Воевода степенно вышел за ворота, прошел по деревянному подъемному мосту, перекинутому через глубокий ров, и остановился. Рядом встала дочь Настя с хлебом-солью в руках.
– Хоть бы умылась, – сердито шепнул воевода. – Перед людьми стыдно.
Настя потупила заплаканные глаза. Прошептала:
– Прости, батюшка.
Воевода еле слышно вздохнул. Хотел сказать: «И ты прости, дочка», да не дали.
Впереди обоза шагал высокий человек в песцовой шапке и дорогом кафтане, видимо, специально для торжественной встречи накинутом поверх доспеха. В отличие от кольчуги и нагрудника, кафтан был новым и чистым. На кольчуге же виднелось наспех затертое бурое пятно. И железная пластина на груди была ощутимо помята.
Во все времена торговала Русь. И в спокойное время, и в лихую годину. Как иначе? Издревле особо богата была русская земля пушным зверьем. А серебра было мало. Вот и шел основной обмен в заморских странах – меха на серебро. Без гривны какая торговля? И катались купеческие обозы-караваны по всему свету, порой платя не мехами, а кровью за звонкие заморские монеты. Потому как вдоль торговых путей постоянно шныряют разномастные шайки лихого люда, промышляющего опасной охотой. Много разбойников перевешано вдоль тех трактов, много отчаянных голов осталось валяться в пыли на радость воронам – а все, поди ж ты, не переводятся охотники до чужого добра…
Обоз остановился. Человек шагнул вперед и поклонился.
– Здрав будь, воевода.
– И тебе здоровья, Игнат-купец, – ответил Федор Савельевич. – Хлеб-соль, с возвращением. Легок ли был твой путь?
– Дошли с Божьей помощью, – ответил Игнат, машинально проведя рукой по вмятине на нагруднике.
Воевода посторонился, пропуская дочь. Настя подошла, протянула каравай. Игнат отломил кусочек, обмакнул в соль, но, прежде чем отправить в рот, понюхал хлеб и зажмурился от удовольствия.
– Вот теперь верю, что дошли, – сказал он и поклонился вторично. – Земной поклон тебе, град Козельск! И вам, братья мои и сестры!
Толпа ответила радостным многоголосьем, вверх полетели шапки.
– Здрав будь, Игнат!.. Здорово!.. О тебе забудешь, как же!.. А и забудешь – ты ж о себе напомнишь!..
Положенный предками ритуал встречи странников был окончен.
Народ ринулся через мост. Десятки рук хлопали по плечам усталых ратников и купцов, хватали под узцы лошадей и влекли их к воротам. Выли бабы – большинство от счастья, найдя своих, но кто-то и от горя, узнав страшное. Таких утешали, как могли.
Но все же вернувшихся было больше. Усталых, обветренных, битых дождями и стрелами лихого люда, многое повидавших в дальней дороге, но возвратившихся к стенам родного города.
Обоз медленно втягивался в ворота. Но не только русские телеги были в том обозе. Чужие повозки, крытые плотными цветастыми тканями, ехали позади. Люди в странных, незнакомых одеждах шли рядом с теми повозками.
Но никто не удивлялся гостям. Многих разных людей из иных стран повидали горожане за прошедшие годы, когда в Козельск на ярмарку начал съезжаться торговый люд. Правда, нынче Игнат привез каких-то уж совсем странных – но ему виднее. Не первый год в дальние края с обозами ездит, потому и главой над торговым поездом вот уж в третий раз был назначен. И вернулся. А это в торговом деле самое сложное – вернуться. Потому как пути-дороги нынче ох какие неспокойные.
На смотровую площадку княжеского терема вышла княгиня с маленьким ребенком на руках. На плечи княгини был наброшен пурпурный плащ, отороченный горностаевым мехом. Золотой обруч, украшенный жемчугом, лежал на голове молодой женщины поверх черного вдовьего платка, скрывающего волосы.
Нянька подошла сзади и набросила на плечи княгини теплый воротник из шкурок редкого темного соболя.
– Ветрено, матушка. Сама застудишься и дитенка застудишь.
– Спасибо, Петровна, – еле слышно сказала княгиня, кутаясь в соболиный мех и крепче прижимая сына к груди. – И правда, зябко нынче.
