И, тем не менее, это было по-своему правильно.
Максим Петрович крепко обнял свою гостью, при этом выражение лица имея такое, словно она была его самой любимой внучкой, последней отрадой в его скучной старческой жизни. Мишель заметил, что при ходьбе Рихтер опирался на палочку с лакированным набалдашником — он прихрамывал, как и говорила Александра, наверняка это были последствия того страшного перелома. И, наблюдая за их горячим, но безмолвным приветствием, он вдруг подумал, что она была абсолютно права — Рихтер расскажет им всё. По нему уже сейчас было видно, что он сделает абсолютно всё, о чём она его попросит, и за счастье сочтёт исполнить любое её желание. И заговорит, если нужно. Подумаешь, молчал четверть века?
Заговорит, если она попросит.
Но Александра просить ни о чём пока не спешила.
— Видите, решили заехать в гости. — Принялась объяснять она, переводя дух от чересчур крепких объятий Максима Петровича. — Обстоятельства сложились так, что… — Когда Рихтер посмотрел, наконец, на её спутника, Саша на несколько секунд замолчала, и прикусила губу. — Ах, да, познакомьтесь, это…
Не было нужды.
Он прекрасно знал, кто это.
Всего лишь один взмах руки краше всяких слов сказал Александре об этом. Ну и, конечно, вмиг изменившееся выражение его лица — Рихтер словно привидение увидел. В какой-то миг ей показалось, что Максим Петрович прогонит их, указав острым концом своей трости в сторону по-прежнему распахнутой калитки, но этого не произошло. Когда он повернулся к ней, его глаза вновь загорелись прежним теплом и любовью.
Я знаю, кто это. Пройдёмте в дом. Конец трости описал дугу в воздухе, и указал на дверь — но уже на другую дверь, входную. Максим Петрович приглашал их зайти. Однако Саша по-прежнему не знала, хорошо это или плохо — не понравилось ей, как он посмотрел на Волконского.
Мишель это тоже заметил. И, пропустив Александру вперёд себя, тихо сказал ей:
— О да, начало впечатляющее!
Она резко обернулась на него, и наградила его весьма недовольным взглядом. Напомнить ему, что ли, ещё раз, что Рихтер — немой, но вовсе не глухой, и слышит он превосходно, особенно когда говорят на пониженных тонах. И эта ирония сейчас совершенно неуместна, чёрт подери! Он же может выгнать их в любую минуту! Неужели Волконский этого не понимает? Или опять думает, что раз он князь, то ему никто не посмеет и слова против сказать?
В ответ на её гневный взгляд, Мишель сделал кое-что, что разозлило ещё больше — слегка взяв её за плечи, он развернул её к двери, и слегка подтолкнул следом за Рихтерым, так ни слова и не дав ей сказать. И ведь улыбался при этом, негодяй!
Перебарывая возмущение, Александра вспомнила о том, что она приехала сюда не ради его спокойствия, а ради бедной Юлии Николаевны, и сочла нужным промолчать. Ссориться с ним в присутствии Рихтера безумно не хотелось — в конце концов, их ещё ждёт долгий обратный путь, будет время выяснить отношения, когда дело будет сделано.
Дело…
Собравшись с мыслями, Александра призвала на помощь всю свою дипломатичность, мысленно попросила благославления у Господа, взглянув на образа в левом углу гостиной, куда они вошли, и сказала серьёзно, когда Рихтер обернулся:
— Максим Петрович, нам с вами нужно поговорить.
В ответ ей он лишь кивнул, послушно, уравновешенно, но взгляд его то и дело возвращался к Мишелю. Было видно, что старичок вовсе не хочет лишний раз на него смотреть, но это выходило как-то непроизвольно. Как и у Александры обычно.
Вспомнив о её словах, Макисм Петрович спохватился.
Да-да, проходите, присаживайтесь. Тросточка вновь взлетела, описала гостеприимную дугу, и указала на широкий стол в гостиной. С одной стороны был диван, с другой — кожаное кресло, туда-то и направился Максим Петрович, предвидя долгий разговор. Это было его любимое кресло, Александра помнила ещё по той, прошлой жизни. Но замешкалась она не из-за этого — отчего-то вдруг сделалось не по себе, когда она поняла, что ей придётся сидеть рядом с Волконским, рука об руку, совсем близко…
Благо, он успокоил её, не став садиться. Когда она присела напротив Максима Петровича, Мишель молчаливой тенью встал у неё за спиной. От этого, конечно, ей было не легче — она остро ощущала его присутствие, слышала неуловимый запах его одеколона, чувствовала его молчаливое волнение… Но, по крайней мере, они не соприкасались, уже хорошо.
Молчание, кажется, затянулось на пару лишних секунд, и Сашенька, вскинув голову, посмотрела на Максима Петровича с мольбой. Она не знала, с чего начать, и очень надеялась, что он проявит снисходительность, и не станет сердиться на неё за это промедление.
Рихтер не стал. Он вообще не мог на неё сердиться.
Ну, я вас внимательно слушаю! Трость больше не говорила за своего хозяина, он отложил её, осторожно повесив на подлокотник кресла, и сделал располагающий жест рукой. Вот так запросто, и без слов. Но она его понимала.
Говори, милая, ну что же ты? Мягкая улыбка.
— Я не знаю, как сказать. — Призналась Александра, и обернулась на Мишеля через плечо, как будто надеялась получить от него поддержку. Правда надеялась? От него? Собственная наивность нагнала на неё очередной приступ тоски, ровно до того момента, как Мишель неуловимо улыбнулся ей. Практически незаметно, уголками губ, но улыбнулся.
«Ты не одна. Я здесь, я с тобой…»
Убеждённая в том, что это всё ей показалось, Саша вновь повернулась к Максиму Петровичу, нервно теребя рукав своего платья. Рихтер вновь мягко улыбнулся ей, кивнул.
Я тебя внимательно слушаю. Не торопись.
— Я… вы ведь уже слышали про Юлию Николаевну? (Кивок) И про её мужа и мою мать вы тоже, конечно, знаете, весь город знает… — С разочарованием произнесла она, отведя взгляд. Снова кивок, на этот раз сочувствующий. — В общем… такое дело… мы думаем, это было вовсе не самоубийство. Нет, не так. Мы знаем это наверняка. Она… она написала записку! Ещё одну, не ту, что Гордеев якобы нашёл при её теле… Другую. Настоящую. И в этой записке чёрным по белому сказано — спросить обо всём Рихтера, он единственный, кто знает правду. Максим Петрович, я склонна полагать, что она имела в виду вас.
Снова кивок.
Да уж, прав был Мишель, содержательного диалога не получалось.
Попробуй-ка разговорить немого! И почему ей сначала показалось, что это будет просто?
Увы.
Больше она и не знала, что сказать. Взгляд её сосредоточился на старичке напротив, на его усталых серых глазах с пожелтевшими белками, глядевшими на неё по-прежнему добродушно, из-под толстых стёкол очков.
«Ох, и наслушаюсь же я теперь от его величества о своей самоуверенности! — В отчаянии подумала Александра. — Но это же казалось так просто! Максим Петрович всегда был добр ко мне, да он мне почти как дедушка! А я почему-то сижу, как последняя дура, и не могу заставить себя сказать лишнее слово!»