Читать интересную книгу Предчувствие: Антология «шестой волны» - Андрей Лазарчук

Как-то, в одной из ночных постановок, у совести проскочило что-то насчёт цены, стоимости и расплаты. Не будь дурак, «прокрутил» этот кусок несколько раз подряд и едва не проснулся от радости. Вот же оно! Всё имеет свою цену, а значит, продаётся и покупается! Покупаю свои грехи! Оптом! А чем расплачиваться буду? Э-э-э… остатком жизни! Жаль, конечно, но существовать вечность на острие чудовищного ножа, которым орудует Чалый Бен, — то ещё удовольствие. Впрочем, Чалый — бездарь! Мой нож был тоньше и уже, а дыры в теле Бена получились глубже и длиннее. Парадокс? Не знаю, не знаю… Это как раз тот случай, когда «парадокс» и «искусство» становятся синонимами. Жди меня в аду один, Чалый, плевать на совесть с высокой колокольни. Но там плотоядно щерится не один только Бен. А Кривой Чунки? А рыжий Эрни? А одинаково уродливые близнецы Ууйво?

* * *

Оптом не выйдет. Высочайшую санкцию на обмен я добыл, но никакого опта. Во сне получил от продавца жестокий отлуп. Жаль, идея неплоха, да что там неплоха, просто блестяща! Но очень не понравилась хитрая улыбка контрагента. Очень! В конце концов, с выкупом грехов я тоже неплохо сообразил, как-никак за неделю выстроил схему аферы государственными долговыми расписками! Мне бы только в прошлое заглянуть, уж я бы сумел уравнять дебет и кредит! Представления не имею, как они поняли, но там же, в грёзах, всё и началось. Время ощутимо сгустилось, уплотнилось, приобрело цвет, вкус, запах. Запахло виски, малость зарябило, корабль затрясло, будто на форсаже. И, как в дурном Зазеркалье, вижу впереди картинки прошлого, будто подёрнутые дымчатым маревом, всё узнаваемо и свежо. Уже началось? Это и есть моё искупление грехов? Вот так, без генеральной репетиции, без прогона, в любительских декорациях? Как там, в либретто: грустным взглядом окидываешь прожитую жизнь в шаге от чистилища?

Сзади поддувает вселенским холодом, меж лопаток чешется, подмывает оглянуться, но странное дело — боюсь, в условиях сделки чёрным по белому прописан категорический запрет на самодеятельность. Посему иду вперёд, не оглядываясь. Я хорошо помню «Орфея» в театре Кьячче, малый сыграл не по сценарию, бросил за спину один единственный взгляд и вызвал гнев второго режиссёра.

Нет, вы только посмотрите! Кого я вижу! Бартоломью Эстевес, как же, как же: драка в игорном заведении после партии в покер, нож в сердце и мгновенная смерть.

— Здравствуй, Газз. Не могу сказать, что искренне желаю тебе здоровья, просто так принято.

— Привет, Барт. Удар в сердце, э-э-э… один год.

— Экий быстрый! Всего год? Впрочем, никогда тебя не понимал! А это тихое театральное помешательство? Знал бы, как недоумевают ребята!

— Темнота! Я актёр по призванию, джентльмен удачи по карме, а кресло в театральном партере даст сто очков форы любому барному табурету!

— Призвание, карма… Ничего не напутал? Ножом крутишь мастерски, и призвание твоё не театр — кровопуск!

— Талант многогранен. Повторяю, удар в сердце, один год.

Барт горестно кивает и на глазах тает в воздухе. Иду дальше. Чередой, как в кино, наплывают картины из прошлой жизни. Карточные махинации, крапёж, подставы, сговор, всё вместе едва тянет на год жизни, и то я слишком щедр. Симпс. Мог его не трогать, но подонок сам напросился. Где это видано, чтобы ловкие, но недалёкие пройдохи стяжали себе львиную долю дохода? Контрабанда Карассайского ветивера в обход таможни стоила мне клубка сгоревших нервов. Самолично увязал в один узелок многочисленные нити, и тут на сцену выходит Никто из Ниоткуда и снимает мои сливки. Всё просто до безобразия — чёртик выпрыгнул из табакерки в нужном месте в нужное время. Симпс, ты ошибся — это всё, что могу сказать. Год, больше никак.

Экзерсисы с налоговой декларацией — сущая безделка, максимум полгода. Близнецы Ууйво. Мерзейших тварей природа не лепила. Квазимодо, возведённый в N-ую степень уродства и помноженный на два! Как частенько и выходит, груз оказался под стать упаковке — обоих оставил подыхать в Гранатовом переулке, недалеко от отделения полиции. Деньги, полученные за «работу», сунул обоим в их отвратительные, кривые рты. Сдали полиции меня и ребят, как бродяги стеклотару. И добро, что нюх у меня оказался тоньше, чем у полицейских, вывел ребят из-под «ножа» за три минуты до облавы. Впрочем, братьев распростёртая сень шерифа не спасла. Полтора года на двоих. Не больше.

