«Что-то» было мечом, всунутым между ног Никиты и резко повернутым со скользящим шагом вперед и влево. Парень, не ожидавший подвоха, рухнул на спину под хохот дружинников. Хорошо, что хоть меч в руке удержал, а то бы вообще до конца жизни от позору не отмыться.
Никита вскочил на ноги, вертанул мечом фигуру «два колеса», которую кузнец Иван показал, и бросился на девушку уже всерьез, намереваясь проучить проказницу, – ну не по шлему со всей дури молодецкой, конечно, но уж плашмя клинком по мягкому месту – это непременно. Как только меч из ее руки выбьет.
Однако меч Любавы выбиваться не пожелал. Никита рубанул сплеча по клинку соперницы – но тот предательски вильнул в сторону, уходя влево от тяжелого удара вместе со своей хозяйкой. Увлекаемый инерцией, Никита сделал шаг вперед – и, как сом на острогу, насадился низом груди на яблоко меча, всаженное коротко и умело на манер разбойничьего ножа.
Дыхание перехватило, в глазах слегка потемнело. Несмотря на это, Никита все же махнул мечом наудачу…
Похоже, впустую. Клинок рассек воздух, а синеокая девка возникла откуда-то справа вместе со своим мечом. Который уже опускался Никите прямехонько на шею. Никита чудом успел подставить свой клинок – да куда там! Своим же мечом, принявшим удар, по шее и получил.
Рукоятка вывернулась из ладони. Никита ткнулся носом в землю. Выдохнул, сплюнул вязкую слюну, тряхнул головой, отгоняя радужные круги перед глазами, и перевернулся на спину.
Любава стояла над ним, нарочито медленно занося меч для завершающего удара. Где-то сбоку раздавались одобрительные голоса дружинников.
Ах, так! Ладно!..
Никита рванулся вперед, подхватил девку под коленки, навалившись всем телом, толкнул.
Любава упала навзничь. Меч отлетел далеко в сторону. Никита рванулся снова, подмял под себя девушку, перехватил горло рукой. Ну что, дружинница, как она, хватка лесного охотника, привычного к тугому луку? Чувствуется под кольчужным воротником? Это тебе не железной палкой махать…
– Проси пощады!
И осекся, наткнувшись на взгляд бездонных глаз. Мольбы в том взгляде не было, как и злости. А вот тоска была – не на поверхности, глубже, намного глубже. Скрытая, запрятанная так, что и сама бы не вдруг себе в ней призналась. А Никита разглядел. Как-то сразу, с одного взгляда.
И она про то поняла.
Колыхнулся синий омут – и Никиту как ушатом ледяной воды окатили. «Пощады проси… Вот дурень! Глядишь, попросила бы, кабы могла…»
Рука невольно разжалась.
А зря.
Тяжелая окольчуженная рукавица дружинницы врезалась Никите в подбородок. Парня приподняло и отбросило назад. Рука Любавы метнулась к мечу…
– Хватит!
Крик воеводы остановил притупленное острие меча в ладони от незащищенной груди Никиты.
Хватит так хватит.
Девушка отошла на шаг от поверженного противника, однако меч не опустила. Взгляд синих глаз снова был холодным и внимательным. Да и не показалось ли Никите? Когда огреют тебя железной полосой по затылку, еще и не то привидится.
Никита тяжело поднялся с земли, пряча глаза, скинул шлем с подшлемником, отдал девице и надел шапку обратно. Справный воин, нечего сказать, – от девки схватил по самое не хочу. Еще немного – и бабы коромыслами по городу гонять начнут.
Краска стыда заливала уши. Больше всего Никите сейчас хотелось провалиться под землю. Или убежать. Но бежать нельзя – не по-мужски. Тогда вообще засмеют, хоть совсем из лесу не выходи. «А это кто? А это Никитка-охотник, тот, что бегать горазд. Его как-то баба в детинце палкой охаживала, так он от нее шибко ловко убег, не догнала». А еще противно саднил подбородок, по которому прошлась обшитая железом рукавица. Хорошо, хоть зубы целы…
Воевода подошел к поединщикам.
– Неплохо, Любавушка, – произнес с расстановкой. – Только помни: когда ворог повержен, это еще не значит, что он убит.
Любава кивнула, кинула вопросительный взгляд.
– Иди, – сказал воевода. – С копьем теперь поработай.
Девушка кивнула вторично и направилась обратно к стойке с оружием.
