Возмутитель лесного спокойствия остановился от нее на расстоянии лошадиного корпуса. Кем был этот пышно разодетый, надменный человек? Она попыталась унять дрожь в своем теле, но обнаружила, что не в состоянии сделать это.
Домициан задыхался от бешенства. Кровь бросилась ему в голову. Эти недоумки привели не ту женщину! Какой-то идиот сыграл последнюю шутку в своей жизни.
Перед ним была разукрашенная молодая девушка с опытным взглядом и тонким, чувственным типом красоты, который говорил о ее южном происхождении. Прозрачная шелковая ткань ниспадала с ее плеч с хорошо рассчитанной, подчеркнутой грациозностью. Безупречная прическа, типичная для девушки из семьи патриция придавала ей холеный, надменный, недоступный вид. Глаза незнакомки с искусно подведенными тенями, казалось, наблюдали за ним с насмешливым сомнением.
Неужели эта изощренная красотка сговорилась с кем-то и решила над ним поиздеваться?
Его лицо перекосила свирепая гримаса. Не помня себя от злости, Домициан сделал шаг вперед. Девушка спокойно отступила на такое же расстояние назад. И тогда он понял. Это действительно была Ауриана.
Ни одна женщина его собственного народа из их круга не может быть в таком неведении относительно своей красоты. Да и ведет она себя не как женщина, а как приготовившийся к прыжку леопард. На все предметы вокруг себя она смотрела глазами постороннего человека, находившегося далеко отсюда. Ее глаза пронизывали Домициана насквозь. Их было двое, и они различались друг с другом как древние люди разных племен, случайно встретившиеся лицом к лицу на одной тропинке и настороженно оценивающие намерения противника. «Такая уверенность в себе не может быть присуща обычной женщине», — подумал Домициан.
Императора изумил ее высокий рост — их глаза смотрели друг на друга примерно на одинаковом уровне. Неожиданно его охватил беспричинный ужас. Но он длился всего секунду и сменился глубоким и яростным возбуждением. Такого желания ему не приходилось испытывать даже во время своих первых совокуплений с Каринией. Ни одна женщина не смотрела на него так, как эта. Своим бесстрашным, ликующим, почти мужским взглядом она бросала ему вызов.
Охрипшим от возбуждения и желания голосом Домициан сказал несколько слов, которые, как он надеялся, должны были успокоить ее.
— Успокойся, прелестное создание. Все будет хорошо. Эти животные, которые до сих пор окружали тебя, никогда не говорили о том, как ты прекрасна, не так ли? Но кто об этом мог знать, если ты все время одевалась в шкуры зверей и заросла коростой грязи? И кто бы мог предположить, что такое прелестное создание способно было причинить мне столько бед?
Ауриана попятилась еще дальше, настороженно приподняв голову и вбирая в себя запахи цивилизации — смесь ароматических мазей и масел, пахнувших растениями, и дыхания, от которого несло чесноком и вином. И тогда ей стало ясно. Это был их Император.
Ну конечно же! Он даже походил на свое грубое подобие, вычеканенное на монетах — тот же упрямо выставленный вперед подбородок, тот же по-женски чувственный рот и знакомая ухмылка.
Мужество Аурианы быстро улетучивалось. Рим — обитель богов и этот человек, исходивший сладострастной истомой, слились для нее воедино. Она отдавала себе отчет в том, что драгоценности, нанизанные на пухлые пальцы лишь одной руки стоили больше, чем все стада ее отца. Именно в этой голове рождались замыслы, которые, будучи воплощены, влекли крушения целых народов и стран. В этой голове скрывалась воля, двигавшая легионами. Это было божество, которому принадлежали все те большие города, которые она видела на пути сюда. Она не могла смотреть на него. Это было все равно, что смотреть на солнце.
«Я — ничто, просто травинка, которой суждено быть растоптанной его мощной поступью». Но вот в ее ушах прозвучали слова, сказанные когда-то ею музыканту и песеннику Ноте: «Бойся почитания, это обман разума». Она постаралась изо всех сил ощутить почву под ногами и успокоить пришедшую в смятение душу. Ей нужно было отважно взглянуть в глаза этому человеку и рассмотреть его в истинном обличье.
И тогда она увидела перед собой вполне обыкновенного мужчину средних лет, чей высокий рост делал его скорее неуклюжим, чем массивным и внушительным, мужчину, заплывшего во многих местах жиром — проклятием пристрастившихся к городской жизни чужеземцев. Это был человек, не покидавший зимой своего дворца иначе, чем в теплой повозке. Ему никогда не приходилось жить только на добытое охотой. Ауриана не знала, каким образом ему удалось заполучить трон Императора, но с полной уверенностью можно было сказать, что сделал он это не в честном поединке с помощью меча. И даже если бы она этого не знала, то сейчас непременно бы догадалась, что Домициан привык заслоняться от вражеских клинков чужими телами. Наглое, развязное поведение его странным образом сочеталось с неуверенностью взгляда. Это был человек, не умевший получать силу от рожденных землей богов и поэтому высасывающий ее из своих соплеменников как пиявка-кровосос. Она явственно видела в его глазах хитрую изворотливость и проницательность, чувствовала, что с помощью этих качеств ему удалось сотворить немало зла, ибо не в характере этого человека добиваться правды и справедливости.
«Я вижу человека, живущего обманом и ради обмана, человеком, внушающим другим людям страх и благоговение. Как могло произойти, что такой великий народ, подчинивший себе весь мир, позволил управлять собой этому бессовестному, малодушному негодяю?»
Чуть приподняв голову и слегка вытянув ее вперед, как обычно поступает при встрече с незнакомым предметом дикое животное, она произнесла слова, звучавшие вызовом. В ее глазах мерцали насмешливые огоньки.
Голос Аурианы изумил Домициана. Его высокие тона заключали в себе чувственность и наивность одновременно.
— Я бросаю вызов тебе, Императору римлян, и предлагаю сразиться в поединке, Пусть Водан станет свидетелем моих слов. Выбирай оружие. Победа останется за тем, кто идет с солнцем!
Домициан рассмеялся весело и непринужденно, как он привык смеяться с детьми.
— Жаль, что тебя не было с нами на обеде сегодня вечером! — ответил он. — Ты повеселила бы нас куда лучше, чем эти идиотские клоуны и набившие оскомину шутки о проститутках и обжорстве Монтания. Это дар небес!
С нарочитой медлительностью он подобрал подол ее накидки и привлек Ауриану к себе. Теперь его голос звучал как у опытного соблазнителя.
— Я принимаю твое предложение, моя маленькая лесная нимфа. Но оружие, которым я буду сражаться, есть лишь у меня одного, а полем битвы станет спальня.