Читать интересную книгу Падение царского режима. Том 3 - Павел Щёголев

Виссарионов. — Вероятно, эта бумага была дана мне к подписи, как бумага, касающаяся Казанской.

Председатель. — Вы, знающие жизнь люди, вы не хотите сказать, что подписывали, совершенно не представляя себе содержания этой таинственной бумаги? Если не знаете вы, то мы теперь, разобравшись в делах, знаем эту таинственную бумагу, на которой есть подпись ваша.

Виссарионов. — Я видимо ее подписывал, как пособие Казанской. Я дела Шорниковой совсем не помню.

Председатель. — В какой же мере этот ответ вас устраивает? Да, пособие Казанской, местопребывание которой известно тому самому человеку, с которым вы переписываетесь и которого просите деньги передать ей? Очевидно, выдавая деньги, вы справились, для кого, при каких обстоятельствах?

Виссарионов. — Очевидно, у вас есть там переписка. Что же резолюция была для выдачи Казанской этих денег? Доклад, вероятно, был кем-нибудь составлен? Ведь это только исполнительная одна бумажка.

Председатель. — Вы, конечно, подымаете вопрос совершенно, так сказать, правильно. Это прошение г. директору департамента полиции: «Ваше высокопревосходительство, имею честь просить вас выдать мне единовременное пособие в размере 300 руб. для внесения залога в винную лавку. Прошу не отказать мне в просьбе, так как уже три года, как я нищенствую. С января 1907 года я поступила сотрудницей в Петербургское охранное отделение на жалование 50 руб. в месяц, считая в этот счет все расходы на извозчика и тому подобное. Работала в социал-демократической организации в качестве секретаря военной организации, работала вполне добросовестно, будучи секретарем. Я знала лично членов Центрального Комитета, которые находились в это время в Петербурге, всех представителей солдат военной организации; все связи, все явки военных организаций в России, а также военный архив находились у меня». Вы знаете, что он находился в охранном отделении?

Виссарионов. — Нет, я не знаю этого.

Председатель. — «Все эти сведения я точно и аккуратно передавала в охранное отделение, а также лично присутствовала на всех районных собраниях, летучках и заседаниях, так что всегда была в курсе дел. В начале мая, на районном собрании в Лесном, было решено отправить депутацию солдат в социал-демократическую фракцию с воззванием о вооруженном восстании. Так как я знала заранее, то и предупредила охранное отделение, что я пойду с солдатами во фракцию, и так как у нас было решено, что обысков и арестов не будет без того, чтобы не предупредить меня. Но дело произошло иначе. Едва мы вышли из фракции, то явилась полиция и произвела обыск и арест; на другой день охранное отделение арестовало матроса Архипова, который рассказал все, что повлекло общий провал, в том числе и меня, и мне пришлось перейти на нелегальное положение и, так как я была сильно провалена, то работу продолжать не могла и, имея только в кармане 35 рублей, я принуждена была покинуть Петербург. Все эти годы я жила в нищете, что могут подтвердить полковник Калинин в Казани и полковник Критский в Самаре, которые мне помогали и давали на хлеб, иначе бы я умерла с голоду. На место, особенно казенное, мне нельзя поступать было в Казани и Самаре, так как меня знала полиция за революционную деятельницу. От постоянного волнения за свою участь я стала совершенно больна и, кроме того, нищета так повлияла на мое здоровье, что мне необходимо лечиться, потому я обращаюсь к вам, ваше превосходительство, и прошу выдать просимое мною пособие. Так как я уверена, что правительство не оставляет своих верных слуг, то я надеюсь, что департамент мне не откажет. Если вы, ваше высокопревосходительство, не откажете мне, то покорнейше прошу передать эти деньги начальнику петербургского охранного отделения г-ну фон-Коттену, который перешлет мне их частным образом. Надеюсь, что к рождеству я получу это пособие и встречу праздник не в нищете и страхе, как прежде, а в радости. Казанская». Полагал бы выдать триста (300) рублей. Директор Виссарионов.[*] И вот она просит фон-Коттена переслать ей частным образом; тут резолюция Еремина: «Пр. написать нач-ку спб. охр. отд. для объявления «Казанской», что по представлении удостоверения о том, что ей предоставляется место сиделицы в винной лавке, требуемый залог в 300 руб. будет ей выдан в виде вспомоществования от Д. П. 12/X, а директор подписал». Пожалуйста, посмотрите эта бумага вами подписана? (показывает бумагу.)

Виссарионов. — Это не моя подпись, это черновик, а резолюция…

Председатель. — А резолюция Зуева.

