Читать интересную книгу Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

Когда я в тот день приехал в его дом, Чарити сказала мне, что Адриан уже прибыл из Оксфорда и в следующее воскресенье будет служить свою первую литургию в Зиллане. Сообщив эту новость, она вернулась на кухню, чтобы позаботиться об обеде, и я оказался в обществе своих сводных братьев.

Когда я вошел в комнату, они стояли у камина: Адриан — высокий и худой, Уильям — на дюйм-другой ниже и на несколько дюймов шире в талии. Они не были похожи, и все же между ними имелось какое-то странное сходство. У них были одинаковые жесты, одинаковые ужимки, одинаковые выражения лиц, и это неуловимое подобие было особенно заметно, когда они стояли рядом.

— Джан-Ив! — тепло сказал Адриан и протянул руку, чтобы меня поприветствовать.

Он сделал шаг вперед, его худая фигура излучала энергию, рукопожатие было замечательно крепким. У него был очень подходящий для священника характер. Никто бы не усомнился в его цельности, в нем была мужественность, которая вызывала уважение у прихожан обоих полов, а не только женской части его паствы. У него был сильный рот, редеющие каштановые волосы и голубые поблескивающие глаза.

Я часто задумывался, почему он так и не женился.

— С приездом, — ответил я, пожимая ему руку. — Как ты себя чувствуешь по возвращении в эту часть Корнуолла? Жду не дождусь твоей первой службы.

— Мне понадобится твоя моральная поддержка! Я рад, что ты придешь.

— Ничто не удержит меня, — сказал я с улыбкой, — и, как ты, должно быть, удивишься, мою мать тоже ничто не удержит. Она сказала мне недавно наедине, что зилланская церковь — ее любимая и что она не собирается молиться где-нибудь в другом месте. Она, конечно, не сообщит об этом Филипу, но, мне кажется, с нетерпением ждет твоего появления за кафедрой.

Наступило молчание. У Уильяма на лице было неопределенное выражение, то самое, какое всегда появлялось, когда речь заходила о моей матери, но я увидел, что его глаза расширились от удивления. Я посмотрел на Адриана. На его лице не было ни неопределенности, ни недоверия. На один краткий миг он обомлел и смутился, но это выражение тут же исчезло, сменившись проявлением вежливого интереса.

— Это прекрасно с ее стороны, и я с нетерпением жду ее появления. Но все же я не навещу ее, пока она сама меня не пригласит. Одно дело — видеть меня в церкви, где я под сутаной теряю личные качества, и совсем другое — оказывать мне гостеприимство за чашкой чая в гостиной.

Я понял, что ему не хочется идти к ней, и я не винил его. На его месте я и сам вряд ли пошел бы к ней.

— Ты, наверное, слышал, что Филип назначил Джонаса наследником, — сказал я, пытаясь переменить тему. — А знаешь, как теперь процветает Саймон-Питер Рослин? Непонятно, почему Филип ему так симпатизирует.

— А я думаю, это понятно, — возразил Уильям прежде, чем Адриан смог вставить слово. Уильям был намного проницательней, чем многие думали. — Филип симпатизирует Саймону-Питеру не вопреки его происхождению, а как раз благодаря ему. Если бы Саймон-Питер был джентльменом, я очень сомневаюсь, что Филип заметил бы его; мы ведь знаем, что Филип страдает от извращенного снобизма, и это только еще один пример предпочтения, какое он выказывает выходцам из рабочего класса.

Пока Уильям смешивал напитки и подавал нам бокалы, мы еще поговорили о Саймоне-Питере. Адриан считал, что очень похвально со стороны Саймона-Питера столь преуспеть, несмотря на свое низкое происхождение, но я указал ему, что каким бы это происхождение ни было, у Саймона-Питера все же имелись деньги; несколько лет назад отец Ребекки оставил своему единственному племяннику приличное наследство.

— …А мы все знаем, что Джосс Рослин прикарманил деньги жены и очень мало из них потратил, — заключил я. — Саймон-Питер вполне обеспечен. Это действительно так, — сказал я, заживо задетый несправедливостью ситуации, — у него, уж точно, куда больше денег, чем у меня.

Когда я ехал домой в особняк Карнфорт, то думал об этом неприятном факте, но в конце концов отбросил эту мысль и решил больше о Саймоне-Питере не думать. Я все еще полагал, что думать о нем было ниже моего достоинства, хотя инстинктивно чувствовал, что мне, хотя и против воли, следует принять его незваное присутствие в моей жизни, гордость же продолжала говорить мне, что такую мелкую сошку лучше просто игнорировать.

Поэтому я проигнорировал Саймона-Питера. Как определилось позднее, это была одна из самых дорогостоящих ошибок моей жизни.

