Из-за ширмы Милиция, роняя вещи и шурша материей, продолжала задавать вопросы:
— Александр Евдокимович, вы бывали в Москве?
— Вы меня Сашей зовите, — сказал Грубин. — А то неудобно.
— Очень мило, мне нравится этот современный стиль. А знаете, несмотря на то что мы с Александром Сергеевичем Пушкиным, поэтом, были очень близки, он всегда обращался ко мне по имени-отчеству. Интересно, правда? И вас тоже Сашей зовут.
Грубин мысленно проклял себя за невоспитанность. Даже не так поразился знакомству Милиции Федоровны, ибо знакомство было давним, и ничего удивительного при ее возрасте и красоте в этом не было.
— Надо будет, Милиция Федоровна, — сказал он официальным, несколько обиженным голосом, — пойти к Елене Сергеевне. Посоветоваться.
— Правильно, Сашенька, — засмеялась серебряным голосом из-за ширмы Милиция. — А вы меня будете называть Милой? Мне так больше нравится. Ведь мы живем в двадцатом веке.
— Конечно, — сказал Грубин. Он продолжал еще обижаться, и это было приятно — обижаться на столь красивую женщину.
— Я только кое-что подгоню по себе. Ничего не годится, ну ровным счетом ничего. Потом поедем.
— Чего уж ехать, — сказал Грубин. — Десять минут пешком.
— А вы, Сашенька, инженер?
— Почему вы так решили? У меня образования не хватает. Я в конторе работаю.
Грубин говорил неправду, но эта неправда относилась к прошлому. Он знал, что с сегодняшнего дня он уже не руководит точкой по сбору вторичного сырья. Он скорее инженер, чем старьевщик. Прошлое было его личным делом. Ведь Мила тоже была старухой-домохозяйкой. А это ушло.
Милиция вышла из-за ширмы, неся на руках платье. Она разложила его на столе, оттеснив Грубина на самый край, достала ножницы и задумалась. Потом сказала:
— От моды я отстала. Придется будить Шурочку.
— Да, Шурочка, — вспомнил Грубин. — Она лекарство пила с нами. Как бы с ней чего не случилось. Она-то шутила.
— А что с ней может случиться?
— Помолодела.
— Наивный вы человек, Сашенька. Ведь Любезный друг никого еще не обманул. И вы и я помолодели совершенно одинаково. Хотя раньше различались возрастом.
— Это, конечно, так, — согласился Грубин.
Он шел за Милицией по коммунальному коридору и опасался неожиданностей. А вдруг Шурочка стала моложе лет на десять, девочкой стала? Это же трагедия для ее родителей. Они ее растили девятнадцать лет подряд, и вдруг оказывается, что десять лет из них — впустую. А то и все восемнадцать.
Грубин остановился за дверью Родионовых, позади Милиции, краем уха опасливо прислушивался, не раздастся ли там детский плач.
— Они рано встают. Я знаю, — сказала Милиция, истолковавшая ложно грубинское замешательство. И позвонила.
— Вам кого? — спросила, открыв, женщина средних лет, чертами лица и голосом весьма схожая с Шурочкой, из тех женщин, что сохраняют стать и крепость тела на долгие годы и умеют рожать таких же крепких детей. Более того, отлично умеют с ними обращаться, не создавая лишнего шума, волнений и не опасаясь сквозняков.
За ней стояли двое парнишек, также схожих с Шурочкой чертами лица.
— Вы к Шурочке? — спросила женщина. — Из магазина?
— Здравствуйте, — сказала весело Милиция. — Вы меня не узнаете?
— Может, видела, — согласилась Шурочкина мать. — Заходите, чего в коридоре стоять. Шурка вчера под утро прибежала. Я на нее сердитая.
— Спасибо. Мы на минутку, — сказала Милиция. Ей было радостно, что ее не узнали.
— Ваша дочь здорова? — спросил из полутьмы коридора Грубин.
— А чего с ней станется? Шура! К тебе пришли! Женщина уплыла по коридору, и за ней, как утята, зашлепали Шурочкины братья.
— Она меня не узнала! — сказала торжественно Милиция Федоровна. — А я только позавчера у нее соль занимала.
Шурочка, заспанная, сердитая после домашнего выговора, выглянула в коридор, приняла при плохом освещении Милицию за одну из подруг и спросила:
— Ты чего пи свет ни заря? Я еще не проснулась.
— Не узнала, — сказала Милиция. — И мама твоя не узнала. А его узнаешь? Пойдите сюда, Сашенька.
Грубин неловко ухмыльнулся и переступил раза два длинными ногами.
— Мамочки мои родные! — ахнула Шурочка. — Товарищ Грубин! Неужели в самом деле подействовало?
— Как видите, — сказал Грубин и повернулся, медленно и нескладно, как у портного.
— А я? — спохватилась Шурочка. — Я ведь даже в зеркало не успела посмотреться. Я в порядке?
— Вы в полном порядке, — сказал Грубин. — Вам дальше некуда.
— Ну и хорошо. А как остальные?
Шурочка говорила с Грубиным, а на Милицию даже не смотрела.
— Остальные? — Грубин хихикнул и подмигнул Милиции. — Про всех не скажу, а вот одна твоя знакомая рядом стоит.
— Какая знакомая?
Шурочка наморщила лоб, поправила челку, приглядывалась к Милиции пристально. Но все равно угадать не смогла.
— То ли меня разыгрываете, то ли я совсем дурой стала, — сказала она.
— Я твоя соседка, Милиция Федоровна, — прошептала Милиция. — И ты мне нужна. Как сверстница.
— Ой, мамочки! — сказала Шурочка. — Этого быть не может, я сейчас умру, если вы меня не разыгрываете.
— Полно, душечка, — сказала Милиция. — У меня на стенке висят акварели. Я там очень похожи. Пошли, время не ждет. Надо уходить, а я без платья. Не в салопе же мне ходить по улицам. Мне придется сообразить что-нибудь из обносков.
— Чудеса, да и только, — говорила Шурочка. — Пойдемте на свет.
Тут она от волнения совсем перестала выговаривать знаки препинания.
— Мы сейчас у меня какое-нибудь платье возьмем, — сказала она, входя в комнату к Бакшт и подводя ее к окну, чтобы разглядеть получше. — Конечно это вы и я отсюда вижу что на акварели это тоже вы но с товарищем Грубиным меньше изменений теперь наука сделает громадный шаг вперед и стариков вообще не будет а с платьем мы что-нибудь придумаем мое возьмете вы тут подождите а я утащу одно наверно подойдет чего возиться только чтобы мама не увидала…
И Шурочка испарилась, исчезла, только слова еще витали несколько секунд в комнате.
— Ну вот, — сказала Милиция. — Разве она не прелесть?
— Вы обе прелесть, — сказал Грубин, смутился и подошел к окну.
Он вдруг вспомнил, что Мила как-никак персидская княжна и была знакома с Александром Сергеевичем Пушкиным.
17Елена Сергеевна убрала за ухо светлую прядь, прищурилась и отсыпала в кастрюлю ровно полстакана манки из синей квадратной банки с надписью “Сахар”. Молоко вздыбилось, будто крупа жестоко обожгла его. Но Елена Сергеевна успела взболтнуть кашу серебряной ложкой, которую держала наготове.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});