– Нет, – ответил Глухов.
– Техник?
– Техникум он не успел до армии закончить.
– Какое воинское звание имеет?
– Старший сержант.
– Вот и прекрасно, – сказал представитель комитета. – Так и напишем: лауреат Сталинской премии старший сержант Калашников. Звучит?
– Мне кажется, звучит, – произнес Глухов.
Вот таков он был, мой самый близкий наставник и друг…
В апреле 1957 года полковник В. В. Глухов написал мне о том, что выходит в отставку и думает всерьез заняться журналистикой. Признался, что Льва Толстого из него, наверное, не выйдет, но он не унывает. Он устроился репортером промышленного отдела в местную газету, состоял в редколлегиях журналов «Техника молодежи» и «Юный техник». Предлагали ему еще и работу в журнале «Изобретательство в СССР», но времени на это уже не хватало.
Тогда-то Владимир Васильевич и предложил мне заняться литературной работой – в тех пределах, которые разрешены цензурой. Первая моя статья была опубликована в журнале «Юный техник» под названием «Мои детские увлечения». Прочитав ее, я подумал: «А ведь, наверняка, придет такое время, когда имя Калашникова станет открыто и широко известно»…
По совету Глухова я начал вести личные записи о наиболее серьезных событиях в работе и жизни; храня их в сейфе в рабочем кабинете. Здесь же, в особой папке, накапливались разные бумаги, справки, документы, газетные статьи. Я надеялся, что когда-нибудь они мне пригодятся.
С того времени храню там и письма Глухова. Вот одно из них:
«Сегодня в «Правде» опубликовано сообщение Центризбиркома о выборах в Верховный Совет, в числе депутатов с радостью увидел твое имя, Миша. Мы с Клавдией Прохоровной поздравляем тебя от уши. Будешь в Москве, заходи, не забывай нас, стариков».
Ну, какие же они были старики, им и шестидесяти тогда не было. Мне бы сейчас эти годы…
В 1966 году Владимир Васильевич впервые начал жаловаться на боли в сердце. Тогда я не знал, что это такое, и не умел помочь. Просто старался, чем мог, скрасить жизнь друзей. Получаю я как-то от Глуховых такое письмо:
«Получили твой подарок. По дороге домой гадали, что может быть там, в ящике? Саша приложил ухо к донышку и говорит: «Деда, что-то тикает». Если бы это было в дни моей службы в штабе Министерства обороны, непременно бы струсил, подумав, что кто-то, пользуясь твоим именем, прислал мне мину замедленного действия, сиречь, адскую машинку. Но в настоящее время я не представляю никакой ценности и уничтожению не подлежу.
Дома осторожно вскрыли ящик, и на лицах у всех заиграли улыбки умиления: великолепный подарок для нашего деда, утеха на долгие годы. Часы-то своим ходом пришли и показывают точное московское время, восхитительно! У тебя, Миша, богатая фантазия. Даже в оформлении этого сувенира ты проявил талант, как и в оформлении своих образцов. Словом, подарок подбодрил меня, побудил к активной деятельности. Сердечное спасибо!»
Именно он, Глухов, в 1968 году первым сообщил мне печальную весть о болезни и кончине маршала Н. Н. Воронова.
В последующих письмах Владимир Васильевич Глухов стал жаловаться на сердечную недостаточность и несколько раз лечился в госпитале имени Бурденко. С болезнью сердца врачи и сейчас не всегда могут справиться. Тем более, 30 лет тому назад… Больное сердце моего друга перестало биться. Но память о нем я сохраню до конца своих дней.
Как и обо всех моих Учителях и Друзьях…
Хочу закончить свои воспоминания о них словами замечательного русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова: «Да, были люди в наше время!»
Депутат Верховного совета
Слово «депутат» в советское время для меня было очень значимо. За этим словом виделась большая государственная ответственность, которую в то время не связывали ни с привилегиями, ни со скандальной известностью, ни с каким-то особым образом жизни.
Многие конструкторы-оружейники избирались депутатами Верховного Совета СССР, что говорило о всенародном признании их трудовых заслуг перед Родиной, перед армией. Депутатами были и мои старшие коллеги, разработчики стрелкового оружия.
В. А. Дегтярев и Ф. В. Токарев избирались дважды – в первый и второй созыв (1940, 1946), Г. С. Шпагин – во второй созыв (1946). В 1950 году мне довелось принять эстафету у своих знаменитых предшественников: депутатом я избирался шесть созывов – в 1950, 1966, 1970, 1974, 1979, 1984 годах.
Часто встречаясь на подмосковном полигоне с известными конструкторами-депутатами, я не видел, чтобы они как-то подчеркивали свою исключительность, свою «депутатскую значимость». Не замечал и того, чтобы они когда-либо пользовались особыми депутатскими привилегиями, которые им, наверняка, полагались. Помимо своей основной конструкторской деятельности эти люди исполняли многочисленные депутатские обязанности. Они и в этом были примером, достойным подражания…
Расскажу о том, чему сам был свидетелем.
Так случилось, что за первые два-три года работы на подмосковном полигоне я подружился с создателем легендарного пистолета-пулемета военных лет ППШ Г. С. Шпагиным. Несмотря на его всеобщую известность и на тот факт, что он на 22 года меня старше, в общении со мной Георгий Семенович был простым и искренним. Характер наших отношений совершенно не изменился и тогда, когда в 1946 году его избрали депутатом Верховного Совета СССР.
Конструктор Шпагин в то время жил и работал в городе Вятские Поляны. Название говорит само за себя: небольшой уютный город расположен на красивой реке Вятка. От Ижевска до Вятских Полян всего 200 километров в сторону Москвы. Возвращаясь после полигонных испытаний или совещаний из Москвы домой, мы с Георгием Семеновичем иногда оказывались в одном поезде. Бывало, что вместе добирались от подмосковного полигона до Москвы. Конечно, эти случайные совместные поездки были событием неординарным для меня.
Помню, как-то в 1948 году мы вместе ехали поездом от станции Голутвин до Москвы. Взяли билеты, вошли в свой вагон, а там – «яблоку негде упасть»: все места заняты, вагон переполнен. В вагоне почему-то в основном ехали военные, преимущественно молодые солдаты. Теснота была такая, что присесть негде.
Шпагин медленно пошел по вагону, поглядывая, где бы нам разместиться. Выглядел он весьма солидно и одет был, как всегда, в полувоенную форму. Хотя прославленному конструктору было уже за пятьдесят, походка его оставалась твердой, широкие плечи расправлены. Если что и говорило о возрасте, так это редкие волосы да глубокие залысины.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});