Читать интересную книгу Русский калибр (сборник) - Пётр Разуваев

– Я догадывался, что профессия писателя – не самое благодарное занятие, – заявил я. – Но мне и в голову не приходило, что она настолько бессмысленна. Я отказываюсь впредь обсуждать эту тему. Робер, расскажите что-нибудь вы, раз уж месье Агани бросил меня на произвол судьбы.

– Да, кстати, – вспомнила вдруг Лара. – По-моему, я забыла вас поблагодарить!

И перегнувшись через стол (!), она влепила мне сочный поцелуй, надолго припав к моим губам.

– Официант! – в свойственной ему манере «обаятельного монстра» вскричал Сиретт. – Шесть раз «Кровавая Мэри» и тройное виски со льдом для нашего друга!

Похоже, одного я всё же добился: эти люди приняли меня в свою компанию.

* * *

Время уже перевалило за полночь, когда я наконец выбрал удобный момент для ухода. Задерживаться дольше не имело смысла. Красотка Лара вполне недвусмысленно заявила, что этот вечер у неё уже занят, а других телодвижений мне на ум почему-то не приходило. Глядя на себя в зеркало, можно было честно признаться: день прошёл зря.

– Прошу прощения, но мне пора, – объявил я, подзывая официанта.

Робер Сиретт ещё раз доказал, что в его жилах не течёт ни капли французской крови, и разразился бурными протестами, когда я оплатил счёт за всю компанию. Успокоился он, лишь получив от меня клятвенное обещание не прикасаться к бумажнику в следующий раз. И я был уверен, что, в отличие от нормального француза, Сиретт не забудет о данном мною слове.

– Время уже позднее, а мне ещё добираться до отеля, – импровизировал я на ходу. И доигрался, совершенно неожиданно для себя вылетев на дорогу с односторонним движением.

– Хотите, я вас подвезу? – предложила Фатима, глядя на меня взором, начисто исключающим любые двусмысленности. Она имела в виду только то, о чём говорила, и для меня это означало настоящую катастрофу.

– У меня здесь машина, и я почти не пила, – продолжала девушка.

Действительно, в отличие от Лары, которая вливала в себя «Кровавую Мэри» словно обыкновенный томатный сок, Фатима за весь вечер едва притронулась к своему бокалу. Возможно, исламское воспитание было тому причиной? Найти правдоподобную причину для отказа мне так и не удалось, и, «радостно» улыбаясь, я ответил:

– Если это вас не затруднит, мадемуазель, то я…

– Фэтти, – окликнула её Лара, не обращая внимания на мой лепет, – утром я позвоню тебе, и ты расскажешь мне, как это было. Иначе мы поссоримся навсегда.

– Ты с ума сошла, Лара, – смущённо ответила девушка. От волнения она запуталась в длинном платке, который в этот момент пыталась повязать вокруг воротника пальто. – Месье Андре может подумать…

– Не сомневаюсь в этом, – кивнула Лара, окидывая меня с ног до головы быстрым взглядом. – Думать он умеет. Я хочу знать, умеет ли он ещё что-нибудь?

– Всего доброго, мадемуазель, – поспешно сказал я, чувствуя, что краска снова приливает к моим щекам. – Увидимся, Робер.

Я ретировался так быстро, насколько это позволяли правила приличия и расстановка мебели в зале. Мысленно я решил завтра же зайти в магазин и купить там игру с этой чёртовой «Ларой Крофт». Если компьютерная версия хотя бы отдалённо напоминала оригинал, игра должна была оказаться просто потрясающей.

* * *

Откровенно говоря, я с трудом представлял, как буду выкручиваться из сложившейся ситуации. Мне было знакомо множество отелей в Париже, но проблема заключалась в том, что в данный момент я не жил ни в одном из них. Если любезная Фэтти, высадив меня у входа в отель, уедет не сразу, то у неё будет прекрасная возможность проследить, как я буду пытаться объясниться с недоумевающим портье. Разумеется, вариант с отелем мог бы сработать, а могла получиться накладка, и тогда у девушки появится возможность подозревать меня в неискренности, что было совершенно ни к чему. Возможно, я чересчур серьёзно относился к жизни, но эта привычка учитывать все возможные варианты не раз выручала меня из трудных ситуаций. Сама Фатима не вызывала у меня беспокойства. Не слишком умная «женщина Востока» лет двадцати четырёх – двадцати пяти, немного скованная, в силу своего воспитания, но уже вполне освоившаяся с образом жизни «неверных». Однако мало ли какие знакомые могут быть у Фатимы. Одно слово зачастую способно сломать всю игру, а из-за моего собственного просчёта здесь налицо было даже не «слово», а целое «предложение». «Нужно было просчитывать пути отхода, а не пялиться на „Весёлые Сиськи“ Лары Крофт», – ругал я сам себя, идя рядом с Фатимой вдоль нескончаемого ряда машин по rue du Temple.

