Читать интересную книгу Кровавое дело - Ксавье Монтепен

— Ни к каким! Дарнала ведь найденыш. Он вырос в воспитательном доме, и поэтому родных у него нет никаких — ни дальних, ни близких. Директриса взяла на себя заботы о похоронах, которые состоятся сегодня, говорят, в грандиозных размерах.

— А что Жанна Дортиль?

— Тут совсем другая история. Молодая особа, очевидно, советовалась с весьма ловким дельцом и теперь заводит процесс с директрисой, возлагая на нее гражданскую ответственность за ранение, так как виной этому — плохой револьвер, принадлежащий администрации. Директриса, со своей стороны, взваливает всю вину на оружейника; но она-то свой процесс проиграет, потому что мой хозяин имеет возможность доказать, что именно этот револьвер был куплен не у него; что же касается Жанны Дортиль, то можно с достоверностью сказать, что эта бойкая особа выиграет свою тяжбу.

— А что она требует?

— Пятьдесят тысяч франков.

— У нее оторвало два пальца?

— Да. Выходит, что она ценит каждый свой палец в двадцать пять тысяч франков.

— А что будет с неигранной пьесой, которую должны были поставить на днях?

— «Преступление на Лионской железной дороге»? Ну, разумеется, кануло в воду. Во-первых, два последних акта еще не написаны, а во-вторых, так как Дарнала не может больше ни написать, ни участвовать в пьесе, то директриса и слышать о ней не хочет.

— Отлично. Ну, а что делается в Ла-Пи?

— Ровно ничего не слышно. Ни слова. Ни звука.

— Что и доказывает, что наша полиция ни к черту не годна. Возможно, она молчит, желая действовать втайне. А впрочем, нам ведь это, в сущности, решительно все равно. Мы ведь вне всяких подозрений. А теперь вот что: подыщи какой-нибудь благовидный предлог и уйди от своего оружейника. Тебе незачем больше работать, так как благодаря мне ты теперь рантье.

— Завтра же пойду к хозяину и скажу, что у меня на родине умер дальний родственник и поэтому я отправляюсь туда получать наследство.

— И чудесно!

В продолжение этого разговора достойные друзья ходили взад и вперед по кабинету.

Подходя к окну, Луиджи каждый раз машинально взглядывал во двор. Вдруг он остановился и, побледнев, глухо вскрикнул.

— Что с тобой? Что ты, с ума сошел, что ли? — с беспокойством спросил Пароли.

Но Луиджи был не в состоянии ответить ни слова. Изумление и ужас так сдавили ему горло, что он буквально онемел. Вместо ответа он протянул руку к окну.

Пароли взглядом последовал за этой рукой и в свою очередь окаменел от ужаса.

Он увидел нечто невозможное, невероятное! Он старался уверить себя, что у него галлюцинация.

Он увидел — или же ему казалось, что он увидел, — Эмму-Розу, потом какую-то незнакомую женщину и троих мужчин. Все они стояли около подъезда и разговаривали с одним из служащих больницы.

Итальянец, шатаясь, отступил назад.

— Эмма-Роза жива! Жива! — в ужасе проговорил он.

Луиджи еле слышным голосом пробормотал:

— Мы погибли!…

— Но кто же спас ее? Кто вытащил ее из Марны? И с нею судебный следователь… Эта женщина… Кто она?

— Анжель Бернье… ее мать… — ответил Луиджи.

— Анжель Бернье свободна!

— Мы погибли, погибли!

Пароли поднял голову.

— Полно! — с силой произнес он. — Только трусы боятся! Надо бороться; что же, будем бороться!

— Но они все идут сюда…

— Успокойся! Иди сюда… скорее!… — Убийца Жака Бернье открыл дверь в темный кабинет и втолкнул туда своего сообщника.

— Я их приму, — продолжал он, — успокойся, Луиджи! Я хладнокровен и выдержу бурю, если только она разразится.

— Не могу я успокоиться, это выше моих сил, я весь дрожу!

Пароли пожал плечами и запер дверь кабинета. Затем, сделав над собой страшное усилие, чтобы скрыть волнение, он сел за письменный стол, вынул из ящика темные очки и надел их.

«Доктор Пароли, — сказал он про себя, — богатейший владелец одной из замечательных больниц Парижа, не может быть заподозрен!»

В это время послышался стук в дверь.

— Войдите! — произнес Анджело твердым голосом. Он наклонился к столу и стал лихорадочно перебирать бумаги.

На пороге возник один из служащих Пароли.

— Господин доктор… — сказал он.

— Что? — спросил итальянец, не изменяя позы.

— Господин Ришар де Жеврэ, в сопровождении нескольких особ, просит принять его.

— Господин де Жеврэ?

— Он пришел посоветоваться с доктором относительно одной молодой девушки, которой живо интересуется. Эта бедненькая совершенно слепа.