Глава 3

Меры, которые король принял в отношении правительства страны на время своего отсутствия, демонстрировали недостаток политической мудрости и способности постигать характеры других.

А.Л. Пул. «Оксфордская история Англии: От «Книги судного дня» Вильгельма Завоевателя до Великой хартии вольностей»

Король Ричард ни в чем не мог отказать своей матери. Когда она попросила его разрешения на то, чтобы Иоанн жил при ней в Англии, тот был освобожден от клятвы держаться подальше. И все же наследником Ричарда стал Артур… (Артуру) было всего три года, и он находился под присмотром своей матери, герцогини Констанции… которая якобы являлась наложницей Иоанна Безземельного.

Альфред Дагган. «Дьявольский выводок»1

Филип уехал из Пенмаррика, держа по чемодану в каждой руке и с плащом, перекинутым через плечо, и сел в поезд, идущий из Пензанса в Саутгемптон. Мать захотела проводить его до самых доков и попрощаться, только когда он сядет на пароход, но он не согласился. Он не любил долгих проводов. По его просьбе я отвез их обоих на «даймлере» Карнфортов на станцию и прошел вместе с матерью на платформу. Филип держался легко, непринужденно.

— Береги себя, мама, — сказал он, целуя ее и милостиво позволяя ей прижаться к себе на несколько секунд. — Мне бы не хотелось, чтобы с тобой что-нибудь случилось, пока меня нет. И приготовь побольше бузинного вина, чтобы отпраздновать мое возвращение в 1933 году.

Мать, конечно же, принялась плакать.

— Пожалуйста! — хрипло попросил он. — Не расстраивайся! Я вернусь. Я ведь вернулся из Алленгейта, правда? А тогда отсутствовал семь лет! Я и теперь вернусь. Просто потерпи, вот и все.

Я как раз подумал, какой он черствый мерзавец, когда он отвернулся от нее и я увидел у него в глазах слезы.

— До свидания, Филип, — сказал я. — Удачи!

Он не ответил. Наверное, не мог. Когда кондуктор засвистел, он сел в вагон, а через несколько секунд поезд двинулся вперед, а он — к новой жизни на чужой земле. Я спрашивал себя, понравится ли ему там, попытался предположить, о чем он сейчас думает, но не смог.

— Ну что ж, мама, — наконец произнес я. — Пора домой.

Она неожиданно превратилась в старую-старую женщину с неверными движениями и увядшим лицом. Я взял ее под руку, вывел со станции и помог сесть в машину. Она плакала всю дорогу до фермы.

— Не уходи, Джан, — взмолилась она, когда я въехал во двор и собирался помочь ей выйти из машины. — Пожалуйста, останься ненадолго. Пожалуйста.

— Конечно, мама. Я как раз сам хотел это предложить.

Но я уже начал волноваться. Разумеется, я сочувствовал ей, но у меня была своя жизнь, свои проблемы, и мне не хотелось, чтобы меня бесконечно связывали ее дела. Я уже решил сказать, что хотя я и готов заезжать к ней раз в неделю, ей не следует ожидать, что я буду бросаться к ней по первому зову. Мне это казалось разумным. Я буду выполнять свой долг перед ней, как и полагается настоящему христианину, но хочу ясно очертить границы этого долга. В конце концов, у каждого должна быть какая-то независимость, и я не одобрял стариков, которые слишком цепко держались за молодежь.

Но уехать с фермы оказалось сложнее, чем я думал. Я с удовольствием пообедал с матерью, но когда понял, что она хочет, чтобы я остался еще и на чай, решил тут же облегчить свое будущее бремя, напомнив ей, что я не единственный ее ребенок.

— Почему бы тебе не пригласить Мариану? — предложил я. Мать гордилась светскими успехами Марианы, и всего каких-нибудь несколько лет назад та была ее любимой дочерью. — Я уверен, что ей захочется, чтобы ты еще раз посмотрела на Эсмонда.

Но мать покачала головой.

— Она не захочет приехать. Здесь для нее все слишком провинциально, и потом она не любит вспоминать, что ее мать живет на ферме.

С этим трудно было спорить. Я почувствовал себя не в своей тарелке. Бесполезно было предложить позвать вместо Марианы Лиззи, поскольку я знал, что Лиззи не приедет; мать никогда ее особенно не любила, между ними существовала взаимная антипатия. До меня впервые дошло, что как только Филип исчез из ее жизни, она осталась совсем одна.

— Я привезу Жанну, — в отчаянии сказал я, хотя знал, что Жанна слишком занята своим мужем-инвалидом и поэтому может нанести матери только мимолетный визит. — Я съезжу в Ползиллан и привезу ее сюда.