения с остальным миром и видел выход из создавшегося положения в прежнем традиционном налаживании связей посредством посланников и дипломатических миссий. Хоремхеб горячо противился этому и был убежден, что ему следует держаться как можно ближе к новому фараону, чтобы убедить его продолжать войну, на тот случай если Эйе преуспеет, снискав расположение Сменхары. Пока что царевич не проявлял интереса ни к одному из них, но Хоремхеб не хотел рисковать.
Прогуливаясь по саду с Мутноджимет или сидя рядом с ней во время вечерней трапезы на тихой террасе и любуясь восходящей луной, он рассуждал о пустяках, касающихся рутинных государственных дел, а сам все думал о своем визите к Сменхаре и последующем разговоре с Эйе, с беспокойством спрашивая себя снова и снова, действовал ли он истинно в интересах страны, или в нем говорила личная неудовлетворенность. В любом случае, пути назад уже не было.
После полудня он сидел в тени сикомор, окружавших его маленький бассейн, глядя на жену, легко и без усилий плававшую туда и обратно, когда ему принесли ежедневное донесение. Поблагодарив и отпустив вестника, он сломал печать. Свиток был необычно длинным, и, пробежав его глазами, он принялся читать снова, медленно и внимательно. Потом он уронил свиток себе на колени и задумчиво уставился на него. Он не заметил, как к нему подплыла Мутноджимет; лишь ощутив прохладное прикосновение, он вздрогнул и пришел в себя. Она прислонилась к мраморному бортику бассейна, положив подбородок на руки, и смотрела на него снизу вверх.
– Ты погрустнел, – заметила она. – Или тебя просто разморило от жары? С тобой трудно разговаривать эти дни. Может быть, ты влюбился?
Он улыбнулся:
– Прости, Мутноджимет. Я был очень занят, с тех пор как вернулся домой.
– Я заметила. – Одним гибким движением она скользнула из воды на каменный бортик. Торопливо подбежала служанка с полотенцем, и, подняв руки, Мутноджимет дала вытереть себя, потом опустилась на циновку перед креслом Хоремхеба и принялась распутывать свой детский локон. – Если бы я только знала раньше, как сильно ты будешь занят, я бы не отказалась от двух вечеринок на реке и поездки на север, ради того чтобы побыть с тобой. – Она разгладила пальцами длинную вьющуюся прядь и легла, опираясь на локоть. – Я вижу, ты получил очередное донесение. Плохие вести?
Он со вздохом положил свиток на траву и опустился рядом с ней. Ее смуглое бедро было прохладным.
– В Урусалиме много солдат страдает от лихорадки, – посетовал он, – но это не самое худшее из того, с чем столкнулись мои офицеры. По сведениям наших разведчиков, хетты продвигаются на юг, а ассирийцы уже на полпути в северную Сирию. Если я отдам приказ армии двигаться дальше на север, она может сразиться с ними раньше хеттов. Если я прикажу ждать, и хетты начнут сражение с ассирийцами, то армии Египта придется сражаться с теми, кто победит.
Мутноджимет кивнула.
– Полагаю, ассирийцы снова пытаются вторгнуться в страну Амки. Каждый раз, когда там сталкивались мощные силы, они использовали в своих интересах возникшую неразбериху, чтобы попытаться вырвать у нас Амки. Но сейчас, когда хетты захватили нашу маленькую Амки, ассирийцы вполне могут попытаться сразиться с ними. Бедная страна Амки! Что ты будешь делать, Хоремхеб? Прикажешь своим офицерам оставаться там, где они есть, и позволишь хеттам и ассирийцам вступить в бой друг с другом?
– Если армия продолжит движение на север, первой ей придется захватить Амки, прежде чем к ним на помощь прибудет Суппилулиумас – Он погладил ее ногу, но его мысли были далеко. – Откровенно говоря, Мутноджимет, я боюсь, что Эйе был прав. Наша армия неповоротлива и не испытана в деле, она окажется неспособна к быстрому маневрированию – ведь надо будет захватить Амки и успеть развернуться, чтобы выступить против хеттов или ассирийцев. Пожалуй, я прикажу войскам продвинуться еще немного на север, дойти до Ретенну и ждать там.
Она села, повернувшись к нему.
– Хоремхеб, что ты станешь делать, если Египет потерпит поражение? – тихо спросила она. – Твое влияние при дворе может так сильно пострадать, что у тебя не останется ни единого шанса что-то советовать Сменхаре в дальнейшем.
Он откинул с ее лица мокрые волосы и поцеловал ее.
– Нельзя решать все проблемы сразу, – ответил он. – Сейчас мне нужно пойти в дом и надиктовать письмо своему заместителю. – Он взял свиток и поднялся. – Может быть, тебе лучше сегодня навестить друзей или отправиться за реку и провести вечер с родителями. Понимаю, что я не очень веселая компания, Мутноджимет.
Она рассмеялась.
– Вряд ли стоит труда наряжаться и краситься. Я прикажу устроить ужин для нас здесь, у бассейна. Иди, Хоремхеб. Я еще поплаваю.
Уходя, он услышал всплеск за спиной – она прыгнула в воду. Что я буду делать, если Египет потерпит поражение? – повторял он про себя, ступая в прохладу передней. Он не хотел думать об этом.
Ахетатон тихо проживал дни траура по фараону. Урожай был собран, и все приготовились к засушливому зною середины лета. Народ еще понемногу собирался на переднем дворе храма Атона под ослепительным солнцем, когда Мерира проводил службы в святилище, но величавым движениям и торжественным молитвам недоставало прежнего воодушевления. Человек, стоявший между Атоном и людьми, который требовал, чтобы каждый верующий обращался непосредственно к нему, а он бы передавал молитвы своему богу, умер. С его уходом город, казалось, утратил свое очарование. Он был построен с единственной целью – стать огромным святилищем, в котором бы обитало живое воплощение бога, его существование было результатом стремления воплотить видения в реальность. Присутствие Эхнатона придавало городу значимость; его гармония покоилась на том поклонении, которое его граждане воздавали царю и Атону. Но теперь царя не стало, и к маленьким алтарям Атона, стоявшим на улицах города почти на каждом углу, быстро присоединились жертвенники других богов, возлюбленных простолюдинами, которым поклонялись наряду с богом почившего фараона. Город вдруг осиротел, и эта неприкаянность ощущалась много острее, чем обычно бывало в период безвластия. Невидимое основание Ахетатона пошатнулось.