Усвоенные в детстве впечатлительным будущим поэтом образы низовой Волги — «реки индоруссов» — нет-нет да вновь всплывали в его сочинениях.
13
Двадцать лет назад, занимаясь сочинениями Эйзенштейна, которые тогда еще только начинали издавать, я был поражен, увидев в его «Монтаже» (книга, законченная в 1937 г. но напечатанная в 1964-м) воспроизведение старинного индийского лубка. Лубок, подробно проанализированный Эйзенштейном, изображал бога Вишну, проносимого женщинами, чьи тела сплетаются в подобие слона, на спине которого восседает бог. Поразило меня то, что именно этот лубок изображен в стихотворении Хлебникова, написанном около 1913 г., но изданном только в 1940-м (следовательно, Эйзенштейн это стихотворение не знал):
Меня проносят на слоновыхНосилках — слон девицедымный.Меня все любят, — Вишну новыйСплетя носилок призрак зимний.
«Девицедымный слон» — это индийские девы, сплетающиеся для того, чтобы воспроизвести подобие слона:
Вы, мышцы слона, не затем лиПовиснули в сказочных ловах,Чтобы ласково ли́лась на земли,Та падала, ласковый хобот.Узнайте, что быть тяжелым слономНигде, никогда не бесчестно.И вы, зачарованны сном,Сплетайтесь носилками тесно.
Волну клыка как трудно повторить.Как трудно стать ногой широкой…
Статью, объясняющую посредством индийского лубка стихотворение Хлебникова, я напечатал тогда же. Ее встретили сочувственно. Интерес к Хлебникову настолько велик, что и эту статью перепечатали и перевели в разных странах. А потом уже в архиве Института мировой литературы в Москве нашлась прозаическая рукопись Хлебникова, окончательно подтвердившая мою догадку. Рукопись представляет собой наброски части 6-го «паруса», 2 «дела» «Детей Выдры», в прижизненное издание не включенные. Описывается герой — Сын Выдры, который в Индии проходит «через зеленую чащу». «Толпа служанок храма (индусок), сплетаясь руками в нечто напоминающее слона (собравшись в слона) и покрытое ковром, зовет его знаками и несут его на руках. Он садится на ковер, покрывающий живого, но не подлинного слона». Судя по этим черновикам, читающимся с трудом и частично перечеркнутым, Хлебников обдумывал постановку соответствующего спектакля на сцене или на экране (в фильме) Сцена разгорожена пополам. В нижней ее половине изображены индийские девы, сплетающиеся в слона и проносящие на себе Сына Выдры, а в это же время он в «зверинце смотрит на слона за решеткой и кормит его булкой» (сцена, описанная Хлебниковым в его «Зверинце»).
Хлебникова занимала двойственность изображения в искусстве (в том числе и словесном). Слон — образ, символ поклонения Вишну, но вместе с тем сплетающиеся женщины изображают животное — слона. Эта же двойственность позднее привлекла к тому же индийскому лубку Эйзенштейна.
В стихах и прозе Хлебникова герой («я» — в стихотворении, Сын Выдры — в прозе) — это явно и сам автор. Согласно индийским учениям, которые Хлебников хорошо знал, великие люди Индии — это проявления («аватары») Вишну. В стихотворении «Меня проносят на слоновых» сидящий на слоне, сплетенном девами, называет себя сначала «Вишну новый», потом Бодисатва (Боддхисатва — «существо пробудившегося», воплощение Будды):
А я, Бодисатва, на белом слоне.
Древнеиндийское учение о перевоплощении и о циклическом развитии в истории, через буддийские его варианты повлиявшее и на другие азиатские философские концепции, Хлебникову было хорошо известно (в частности, по книге русского философа Кожевникова «Буддизм», цитаты из которой находим у Хлебникова). Новый вариант этих представлений, в изложении которого применена древнеиндийская и буддийская образность, Хлебников дал в своем философском диалоге «Колесо рождений». Говоря о том, что Индия оставалась для русской словесности до сих пор «заповедной рощей», Хлебников сам вознамеривался совершить «прогулку в Индию, где люди и боги вместе». «Сладкозвучные Индии дщери» появляются и в его стихах о смерти.