Ей было вряд ли больше тридцати. Красивая женщина с истинно княжескими чертами благородного лица, да только бледна и глаза припухли от слез. Около года назад уехал на охоту с малой дружиной муж ее, князь козельский, да так и не вернулся. Ни весточки, ни слуха. Может, ордынцы, может, лихие люди постарались – кто знает. Степь свои тайны раскрывает неохотно. Ждала, не хотела верить. Лишь недавно черный вдовий платок надела, как нового князя на свет родила. А все ж надеялась – а вдруг…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Игнат с обозами вернулся, слава те Господи, – перекрестилась нянька.
Глаза княгини заблестели. Всхлип утонул в песцовом меху. Княгиня повернулась и чуть не бегом метнулась обратно в терем.
– Ой, дура старая! – нянька прикрыла рот морщинистой ладошкой. – Только дитятко чуток забываться стало – и тут я со своим языком!
И бросилась вслед за княгиней…
К Игнату вразвалочку подошел купец Семен Васильевич в высокой бобровой шапке и теплой медвежьей шубе, раскинул руки:
– Ну, здорово, братко!
– Здорово!
Братья обнялись.
– Ох и заматерел ты, Семен, зараз и не обхватишь!
Игнат взял брата за плечи и чуть отодвинул от себя.
– Дай-ка я на тебя посмотрю. Заматерел, заматерел! А пошто в мехах-то? Весна, чай, на дворе.
– Не люблю, когда зябко, – поежился Семен. – Да и положение обязывает. Ты лучше скажи, много ли нам товару наторговал?
– На ярмарку хватит, чтоб лицом в грязь не ударить, – улыбнулся Игнат. – И еще останется.
– Это хорошо, – кивнул Семен. – И то хорошо, что ты аккурат к весенней ярмарке успел. Гости из русских градов, тех, что Орда мимо обошла, по пути в Новгород к нам заглянули. Не сегодня-завтра собирались торгови́ще[78] зачинать – а тут еще и ты…
Мимо них нескончаемым потоком тащились телеги и повозки с товарами. Усталые волы, влекущие груженые подводы, почуяв запах сена и стойла, стали быстрее перебирать копытами.
С одной из телег спрыгнул рослый воин в ордынских кожаных доспехах, не иначе, взятых с бою. На плечах у него был наброшен сильно потертый плащ-каросс, сшитый из шкур невиданных животных. В правой руке воин держал копье с наконечником-лезвием необычной каплевидной формы, заточенным с двух сторон, в левой – небольшой круглый щит, обтянутой толстой шкурой животного, живущего далеко за Срединным морем[79]. Рог этого зверя, который он, судя по байкам ярмарочных брехунов, таскал на носу, торчал из центра щита.
Но не только оружие воина было необычным. Его лицо под полукруглым шлемом кочевника было абсолютно черно. Как и его руки, сжимающие оружие. Воин подошел, встал на шаг позади Игната и застыл, словно статуя.
Семен опасливо покосился на странного воина.
– А это кто такой? – спросил он тихо. – Пошто личиной черен? Сажей, что ли, измазался? Или ты, прости Господи, черта к себе на службу взял?
Игнат рассмеялся.
– Да нет. За Срединным морем, которое Итиль-река питает, земля есть – так там все люди и ликом, и телом черны. Встретил я его на пути зело далече отселе. Ну, подсобил ему немного – он один супротив полудюжины бился. Назвался воином. Тогда еще по-нашему не разумел, знаками показывает, мол, его жизнь теперь мне принадлежит. Я ему толкую – да ладно тебе, ничего ты мне не должен. Он же – ни в какую. С тех пор от меня ни на шаг.
– Во диво-то! Чего только на свете не бывает!.. А это что такое? – вытаращил глаза Семен. – Ты, братко, в заморских странах цельное дерево прикупил? Нешто у нас своих деревьев мало? В лесу сколько хошь и бесплатно. Али забыл?
На специально построенной длинной телеге пара волов тащила длинную струганую лесину с углублением на конце. Вслед за этой телегой шли еще несколько, крытых сверху дерюгами от дождя и любопытных глаз.
– И на кой тебе такая здоровая ложка? – посмеиваясь, продолжал допытываться у брата Семен.
– То не ложка, – серьезно ответил Игнат. – То мой дар городу. Машина иноземная. Прямо через стену в ворога может камни или иные снаряды метать.