Читать интересную книгу СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ - Матвей Барсов

Влияние речи на язычников и иудеев, гонение на Варнаву и Павла и отшествие их в Иконию (XIII, 42-52).

Речь эта произвела сильное впечатление в слушателях. Многие из иудеев и прозелитов последовали за апостолом, дабы получить от него обстоятельнейшее наставление в вере. В следующую субботу почти весь город собрался слушать слово Божие. Но столь счастливому началу не соответствовал конец. Иудейские раввины не могли снести равнодушно, видя, что бедные пришельцы сделались предметом уважения для всего города; может быть, соблазняла их и свобода, с которой апостолы, вопреки обыкновению иудеев, обращались с язычниками. Исполнившись зависти и злобы, они, вместо того, чтобы примером своим располагать других в пользу нового учения, начали противоречить проповедникам и злословить. «Вам, — отвечал при сем случае Павел со всей важностью божественного посланника, — Вам во-первых надлежало быть проповедану слову Божию; но как вы отвергаете оное и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то мы теперь обращаемся к язычникам, ибо так нам повелел Господь». Слова сии тем более расположили в пользу евангелия язычников, кои никогда не замечали подобного беспристрастия в иудейских раввинах; ибо последние всегда полагали великое различие между иудеем и эллином. Но тем более возрастала и ненависть иудеев. Не имея возможности действовать против апостолов собственными силами, они возбудили против них некоторых женщин, славившихся набожностью и знаменитостью рода (любимое орудие фанатизма!) Влияние последних на городских правителей сделало то, что Павел и его спутники, отрясши прах от ног своих, оставили Антиохию (Деян. 13, 44-52).

Ситих 16-41

О речах св. Ап. Павла вообще и о речи в Антиохии Писидийской в частности (XIII, 16-41)

В. Певницкого.

Касательно достоинства и внешних принадлежностей публичного слова апостола Павла, как общественного учителя, существовали и заявлялись в разные времена неодинаковые представления. Многими поддерживалось в этом отношении мнение, неблагоприятное для ораторской славы апостола, — будто речь его была слишком проста и безыскусственна, будто слово его не имело в себе ничего внушительного, что язык его полон солецизмов, варваризмов и странных оборотов и что, вообще, он не владел тем, что может сделать из человека сильного и влиятельного оратора. Поводом к этому мнению могли служить собственные признания апостола Павла. В послании к Коринфянам он не раз с настойчивостью выставляет то, что проповедь его чужда премудрости слова. «Христос послал меня, — говорит он, — не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова (1 Кор. 1, 17). Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу безумием проповеди спасти верующих (1, 21)… Когда я приходил к вам, братия, приходил возвещать вам свидетельство Божие, не в превосходстве слова или премудрости. Ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого. И был я у вас в немощи, и в страхе, и в великом трепете. И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой премудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией (II, 1-5). Мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога, что и возвещаем не от человеческой мудрости изученными словами, но изученными от Духа Святого (II, 12, 13)». В другом послании к тем же Коринфянам апостол Павел напоминает толки, какие ходили о нем тогда между коринфянами: сравнивали энергический язык его посланий с устным его словом и находили между тем и другим большую разницу. «Некто говорит, — пишет апостол Павел, — в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь его незначительна» (2 Кор. X, 10). И апостол как бы утверждает силу таких толков, говоря: «Я Павел, который лично между вами скромен, а заочно против вас отважен, убеждаю вас кротостию и снисхождением Христовым, (2 Кор. X, 1)… О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумению (XI, I)… Хотя я и невежда в слове, но не в познании. Впрочем, мы во всем совершенно известны вам (XI, 6). Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощию моею» (XI, 30).

Такие признания апостола Павла не были словом без основания. Их вызвали споры, бывшие в коринфской общине. Там был некто Аполлос, иудей александрийского образования, который прежде оглашен был пути Господню иоаннитами, последователями Иоанна Крестителя, а потом от Акилы и Прискиллы точнее узнал проповедь о Мессии Спасителе и, крещенный вместе с другими апостолом Павлом во имя Господа Иисуса, сделался ревностным сподвижником апостолов (Деян. XVIII, 24-26; XIX, 4-6). Деян. апостольские называют его мужем словесным, сильным в книгах (Деян. XVIII, 24). Ему приходилось говорить в синагогах и спорить с иудеями в тех местах, где возвещал слово Божие апостол Павел, — в Ефесе, Коринфе и других местах. Его речь была более учена и красноречива, чем речь апостола Павла, и любители человеческой мудрости и художественного красноречия, когда, после проповеди апостола Павла, услышали речь Аполлоса, отнеслись к ней с большим сочувствием и даже брезговали простой речью Павла. В Коринфе даже образовалась особая партия Аполлоса, которая противополагала себя тем, кои считали себя учениками то Павла, то Кифы, то Христа (1 Кор.1, 11-13). Она состояла из приверженцев греческой мудрости и чтителей греческого красноречия, и в ней слышались неодобрительные отзывы о простой безыскусственной проповеди о Христе распятом, какая слышалась из уст Павла, и Павел, узнавши об этих распрях и рвениях, должен был разъяснить Коринфянам, что в деле Божием естественная человеческая премудрость не иного значит, и что спасти верующих может и сильна та проповедь, которая кажется буйством людям, обольщенным внешней мудростью (1 Кор. I и II).