Щеголев. — Это, наверное, подписано Курловым.

Виссарионов. — Я, вероятно, подписал эту бумагу в числе всей исходящей почты, которая была прислана мне, не останавливаясь подробно на выяснении личности Казанской-Шорниковой, так как дело Шорниковой до меня возникло и прошло, а к петроградскому охранному отделению департамент того времени никакого отношения не имел.

Председатель. — Но ведь это не республика какая-нибудь?

Виссарионов. — Нет. Начальники петроградского охранного отделения, и Коттен, и Герасимов, имели непосредственное отношение к министру, товарищу министра и директору.

Председатель. — Когда Коттен ликвидировал группу учениц и учеников учебных заведений? Это ваше разоблачение?

Виссарионов. — Нет, из газет узнали. И всегда во всех ликвидациях по Петрограду…

Иванов. — Вы говорите, о ликвидации по Петрограду вы узнавали из газет?

Виссарионов. — Только.

Иванов. — Так что директор департамента не знал?

Виссарионов. — Списки ликвидационные уже post factum доставлялись. Фон-Коттен, в этом отношении, был человек, ограждавший свои права от вмешательства департамента; а когда генерал Герасимов был, я не знал совершенно, что там происходило.

Председатель. — Оглашается документ из того же дела, 28 февраля 1913 года: «Вследствие резолюции вашего превосходительства на представляемом письме начальника самарского губернского жандармского управления от 10 января сего года, за № 7, мещанку города Варшавы Екатерину Юдкевич, по первому мужу Шорникову, надлежит внести в циркуляр как личность, коей розыскным органам не следует принимать в качестве секретной сотрудницы. По означенному поводу особый отдел обязуется доложить вашему превосходительству, что, как усматривается из представленного при упомянутом письме и невозвращенного вашему превосходительству в отдел доклада на имя господина министра внутренних дел от 24 ноября минувшего года, за № 113416, Шорникова разыскивается циркуляром департамента полиции от 2 августа 1908 года, за № 1510008/26, — на основании коего она подлежит обыску и аресту с уведомлением о том прокурора с.-петербургской судебной палаты. В виду сего при внесении Шорниковой в циркуляр об отклонении ее услуг, она, в случае предложения таковых кому-либо из розыскных органов, может подвергнуться задержанию и препровождению в распоряжение прокурора названной палаты, каковое обстоятельство едва ли, вследствие принесенных Шорниковой услуг розыска, является желательным и допустимым, особенно в виду неразрешения письма министра юстиции о Шорниковой от 17 ноября прошлого года, за № 9997, а также представленного вашему превосходительству одновременно с упомянутым выше докладом, за № 113416, и не возвращенного в особый отдел. Об изложенном особый отдел имеет честь представить вашему превосходительству на благоусмотрение, испрашивая указаний по поводу резолюции на письме полковника Познанского от 10 января сего года, за № 7. Вице-директор Виссарионов». Вы помните эту бумагу?

Виссарионов. — Нет.

Председатель. — Вы тогда были в департаменте. Эта бумага подписана вами, как вице-директором. Теперь деятельность департамента полиции, которая была скрыта, вся устанавливается документами. Так что, было бы в высшей степени желательно, чтобы вы, как лицо, несомненно очень осведомленное, в интересах дела общегосударственного и общенародного, осветили эту историю.

Виссарионов. — Я готов доложить все, что я знаю, но я прошу обратить только внимание на то обстоятельство, что среди бумаг, которые доставлялись к подписи (а их масса приходило и уходило от меня), некоторые могли и не остановить особого внимания. Этим только я и объясняю то, что некоторых, вероятно, не помню.

Председатель. — Вы были прокурором суда, не правда ли? Прокурор суда — это не писец последний, который может подмахнуть. Вы были некоторой фигурой в департаменте, ваша деятельность освещена на бумаге. С другой стороны, дело Шорниковой — громкое дело, которое произвело целый скандал, целую революцию в недрах департамента полиции, министерства внутренних дел, совета министров. Здесь имеется ссылка на письмо от 17 ноября по этому поводу и от министра юстиции. Так что бумажку по делу Шорниковой вы не могли не подписать сознательно. Больше того, вы подписали, но вы не могли не знать о деле Шорниковой; может быть, заправилы департамента ночи не спали по этому поводу, может быть и министр юстиции и министр внутренних дел. Это грозило всероссийским скандалом, который вам, чинам департамента полиции, хотелось всеми силами потушить, и вы летом как будто потушили. Как же о таком деле не знать?