Это что такое? Толкнул старуху в поезде? Неделя. Езда на красный свет? Месяц. Нагрубил секретарше мэра? Красивая куколка, но я был чертовски взвинчен — неделя. Петерсон, Льяго и Кавальери тянут вместе на три года. Все остались живы, этот чудный мир видят в красках и в движении, но исключительно с колёс инвалидной коляски, и кормят их через трубки в пузе. Налоговый комиссар Джанте… ай-ай-ай, комиссар, разве la vostra madre не остерегала от неумеренного аппетита к денежным купюрам? Данный тип несварения не лечится и, увы, не проходит бесследно. Год. Ещё год за полицейского, того глупого стажёра, который, как ему показалось, ухватил бога за бороду.

Шестым чувством веду свою бухгалтерию — по крохам отмеряю каждому по делам моим. Запас «наличности» тает поразительно быстро, и к финишу — грубость родителям, воровство в лагере скаутов, драки в младенческом возрасте — подошёл с почти пустой сумой. Кажется, всё! Без остатка отдал себя людям! Чем не Прометей? Через мгновение сердце моё перестанет биться, и последняя искра возлетит куда-то в небеса. Искупил! Сзади воет, свистит и грохочет, в спину тянет мертвенной стужей, а я будто стою на вершине скалистого фьорда, совсем как принц Датский, и готовлю бессмертную сентенцию. Где там вожделенные врата? Можно поворачиваться?

* * *

Божечка — это джокер, который смеётся всегда и над всеми. Постановка впечатляет, финал непредсказуем, пьеса определённо удалась. И в тот момент, когда я повернулся, дабы смело шагнуть в Царствие Небесное, путь мне преградило нечто, и перекупить его не нашлось даже секунды жизни. Это нечто, будто злокачественная опухоль, выросло, пока я занимался калькуляцией грехов, и, как злорадно пояснил голос за кадром: бездумно раздарить остаток жизни, но не выстрадать раскаяния годами раздумий суть наитягчайший из моих грехов. Как в воду глядел — очень уж не понравилась улыбка во сне давешней ночью. Оказывается, я просто неправильно понял совесть, особенно тот рекламный блок, где говорилось про «цену, стоимость и расплату». Шедевр моей греховной жизни завалил вход в рай, пришлось идти в соседние ворота — в ад, и вот оно, преддверие! Не-е-ет, второй режиссёр мне тоже не нравится! Что за отсебятина, откуда эти вольности со сценарием, из какого запасника чудовищный реквизит: котлы, огонь, дымы?! Осветителя гнать в три шеи, а красный фильтр разбить на тысячу осколков! Разминаю пальцы, грею рукоять ножа, искоса оглядываю игорный зал. Ба, Чалый Бен, братья Ууйво, Симпс, Барт Эстевес и компания! Хищно улыбаются, потирают руки. Идиоты! Чалый Бен стоит один, близнецы угрюмо топчутся в трёх шагах, Симпс трусоват, Барт не слишком резв. Чалый не выстоит против меня и двух секунд, братья тупы и неповоротливы, все остальные не успеют сорганизоваться и навалиться скопом. А Чалому его же «свинорезом» устрою замечательные крестины!

— Привет, ребята!

— Ш приеждом, Гажж! — Чалый, поигрывая ножом, медленно двинулся ко мне. — Я так долго этого ждал!

С каждым шагом Бена расстояние между ним и братьями Ууйво лишь увеличивалось. Четыре шага, пять…

— Ждраштвуй, Щалый. И прощай!..

Ирина Бахтина

Зачем я тебе?

14.30

«Жили-были Андерс и Айра, их дочь Христина и её кот Патриот…»

— Собачий сын!

Христина сняла Патриота с клавиатуры.

— Тоже мне Мур выискался! — укоризненно сказала она и поцеловала кота в морду.

На мониторе светилась зашифрованная приписка Патриота к её сочинению. Христина покрутилась в кресле, решила «да будет так», встала и вышла из комнаты. Патриот свернулся калачиком на насиженном месте и сладко заснул.

Праздники — это время, на которое назначают сделать больше, чем возможно успеть, и не делают ничего. Христина спустилась в нижний ярус и отыскала папу на диване в библиотеке. Поцеловав его в щёку, она уселась на своём любимом подоконнике и оттуда пожаловалась:

— Андерс, мне так лень уроки делать, что я бы чего-нибудь съела.

Папа закрыл книгу, откинул волосы со лба и предложил:

— Поймай мышь.

— Сегодня праздник, Андерс. Лягушки стынут, царевны не едут, сочинение не пишется. Можно, я возьму у тебя сигарету?

— В твоём возрасте пора иметь свои, — сказал папа, и в ту же минуту у входной двери заиграл туш.

— Вот и покурили.

Оказалось, по дороге «царевны» заехали в зоопарк, потом в винный погребок, купили двухлитровую бутылку шампанского и теперь с удовольствием потирали руки. Папа, покрытый праздничными поцелуями, понёс бутыль в столовую. Айра расшнуровывала ботинки. Вплетённые в волосы шнуры, амулеты на длинных цепях, талисманы, брелки и браслеты цеплялись друг за друга и звенели. А она сердилась.