В церковной письменности коринфские толки нашли отражение у блаж. Иеронима. В своих комментариях на послания апостола Павла и в некоторых письмах он несколько раз касается вопроса о внешнем ораторском достоинстве речи апостола и дает на него ответ отрицательного свойства, не думая тем умалять его апостольский авторитет. Так в комментарии на послание к Титу Иероним замечает, что апостол «не по смирению, как очень многие думают, но истинно сказал: аще (аз) и невежда словом, но не разумом (2 Кор. XI, 6). Еврей из евреев, по закону фарисей, он не изъясняет надлежащим образом глубоких мыслей греческой речью и, что думает, то едва выражает в словах». В толковании на послание к Ефесянам, Иероним сознается, что он не в видах оскорбления апостола, как обвиняют его недоброжелатели, а в видах утверждения апостольского авторитета, сильного благодатью, несколько раз замечал у него солецизмы и тому подобное и доказывает, что апостол Павел не был совершенен в слове и впадал в погрешности против искусства грамматического, что он, еврей из евреев, без блеска ораторской речи, без стройного течения слов и без красоты выражения, никогда не мог бы привести весь мир к вере во Христа, если бы не благовествовал Его не в премудрости слова, но в силе Божией, как и сам он это признает в послании к Коринфянам… Иной раз отзывы блаженного Иеронима о манере речи апостола Павла принимают форму очень резкую, не совсем приличную по отношению к великому и святому имени, хотя Иероним к таким отзывам обращался не с тем, чтобы унизить апостола, а чтобы разъяснить его метод учения. Так в толковании на послание к Галатам он говорит: «Апостол, который всем был вся, чтобы всех приобресть, приспособлявшийся к грекам и варварам, мудрым и неразумным, по отношению к Галатам, которых немного выше назвал глупыми, и сам сделался глупым. Ибо по отношению к ним он не употреблял таких доказательств, какие употреблял перед римлянами, а употреблял гораздо более простые, такие, какие могли бы понимать и глупые, почти тривиальные. Но делал он это не по неопытности и неискусству», — замечает далее Иероним.

Подобные представления могут и должны быть принимаемы с самым строгим ограничением. В них справедливо то, что апостол Павел не имел греческого риторического образования и не владел публичной речью так, как владели ею другие, знакомые с искусством риторическим по греческим школам. Притом греческий язык, на котором часто приходилось ему писать и говорить, был для него язык чужой: он не мог изъясняться на нем с такой свободой, с таким безупречным изяществом, как природный грек, прошедший риторическую школу. Блаж. Иероним, чаще других касавшийся этого предмета и называвший апостола неискусным в слове, разумеет в этом случае именно то, что апостол затруднялся выражать свои мысли на греческом языке, который ему не так хорошо был знаком, как еврейский, и готов допустить, что на своем отечественном языке он мог быть человеком очень красноречивым. Во всяком случае, не будучи оратором по природному расположению и образованию, апостол Павел был великим общественным учителем. Ученая партия в Коринфе могла брезговать его неаттическим выражением и словом, чуждым всякого блеска и художественности, могла не придавать никакой цены его простой, безыскусственной проповеди о Христе распятом, с какой он явился в Коринфе. Но мог он говорить и действительно говорил и ученые речи, приноровленные к потребностям образованного общества, сильные по мысли и тонко соображенные по своему составу, как доказывает его речь, сказанная в Афинах (Деян. XVII, 19–33). В Коринфе апостол Павел оставил всякую заботу о естественной художественности слова и старался говорить как можно проще; но это потому, что ученая манера речи здесь была нецелесообразна, так как слушателями его были, за немногими исключениями, люди простые и некнижные. Видите звание ваше, братие, говорит апостол в 1-й главе 1-го послания к Коринфянам, объясняя свойство своей проповеди, яко немнози премудри по плоти, не мнози сильны, не мнози благородни: но буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит, и немощная мира избра Бог, да посрамит крепкая, и худородная мира и уничиженная избра Бог, и не сущая, да сущая упразднит (1, 26–28). В Коринф явился Павел прямо из Афин (Деян. XVIII, 1). А в Афинах опыт показал ему, что от ученых доказательств и искусственных приемов речи нельзя ожидать особенных успехов в деле проповеди евангельской: здесь, перед учеными и философами афинскими, апостол показал свою мудрость, но плода отсюда почти не было никакого, а или заметно было у слушателей холодное равнодушие к предмету проповеди, или слышались оскорбительные насмешки над нею. В сознании бессилия человеческой мудрости он тем с большим доверием обратился к благодати Божией и простым словом стал возвещать Христа распята, что служило безумием для эллинов (1 Кор. 1, 23). В Деяниях апостольских есть несколько указаний на то, что апостол Павел обладал внушительным словом, и если не внешним искусством, то внутреннею силой речи. Когда он являлся в синагоги, то начальники синагоги, например, в Антиохии Писидийской, предлагают ему, по чтении закона и пророков, открыть слово, конечно, во внимание к авторитету его, как человека учительного (XIII, 13). После его речи в одну субботу, увлеченные его учением просят его придти в другую субботу и подробнее разъяснить то, что он говорил, и в эту другую субботу едва ли не весь город собрался слушать его (XIII, 42-44). Конечно, здесь притягательной силой служило святое и спасительное учение, им возвещаемое; но, помимо этого, и мудрый образ его разъяснения был далеко не без значения в этом деле. В Листре его сочли Ермием слышавшие его речи, потому что он был начальник слова (Деян. XIV, 12). Когда он, будучи в узах, с увлечением говорил о вере во Христа и деле своего апостольства перед царем Агриппою, бывший при этом римский правитель Иудеи Фест получил впечатление от его речи, как от речи человека ученого, и сказал ему: беснуешися ли, Павле? Многия тя книги в неистовство прелагают (Деян. XXVI, 24). И Сам Агриппа, выслушав Павла, признался, что Павел едва не сделал его христианином (Деян. XXVI, 28).