— Слепа! — воскликнул итальянец, у которого буквально гора с плеч свалилась.

— Да, господин доктор, совершенно слепа!

— Потрудитесь же привести их сюда как можно скорее!

Служащий вышел.

— Слепая! Слепая! Она слепая, — точно в лихорадочном бреду, в восторге повторял Пароли, снимая темные очки, — Ну, теперь я спасен! Теперь мне нечего бояться!

Через несколько минут дверь отворилась, и на пороге показался следователь де Жеврэ.

Итальянец с живостью пошел навстречу, улыбаясь и протягивая обе руки.

За следователем шли барон де Родиль и Анжель, ведя под руки слепую Эмму-Розу. Шествие замыкали Леон Леройе и Рене Дарвиль.

— Извините меня, дорогой доктор, что я отрываю вас от трудов, — начал следователь, крепко пожимая пылающие руки Пароли.

— Вы отлично знаете, любезный господин де Жеврэ, что вы не можете побеспокоить меня.

Услышав голос итальянца, Эмма-Роза задрожала и сдвинула брови.

— Кто это говорил сейчас? — обратилась она к матери.

— Это я, mademoiselle, — смело сказал Пароли, подходя к девушке.

— Это доктор Пароли, дитя мое, — сказал следователь, — знаменитый ученый, к которому мы обратились за помощью. Он несравненный хирург, сделавший уже немало чудес. Надеюсь, что он сделает и еще одно — возвратит вам зрение.

Эмма-Роза замолчала.

Только что услышанный голос произвел на нее глубокое впечатление, пробудил ужасные воспоминания; но как она могла заподозрить человека, которого господин де Жеврэ называет своим другом? Могла ли она думать, что это светило науки — злодей, убийца?

— Ваш визит касается барышни? — обратился доктор к следователю.

— Да, дорогой доктор.

— Она слепая?

— Увы, к сожалению, совершенно слепая! И, повторяю вам, мы пришли умолять вас совершить чудо. Необходимо, чтобы благодаря вам зрение вернулось к ней, потому что оно будет главным или, лучше сказать, единственным оружием для оправдания ее матери.

Пароли разыграл роль удивленного и непонимающего.

— Оправдание ее матери? Я вас не понимаю!

— Вы меня поймете, когда узнаете, что девочка — дочь госпожи Анжель Бернье.

— Анжель Бернье! — с отвращением воскликнул Пароли. — Отцеубийцы?

— О, дорогой доктор, не обвиняйте ее! Она невиновна!

— Невиновна! Но мне помнится, что над нею тяготело страшное обвинение, ужасные улики!

— Это правда! Но улики оказались ложными, и обвинение в настоящее время почти опровергнуто.

— А настоящий убийца найден?

— Третьего дня он почти был у нас в руках, но снова выскользнул.

— У вас в руках?

— Да, злодей обязан своим спасением новому ужасному преступлению. Он выстрелил в человека, который его преследовал. Это тот самый носильщик, который в начале следствия был арестован вместо настоящего убийцы.

— Не тот ли это Риго, о котором вы мне говорили? — спросил Пароли, стараясь говорить голосом как можно более твердым.

— Он самый.

— Но откуда же вы узнали все эти подробности? Разве были свидетели?

— Кроме Риго, при этом не было никого.

— Он не умер? — в изумлении едва мог выговорить доктор.

— Нет. В него попала пуля, и, жестоко раненный, он упал в Марну, где долго плыл под водой. Этому-то он и обязан жизнью.

Анджело задрожал: значит, не удалось убить Риго!

Опасность, которую он считал уже миновавшей, встала перед ним грознее прежнего!

Несмотря на все это, негодяю удалось сохранить полное внешнее спокойствие.

— Да вам, кажется, никогда не удастся изловить этого злодея! — воскликнул он. — Это положительно стыд и позор для нашей полиции! А еще говорят, что она не имеет себе равных!

— О, нет! Теперь-то уж ему не удастся бежать! Теперь мы его схватим!

— Вы уже давно так говорите, мой дорогой господин де Жеврэ!

— Может быть, но на этот раз мы уверены в успехе!

— На чем же вы основываете уверенность?

— А на том, что ему не удастся безнаказанно ходить по Парижу, потому что его преследуют и полицейские агенты, и Оскар Риго, и посыльный, с которым он послал Анжель Бернье такую компрометирующую корреспонденцию.

— Может быть! Но вот вопрос: останется ли он в Париже?

— А почему бы и нет? Он до того дерзок и смел, что считает себя вне всякой опасности. Я убежден, что он не уедет.

— Мне кажется странным, что этот человек, как бы ни велика была его дерзость, имеет смелость, вернее, безумие, выходить на улицу непереодетым и с открытым лицом.