Древнеиндийская мудрость и ее буддийские ответвления всегда Хлебниковым рассматриваются на значительно более широком фоне связей Индии с другими культурами и народами Евразии, в том числе и с русскими. В этом Хлебников близок ко многим крупнейшим нашим востоковедам конца прошлого и начала нынешнего веков. Взлет востоковедения в России именно тогда, когда Хлебников (пусть очень недолго) подумывал об учебе на факультете восточных языков, был связан с попыткой осмыслить и роль южных индийских, особенно буддийских, традиций для всех народов, к тому времени оказавшихся в исторических границах России.
По поводу «Детей Выдры», одной из составных частей которых должен был быть «парус», где Сын Выдры едет на «девицедымном слоне», сам Хлебников писал: «В «Детях Выдры» я взял струны Азии, ее смуглое чугунное крыло, и, давая разные судьбы двоих на протяжении веков, я, опираясь на древнейшие в мире предания орочей об огненном состоянии земли, заставил Сына Выдры с копьем броситься на солнце и уничтожить два из трех солнц — красное и черное. Итак, Восток дает чугунность крыл Сына Выдры… Отдельные паруса создают сложную постройку, рассказывают о Волге, как о реке индоруссов, и используют Персию, как угол русской и македонской прямых. Сказания орочей, древнего амурского племени, поразили меня, и я задумал построить общеазийское сознание в песнях».
В недавнее время выявлены источники тех произведений поэта, которые были вдохновлены мифологией орочей — тунгусо-маньчжурского народа Приамурья. Главным среди этих источников была, по-видимому, книга В. П. Маргаритова об орочах, изданная в 1888 г. и излагавшая результаты экспедиции, за два года до того проведенной при участии Общества изучения Амурского края. Отзвуки чтения Хлебниковым этой книги можно найти и в «парусе» 1 «Детей Выдры», и в прозаической вещи «Око́» (орочонская повесть), и в стихотворениях «Пламена» и «Песнь мне»; возможно, что все эти сочинения Хлебникова относятся к 1911—1912 гг. В «Детях Выдры» и в «Пламенах» Хлебников создает свои — прозаическую и поэтическую — вариации на темы орочского сказания о древних солнцах. У Маргаритова рассказ изложен очень кратко: «Сначала земля нагревалась тремя солнцами, но жить тогда было очень тяжело; вот один ороч и убил два солнца, осталось одно, и жить стало прохладнее»; в другом варианте: «Когда-то, давным-давно, было 3 солнца; время это было очень жаркое, жить на земле было невозможно, почему человек жил на воде и умел ходить по воздуху. Скучно стало человеку жить таким образом, вот он взял лук и стрелы и пошел стрелять в солнце. Долго ли, скоро ли, но все-таки ему удалось убить два солнца и спустить их с неба в воду. Тогда стало прохладно и можно было переехать на землю».
Хлебников в прозе тоже лаконичен, но под его пером повествование все переливается красками; он вводит в него и описание традиционного сибирского медвежьего праздника. Больше всего его занимает Сын Выдры, который и в хлебниковском варианте убивает оба солнца: «Три солнца стоят на небе — стражи первых дней земли… Одно белое солнце, другое меньшее — красное с синеватым сиянием кругом и третье — черное в зеленом венке. Слышны как слова жалобы и гнева на странном языке. В углу занавеси виден конец крыла. Над золотым берегом показывается крылатый дух с черным копьем в руке, в глазах его много злой воли. Копье, шумя, летит, и красное солнце падает, точно склоняясь к закату, роняя красный жемчуг в море; земля изменяется и тускнеет. Несколько зеленых травинок показалось на утесе, сразу прыгнув. Потоки птицы.
Встав на умершее солнце, они, подняв руку, поют кому-то славу без слов. Затем Сын Выдры, вынув копье и шумя черными крылами, темный, смуглый, главы кудрями круглый, ринулся на черное солнце, упираясь о воздух согнутыми крыльями, и тоже падает в воды. Приходят олени и звери.
Земля сразу темнеет. Небу возвращается голубой блеск. Море из черного с красными струями стало зеленым. Дети Выдры подают друг другу руку и впервые опускаются на землю. В дневной жажде они припадают устами к холодной струе, сменившей золотой поток лавы; он надевает на руку каменный молоток и раскалывает камень».
В стихотворении «Пламена», частично дословно совпадающем с цитированным прозаическим отрывком, тема убийства солнц сливается с лирической темой «земной первой любви».
В прозаической повести «Око́» история трех солнц, два из которых сбиты предком, предстает как песня героя; в повести и в стихотворении «Песнь мне» сюжет основан на мифе о кровосмесительном браке брата с сестрой, которой удалось выдать себя за другую женщину.