– А вот и мой верблюд, – смеясь, сказал Фатима, указывая на роскошный «Mersedes SLK» серебристого цвета. – Вам нравится?

– Отличный автомобиль, – искренне одобрил я, – всегда мечтал иметь нечто подобное.

– А у вас есть машина? – поинтересовалась девушка, открывая дверцу.

– У меня их было несколько, – уклончиво ответил я. Терпеть не могу лгать без особой необходимости.

– Если хотите, я могу устроить вам хороший вариант, – предложила она, когда мы уже тронулись с места. – После смерти мужа его фирма осталась мне. Он занимался торговлей автомобилями. У мужа были хорошие связи, и он имел возможность покупать подержанные автомобили из правительственных гаражей, когда государство меняло их на новые. Эти машины всегда в очень хорошем состоянии, и их можно выгодно продать в Африку или на Восток. Когда он умер, этим пришлось заниматься мне.

– Вы ведёте собственный бизнес… Я плохо знаком с восточными обычаями, но, по-моему, там это не очень приветствуется? – спросил я. Она кивнула.

– Это правда. Я родилась в Йемене, но мой муж был иорданцем. Он был умным человеком и никогда не считал меня своей собственностью. Мы любили друг друга, это он помог мне стать настоящей женщиной, а не рабыней, как это принято у нас. Мои родители никогда не интересовались, что стало со мной после свадьбы. Зато родственники мужа с самого начала были против нашего брака, и, когда он умер, во Францию сразу же приехали его братья, чтобы увезти меня в Иорданию и забрать всё, что принадлежало нам обоим. Я отказалась. В то время мы и познакомились с Робером. Он очень помог мне тогда, нашёл хорошего адвоката, даже ночевал в моём доме, чтобы я не боялась.

Она откинула назад густые волосы и улыбнулась, блеснув белоснежными зубами.

– Всё закончилось хорошо. Суд передал все права на имущество мужа мне, и понемногу я привыкла. Теперь я – заправский «бизнесмен».

– Думаю, родственники вашего мужа не слишком обрадовались?

– Да, теперь мне не стоит появляться в Иордании, – грустно подтвердила девушка.

Я спрашивал о чём-то ещё, а она отвечала мне, и постепенно эта игра в вопросы и ответы перерастала в нечто большее, что уже можно было называть беседой, разговором, общением двух людей, в равной степени симпатичных и приятных друг другу. Она рассказывала мне о своей родине, где растёт лучший в мире кофе, где люди уходят к счастью, жуя терпкие листья ката , и где жила некогда царица Савская. Рассказывала об отце, который день изо дня уходил в маленькую кузницу на базаре, где, склонившись над древней наковальней и держа в руках те же самые инструменты, которыми работали его отец, и дед, и прадед, чеканил узоры на серебряных пластинках, украшающих ножны джамбии , кривого йеменского кинжала с широким лезвием. Фатима говорила о своей матери, которая родила четырнадцать детей и умерла, рожая пятнадцатого, и о молодой жене отца, которая была на два года младше его старшей дочери, но всё равно считалась главной на женской половине. О том, как её в двенадцать лет фактически купил богатый иорданец, заехавший по делам в Сану и внезапно решивший жениться. Фатиме несказанно повезло, и её муж, которому тогда было всего сорок семь лет и который казался ей глубоким стариком, оказался умным, порядочным человеком и сумел разглядеть в невзрачной, худой, стеснительной девочке будущую женщину. Он увёз её во Францию, дал ей образование и помог познать настоящую, добрую жизнь, в которой не было ни голода, ни побоев, ни унижений.

Мы уже больше двух часов колесили по ночному, вымершему Парижу, освещённому огнями фонарей, расцвеченному яркой, многокрасочной рекламой, и только редкие машины обгоняли нас, да отключённые светофоры ехидно подмигивали вслед наглыми жёлтыми глазами. Париж опустел, заснул, и во всем этом огромном городе не осталось никого, лишь внутри серебристого «Мерседеса» было двое людей, ставших близкими и понятными друг другу в этот час. Она ни разу не спросила, куда же я хотел попасть, и мне уже не было нужды лгать и изворачиваться. Мы оба знали, что должно между нами произойти, хотели этого и – боялись в то же самое время. Наверное, у каждого из нас были свои причины желать и бояться.

– Вы постоянно живёте в Париже? – спросил я. Фатима покачала головой:

– Нет. Я надолго уезжала на родину, в Йемен, и вернулась совсем недавно. Все знакомые успели за это время растеряться, друзья… Да их и не было никогда. Наверное, кроме Робера и Лары, в Париже у меня нет больше близких людей.