знала, что делать. К счастью, поблизости не было ни одного жреца. Во время продолжительного наступившего молчания подошел Швентас, так же только наполовину веривший в Перкуна и отвыкший от него. Он протеснился ко все еще сидевшему Юрию, взял его за рукав и зашептал скороговоркой:
— Кунигасик, что с тобой? Пропадешь задаром! И чего ради? Для глупой девки? Есть чего!
Маргер оттолкнул его с грозным взглядом.
— Прочь! — крикнул он. — Матери не слушаюсь, так не тебе, глупому медведю, меня учить!
Холоп сгорбился, согнулся и исчез.
Вдова кунигаса встрепенулась и быстро стала ходить взад и вперед. Она взглянула на своих людей.
Когда-то они слепо ей повиновались, пока над ними не было мужской руки. Теперь законным властелином они считали сына. Женщина, не наследовала прав мужа, бывшего ей головой и паном. Да и в замке Реда была хозяйкою не столько, может быть, на правах вдовы кунигаса, сколько как дочь Вальгутиса и его уполномоченная.
Она медленно вернулась к сыну, остывшая от гнева, с надломленною волей, голос ее дрожал.
— Маргер, дитя мое! — начала она. — Неужели ты не пожалеешь мать? Не преклонишь ко мне сердце?
— Сжалься первая! — сурово ответил сын.
— Не в моей власти отдать тебе эту девку, — прибавила она. — Ты не знаешь, какая сила у нас вейдалоты. Мы не можем бороться с ними: пальцем тронуть их не можем. А на что они наложили руку, то уж не наше, а собственность богов.
— Знать не хочу ни их, ни ваших обычаев, — воскликнул Маргер, — но без Банюты я отсюда ни на шаг! Отнимите ее силой, выпросите, откупитесь, обмените на другую, заплатите на вес золота, а моей она должна быть! А нет, то и жизни мне не надо!
Маргер говорил так решительно, так смело, с такою силой, что Реда замолчала. Она видела, что не пересилить сына. Опустив глаза, она стояла молча, и вдруг, из властелинши обратилась в слабую и несчастную женщину.
Маргер поднял голову и прибавил:
— Банюта еще не блюла огонь на алтаре: не бросила в него ни одной щепки. Она еще не принадлежит им безвозвратно.
Услышав последние слова, Реда взглянула в сторону ограды и пошла к ней, не ответив сыну.
В воротах стояла толпа вейдалоток в белых одеяниях. Они издали следили за столкновением между матерью и сыном, не зная, в чем дело. Красавец Конис, точно предчувствуя беду, стоял в числе первых.
Люди Реды видели, как она быстро подошла к нему, о чем-то с ним заговорила, после чего оба скрылись за оградой. А Маргер остался сидеть, как пришитый к месту.
Пилленская дружина, накануне еще относившаяся к юноше как к молокососу, смотрела на него теперь с подобострастием. Их не касался предмет разлада между матерью и сыном; они видели только, что сын умеет настоять на своем и приказать. Это привлекло к нему сердца людей, которые, будучи подневольными, предпочитают уважать того, кому должны повиноваться.
Они шептались, указывая на Маргера, а тот оправлял свой меч. Потом знаками приказал Рымосу принести воды, а догадливый малец нацедил ему из бочонка меду.
В это время из ограды вышла Реда и рукой стала манить сына. Тот заколебался. Там, где он был, Маргер чувствовал себя в полной безопасности, однако не хотел высказать страха. Взяв меч на плечо, он медленно пошел на зов.
Издали уже мать стала громко кричать ему:
— Нет ее! Ее куда-то отослали!
— Неправда, она здесь! — громовым голосом воскликнул Маргер, останавливаясь. — Я видел ее перед восходом солнца. Они лгут!
Вейдалоты в ответ на обвинение во лжи подняли смятение; казалось, что жрецы вот-вот бросятся на дерзкого. Слуги кревуля хватились за копья и дубины, а сам перетрусивший старик, не зная еще, в чем дело, велел подвести себя к воротам.
В эту минуту Конис, может быть, сообразил, что суматоха и недоразумение с кунигасами из-за какой-то глупой девки грозит опасностью. Питомец крестоносцев мог не оказать должного уважения святыням и учинить соблазн. Тем более что, на худой конец, выкуп — также вещь хорошая. Конис подошел к Реде и стал шептаться.
Маргер гордо продолжал стоять, ожидая окончания переговоров. Он один остался перед оградой, потому что и мать, и кревуля, и все вейдалоты на данный знак спешно ушли во внутренний двор святыни.
И все, близкие и дальние, рассыпанные по долине люди, знавшие, в чем дело, или лишь догадывавшиеся о нем, стояли в ожидании конца. От костров бежала, запыхавшись, старая Яргала и глазами искала Маргера. Ей уже рассказали, что Маргер требует выдачи ему Банюты.
Из-под дуба долго раздавался глухой рокот голосов. Но Реда не возвращалась.
Но вот на высоком помосте, с которого обычно вещали либо кревии, либо кревули, увидели развевавшиеся по бокам убрусы вейдалотов. Они всходили на помост и вели под руки старца. Все в светлых одеяниях, с большими венками на головах и с жезлами.
Измученный кревуля появился наконец на верхней площадке помоста. Он постоял немного, опираясь на перила, и старался отдышаться. Весь народ, со всей долины, кинулся к ограде и, теснясь, залил площадку вокруг дуба и помоста.
Водворилась великая, ненарушаемая тишина. Кревуля стал вещать… но долго-долго, никто ничего не слышал, так как у старца сперло в груди дыхание. Он только подымал по очереди то одну, то обе руки, то указывал жезлом на небо.
И вот — странная случайность — во время этой немой сцены над долиной распростерлась одна из тех неуклюжих туч, которые весною набегают иногда во мгновенье ока… Набежала, заслонила солнце, и над лесом пронесся глухой раскат далекого грома…
Некоторые из присутствовавших с криком пали ниц.
Замолкли вейдалоты, вейдалотки подбросили в огонь лучины, и столб дыма взвился высоко над вершинами дерев… Минута, и опять засияло солнце, и ясный день вернулся, словно чудом…
Конис стал повторять слова кревуля, освобождавшего девицу от службы Перкунасу, так как она раньше отдала сердце другому. Бог же принимает к себе в услужение только девственно-чистые сердца.
Маргер, услышав приговор жреца, поднял вверх обе руки и шапку.
Ворота ограды широко открылись, и в них показалась Реда. А за нею, вся в белом, как обреченная богу жертва, и уже в платье вейдалотки, шла златовласая Банюта. Только вместо дубового венка весталок в волосах у нее был обыкновенный рутовый венок. Она шла, улыбаясь нареченному, который так и порывался бежать ей навстречу.
Но с ним случилось нечто, ставшее ему понятным, только когда он окончательно пришел в себя: вместо того чтобы кинуться навстречу своей возлюбленной, он поспешил к матери и