Проводив ее взглядом, Князь Всеволод ошарашенно оглядел разгром, учиненный кащеевыми прихвостнями. Хорошо еще, что большая часть Владимира строилась из камня – иначе город уже превратился бы в один огромный костер.
Но и того, что было сделано, вполне хватило. Несколько сотен погибших – и среди них немало дружинных. Терема, соборы, защитные укрепления – пламя Горыныча и всесокрушающий свист Соловья хорошо потрудились над тем, чтобы разрушить как можно больше.
– Давненько мне так не подгаживали… – озадаченно почесал в затылке князь. – Кащей, свинья такая, вконец совесть потерял… И воеводу я, как назло, отослал…
– Да, княже, тут уж не до догоняшек – а ну как воротятся поганые? – тоненько пропищал из-под руки Мирошка. – Чего доброго, поймают тебя за бороду, люлей вломят!
Всеволод мрачно посмотрел на кривляющегося скомороха и влепил ему оглушительную затрещину – выпустить накопившийся гнев. Мирошка покатился кубарем, продолжая глупо хихикать.
В конце концов, ведь именно в этом и заключается его работа – помогать князю избавляться от дурной желчи.
На землю медленно-медленно опустилась ведьминская ступа. От нее с великим трудом отлепился Демьян Куденевич – богатырь вцепился так, что в железных боках остались глубокие следы от пальцев. Костяшки, разбитые о клыки Змея Горыныча, нещадно саднили и кровоточили.
Поднявшись на ноги, Божий Человек первым делом поцеловал нательный крест и громко восхвалил Всемогущего Господа, в очередной раз спасшего своего верного воина.
Многочисленная челядь боязливо выползала из укрытий, все еще дрожа, озираясь, ежеминутно поглядывая наверх. Над головой до сих пор виднелись дымные полосы, испещрившие все небеса ломаными загогулинами.
Погибших ратников складывали рядком, закрывая им глаза и скрещивая руки на груди. Раненым оказывали помощь. Овдотья Кузьминишна с деловитым видом семенила меж стонущих окровавленных воев, удрученно цокая языком и время от времени изрекая что-нибудь вроде «к завтрему будет на ногах» или «этот не жилец». В первом случае раненые облегченно вздыхали, во втором… тоже вздыхали, но уже обреченно.
По двору пробежал отец Леонтий – с крепостной стены аккуратно спускали его сына. Младой Алеша не стонал – он лишился сознания. Правая нога подогнулась под неправильным углом, густые локоны забрызгало красным.
– Спаси мое детище, бабушка!.. – взмолился священник. – Хоть бесов призови – только спаси!..
– Бесы нам без надобности, они в таком деле не подмога, – важно ответила баба-яга. – Не вешай носа, владыко, будет жить мальчонка! Вот только кабы хромота малая не осталась… ну да это ништо, он же стрелец, не мечник…
Князь Всеволод, угрюмо взирающий на все происходящее, встретился глазами с Демьяном Куденевичем. Древний богатырь смотрел с нескрываемой укоризной – как будто упрекал за что-то. Князь досадливо поморщился и отвернулся.
Перед его взором до сих пор стояла трехглавая тень, застилающая небеса крылами…
Змей Горыныч медленно парил на ветру, двигаясь к Костяному Дворцу. Все три головы молчали, крепко сжав челюсти. Кот Баюн вяло зализывал многочисленные раны и тихо-тихо урчал. Хан Калин пил крепкий кумыс из кожаного бурдюка. Соловей-Разбойник смазывал ожоги вонючим овечьим жиром.
Тугарин же сидел на правом плече Горыныча, между шеей и крылом. Ни на кого не глядя, он засучил рукав, вынул нож и сумрачно произнес:
– Яглакар.
Лезвие резко полоснуло по запястью – к земле устремилось несколько темных капель.
– Амбагай.
Еще один разрез – еще несколько капель.
– Ышбар.
К двум ранам присоединилась третья.
– Тогральчин.
Четвертая и последняя.
Тугарин угрюмо замолчал, глядя на четыре кровавых полосы на запястье. Им там не было одиноко – чешуйки левой руки рассекались многими сотнями подобных бороздок. От застарелых, едва видимых, до совсем свежих, только-только заживших.
Теперь к ним присоединились еще четыре.
– Ваши имена не будут забыты, братья, – еле слышно прошептал каган.
Глава 34
Свадебный поезд ехал неспешно. Кони едва плелись, колеса противно скрипели, с трудом продираясь по раскисшей от дождей земле. Большой тракт выглядел запустело – торговый сезон завершился на Покров день, новый начнется только на Введение, четвертого студня.
С середины листопада и до конца грудня дороги приходят в полную негодность, вот и сидит народ по домам, ждет зимних холодов. Промерзнет землица, покроется снежком – тогда можно будет сменить телеги на сани и ехать куда вздумается.
Осеннее солнышко сегодня что-то не на шутку раздухарилось. Боярин Фома сидел, закутанный в толстый кожух, и ужасно прел. По лицу градом катился пот, все тело немилосердно чесалось, во рту пересохло. Конечно, кожух он мог бы снять… но не снимал.
Дело в том, что час назад боярыня Марфа сказала: «Жарко сегодня, сыми эту тяготу». Однако похмельный муженек, пребывавший сильно не в духе, назвал свою благоверную дурищей и наотрез отказался в чем-либо ее слушаться.
Вот и парился уже целый час. Скрипел зубами, но не сдавался.
К переднему возку подъехал десятник Суря. Бывалый ратник выглядел обеспокоенным.
– Господине, догоняют ведь нас – во-он верховые едут!.. – указал назад он. – Может, бронь на всякий случай вздеть?
– Кто такие? – брюзгливо спросил Фома. Он попытался было обернуться и посмотреть сам, но запутался в тяжелых полах и едва не упал носом на дно повозки. – Не разбойники ли?..
– Не видать пока… Но народу всего ничего – кажись, лошади только две…
– Ну так то пустяк… – отмахнулся боярин. – Небось гонец какой скачет…
– Эге-ге-ге-е-е-ей!!! – раскатилось сзади. – Дожида-а-ай! Фома Гаврилыч, дожида-а-ай!
– Охти мне! – схватился за продырявленную шапку боярин. – Забыл совсем, голова еловая!.. Десятник, остановь поезд, то наши едут!
Когда конь Яромира наконец избавился от седока, на его морде разлилось неописуемое блаженство. Несчастный жеребец пережил настоящий кошмар – несколько часов везти на спине ужасного волколака, пусть и в человечьем облике!
Зато княжна выглядела довольной, точно калачей наелась, и без устали щебетала обо всем подряд. Бедная девушка, ни разу в жизни не покидавшая стольного Владимира, а весь последний год и вовсе безвылазно сидевшая в женской половине терема, любопытствовала про все, что попадалось на глаза. Все ей было внове, все хотелось рассмотреть и потрогать.
Елену Всеволодовну усадили на самое почетное место, обложили подушками и окружили душной стеной ласки. Все ее желания – высказанные и невысказанные – немедленно удовлетворялись. Особенно усердствовали боярин Фома с боярыней Марфой – княжеские сваты всячески старались угодить будущей княгине Тиборска.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});