Воевода повернулся к Никите:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ну, понял, что такое воинская наука?
Никита потер подбородок, не зная, куда девать глаза.
– Понял.
На пальцах было мокрое. Никита лизнул машинально. Солоно… Кровь… А на душе горько – хоть волком вой. И не в том вовсе дело, что девка-дружинница по шее накостыляла и морду разбила. Это так, довесок к главному. Главное – оно там, за забором воеводина дома…
– Понимаю я, парень, что у тебя на душе, – угрюмо сказал воевода. – Все понимаю. А ничего поделать не могу. Твой брат – большой человек в городе, а ты кто? Не могу я породниться…
– С голодранцем? – чуть не выкрикнул Никита.
Воевода нахмурился.
– Ты вот что, парень. Ты мне здесь не ори и гонор свой не показывай. У меня того гонора в разы больше будет. И не только его. Я те не Любава. Дам раз по темечку – не обрадуешься.
– Да уж, это вы все здесь можете, – произнес Никита через силу. А что еще скажешь? Все уже сказано. И все ясно.
Он повернулся и сделал шаг к воротам.
– В дружину не возьму, – задумчиво сказал воевода, глядя парню в спину. – А в поход – может быть. В пути не только оружные воины, но и стрелки могут понадобиться. Да и неча тебе здесь в Козельске торчать, душу себе изводить. Подале – оно всяко лучше будет…
Никита остановился, не веря своим ушам. Оборотился медленно, боясь спугнуть, растерять услышанное.
– Ты правду говоришь, дядька Федор?
Воевода невесело усмехнулся:
– Ты слышал, парень.
И добавил:
– Да и мне что-то здесь тошнехонько в последнее время. Так что…
Договорить воеводе не дали.
– Федор Савельич, на тракте конные люди, – раздался над головой обеспокоенный голос дозорного со смотровой площадки. – Много. Отсель не видать кто.
Воевода мигом забыл и про свои, и про чужие беды.
– Смотри лучше, кто там! Ордынцы?!
От громового голоса воеводы дозорного словно ветром отнесло к другому краю площадки. Через мгновение он вновь свесился через деревянные перила.
– Да не, вроде не ордынцы. Идут медленно. Людей десятка четыре верховых. И обоз.
Воевода повернул голову к Никите.
– Похоже, брат твой, Игнат Васильевич, прибыл с торговым поездом. Не кручинься, парень. Вот ярмарку отгуляем – да в поход. Пошел я обозы встречать.
Федор Савельевич направился к воротам. Никита, глядя вслед удаляющейся кольчужной спине воеводы, присел на бревно – голова еще слегка кружилась после удара, немного дрожали ноги, непривычно давила на голень резная рукоять нового засапожного ножа, сместившаяся в драке.
Спина воеводы скрылась за воротами. Никита наклонился, поправил нож за голенищем.
– Отгуляем, дядька Федор, – прошептал он. – И ярмарку отгуляем, и свадебку братца моего, коли он ту свадьбу до отъезда нашего торопить станет, – а он станет, я его знаю. Тогда и евонные похороны тоже отгуляем. А опосля – и мои…
* * *
К городу шли обозы.
Многочисленные груженые подводы, крытые сверху плотной тканью, сопровождали вооруженные витязи в побитых и грязных доспехах. Редкое это дело – чтоб у русского витязя доспех не вычищен был. Значит, недалеко от града бой приняли, не до чистки было, шли без привала, торопились засветло домой вернуться.
Несколько наспех перевязанных воинов сидело на подводах, но каждый, как мог, храбрился и прикрывал раны одеждой или кольчугой, вздетой поверх повязки – не дай бог, подумают родичи, что последние часы воин доживает, бросятся спасать и торжественный миг встречи испортят.
А к воротам уже со всех сторон бежали люди. Не от любопытства – у многих родные ушли с обозами торговать в далекие земли. И вот вернулись. Только все ли?
Мигом у ворот собралась толпа. Бабы, выискивая глазами своих, прижимали к губам платки. Узнавали в обросших бородами бывалых ратниках голобородых юнцов, год назад отправившихся в дальний поход. Кто-то продолжал искать – не находил, но к обозам броситься боялся – нельзя, покуда воевода самолично гостей не встретит. Пока князь из пеленок не вырастет и в силу не войдет, многими делами в городе заправляет княжий пестун – воевода Федор Савельевич. В том числе и встреча честь по чести дорогих гостей, среди которых много незнакомых лиц появилось, – тоже его занятие.