Огляделись, осмотрелись, ощупали себя.
Кажется, обошлось…
Иезуит, убедившись, что никто не пострадал, удостоверившись также, что строения и ограды объекта «Ромео Один» выглядят целыми и невредимыми, что видимых повреждений после проведенного им только что сеанса не наблюдается, решился – хотя и не без колебаний – открыть центральный модуль.
Кваттрочи вставил индкарту в прорезь считывающего устройства. Эта щель, прикрытая поворотной – сдвижной – пластиной, была незаметна на фоне серой массивной стены. Найти ее способен лишь тот, у кого есть ключ от условного замка. Тот, кто знает точно, где и как искать сам этот самый «замок», блокирующий проход в модуль.
Раздалось тихое и как бы даже предупреждающее шипение. Бронированная плита поползла в сторону, открывая проход в короткий, длиной в два метра и такой же ширины, коридор шлюзового помещения.
Прежде, чем пройти вовнутрь, иезуит обернулся. Посмотрев исподлобья на двух наблюдателей, прошедших вслед за ним во внутренний периметр и застывших неподалеку, он сухо произнес:
– Идите вслед за мной – шаг в шаг! Когда окажемся во внутреннем помещении, прошу ни к чему не притрагиваться! Помните, господа, что следствие здесь веду я.
Анализаторы воздуха показывают «норму». То есть, каких либо вредных для человеческого здоровья примесей во внутренних помещениях модуля не содержится. Кваттрочи подошел к другой двери; она тоже металлическая, но не такая массивная, как внешняя. На этот раз «вездеход» ему не понадобился; эта дверь открывается при помощи ручного штурвала. Причем открыть ее можно лишь снаружи, со стороны коридора шлюза.
Он повернул штурвал до упора. Когда раздался легкий щелчок, потянул ручку на себя. Дверь открылась на удивление легко.
Кваттрочи втянул ноздрями запах. Из внутреннего помещения пахнуло густым запахом крови и мертвой плоти…
Перед ними, перед Кваттрочи и застывшими у него за спиной в шлюзовом коридоре наблюдателями, помещение размерами примерно двадцать квадратных метров. Это – гостиная комната. С потолка мягко сочится янтарный свет; горит также и лампа напольного светильника. Плоский экран «плазмы» отсвечивает голубоватым – в приемное устройство домашнего кинотеатра вставлен диск, но на проигрывание его включить тот, кто собирался посмотреть фильм, так и не успел.
На покрытом ламинатом полу в лужах крови – останки двух человеческих существ.
Одна жертва нападения – «Джон» – находится совсем близко, почти у самой входной двери. Голова отделена от туловища. Кисть правой руки не то оторвана, не то откушена. Очень странный характер повреждений у него…
Останки второго аквалонца видны в противоположном углу гостиной, ближе к двери внутреннего коридора. Этот тоже обезглавлен. Окровавленная голова «Томми» откатилась – или была отфутболена – в противоположную сторону гостиной. Так что эти два жутковатых шара теперь находились рядышком, всего в паре шагов от того места, где – в дверном проеме – сейчас стоит иезуит. У «Томми» отрублены – или оторваны – кисти обеих рук. Вдобавок ко всему этому, на телах обоих аквалонцев заметны также следы множественных ударов какими-то колющими и секущими предметами…
Впрочем, пока ничего нового Кваттрочи для себя не увидел. Ему еще в канун вылета из Рима переслали копию записи с этими душераздирающими кадрами. Пока лайнер летел в воздушном пространстве Восточной Европы, иезуит успел несколько раз прокрутить этот ролик в адаптированном виде на лэптопе. Он внимательно изучил каждую деталь, зафиксированную включившимися в работу после странного «технического сбоя» следящими видеокамерами, установленными внутри модуля. Тела – или останки тел – находятся в том же положении, ровно в тех же местах, где они находились в те самые мгновения, когда возобновили трансляцию камеры местного комплекса видеонаблюдения…
Он вновь принюхался; его ноздри ощущали некий сторонний запах… Показалось на короткое время, что он улавливает некий звериный запашок… И это был запах крупного зверя.
Но так ли это? Или же ему почудилось?
Тяжелый железистый запах мертвой плоти перебивал, перешибал все другие ароматы и запахи.
Впрочем, в данный момент Кваттрочи интересуют не столько сами жертвы нападения, их растерзанных тела, сколько некоторые детали, на которые он обратил внимание еще во время своего первого просмотра присланного ему с пометкой «срочно» видеоматериала…
Кваттрочи действовал медленно, осторожно, просчитывая каждый свой шаг. Двигаясь вдоль стены в правую от входа сторону, – здесь меньше крови и растерзанных человеческих останков – он переместился к «восточной» стене, часть которой занимает плазменный экран домашнего кинотеатра.
За ним, повторяя все его движения, так, словно они двигались по минному полю, перемещались по гостиной и двое наблюдателей.
Наконец иезуит оказался возле кожаного дивана. Тут, в дальнем от шлюзовой двери углу, пол не так обильно забрызган кровью, как в других частях этого помещения… Именно отсюда, из этой точки лучше всего виден некий предмет, привлекший к себе особенное внимание прибывшего из Ватикана дознавателя.
Прямо из массивной стены торчит…клинок. Длина его составляет около шестидесяти сантиметров. Лезвие, на котором заметны бурые пятна, прямое, обоюдоострое. Не столько виден, сколько угадывается также небольшой фрагмент крестообразной рукояти, сделанной из бронзы. Сама же рукоять сокрыта в толще стены…
Кваттрочи некоторое время разглядывал эту в высшей степени странную находку.
Определенно, это был меч.
И не просто меч, но меч старинного образца.
Судя по длине и форме клинка, это ничто иное, как Gladius Hispaniensis, «испанский меч». Он же – «испанский гладиус», сделанный из закаленного железа меч, который римляне после завоевания Ближней Иберии приняли на вооружение, и каковой впоследствии стал называться просто «гладиус».
Такого рода находки, кстати, крайне редки. Похвастаться тем, что у них в коллекции имеется меч времен Древнего Рима – по-видимому, еще республиканской эпохи! – могут немногие музеи мира вроде Британского. Ну а Gladius Hispaniensis в таком превосходном состоянии как тот, что обнаружился при осмотре центрального модуля объекта «Ромео Один», вряд ли вообще есть у кого либо еще. Ведь железо, даже закаленное в чистейших водах горных рек, имеет свойство окисляться. Оно, железо, ржавеет, а потому не способно сколь-нибудь долго – на протяжении двух десятков веков, как в данном случае – противостоять разрушительному воздействию атмосферы и самой окружающей среды.
– Похоже на меч, – подал реплику Паркер. – Странная деталь интерьера…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});