в размышления, он поймал себя на мысли, что даже не спросил имени хозяйки.
— Зовите меня Рожкой. Так все меня кличут, ну и вы не стесняйтесь.
— Я Корост, — ответил Семирод и задумался над странным именем, которое, скорее всего, прозвищем.
В подобных маленьких селениях зачастую имена уходили на дальний план, а прозвища в свою очередь входили в обиход. Как бы то ни было странно, запомнить человека по роду деятельности было проще, нежели по имени рода.
Пилорат вернулся вскоре, отряхивая руки от опилок. Первым делом он посмотрел на Маруську, что расставляла посуду, стараясь не испачкать её кончиками пальцев. Девочка подняла глаза и на её губах мелькнула блеклая тень улыбки.
— Готово, добрая мать. Чем еще я могу услужить? — лицо меридинца сияло серьёзными намерениями, а крупные и могучие черты лица, лишь предавали ему ясности.
Рожка обернулась, утирая руки о длинное серое платье, и махнув рукой проговорила:
— А, уж садись. Обычно я искупала бы гостей, а уж потом накормила, но боязно, что пока банька затопится, слюной подавитесь.
Маруська закончила накрывать на стол и, подойдя к Пилорату, взяла его за руку. Женщина промочила тряпочку в речной воде, в той самой, что принесла в ведре, и подошла к девочке. Маруська, отстранилась и спряталась за спиной меридинца.
— Ну что же ты доченька, умыться нужно перед едой. Где же это боги видовали то, с грязным носом и щеками в саже садиться за стол?!
— Позволь мне, добрая мать.
Пилорат взял тряпочку и, сев на пол, повернулся к девочке. Маруська стояла ровно и смотрела на него большими серыми глазами. Меридинец улыбнулся и, щелкнув её по носу, принялся отмывать сажу. Она зажмурила глаза, но, насупившись, терпела. Когда Маруська открыла глаза, перед ней красовалась налитая груша.
Девочка издала подобие звука мышки и потянулась за фруктом, как вдруг Пилорат спрятал его за спину.
— Покушаем, искупаешься и перед сном скушаешь, договорились?
Маруська быстро закивала. Вновь, во второй раз за такое короткое время, Семирод заметил тень улыбки в уголке её губ. Что же он сделал? Как он смог заслужить доверие столь юного травмированного ребенка. Почему она ему так доверяет, когда сторонится всего белого света? Доверяет плечистому великану, у которого на лице написано, что он всю свою жизнь провел в битвах, а то и убивал. Так почему? Вопрос, ответ на который он хотел знать, но и в тот же момент, боялся груза его значимости.
Девочка потянула его за руку, и они уселись за стол, на котором уже, как по–волшебству, появилась еда. Горшочек молоденькой вареной картошки в сливочном масле, земляничный кисель, свежий, всё еще горячий хлеб, и то, от чего у Маруськи широко раскрылись глаза. Рожка достала из-под пола кувшин парного молока, что надоила из своей кормилицы этим утром. Девочка неосознанно облизнулась и потянула ручки, как вдруг вновь оробела.
— Пей, доченька, не стесняйся. Моя Бурка только самое лучшее молоко дает. Я сыновей своих поила каждое утро. Они выстраивались перед ней как перед невестой, — засмеялась она громко, показывая свои редкие старческие зубы. — Никогда не пропускали стаканчик, так и выросли большими и сильными. Хочешь тоже быть такой же?
Маруська опустила глаза. Пилорат слегка поклонился Рожке и налил молока. Маруська выпила лишь тогда, когда все загремели ложками, и больше не останавливалась.
Меридинец ел, изредка посматривая на старика, который некоторое время крутил в руках корочку хлеба, макая в молоко. Первой тишину прервала женщина.
— Вы простите меня за любопытство, не часто гости у меня бывают, особенно вне нашего села. Куда путь держите?
Пилорат проглотив кусок, прочистил горло и ответил:
— К Высокому хребту, хотим богов восславить перед зимой. Старейшина нашей деревни наказал ребенку мужчине и старику отправиться в путь, дабы следующий урожай был богат, да скот не болел.
— Дело доброе, только вот зачем к хребту то? Можете у нас богов задобрить и жертву принести. Наш волхв с радостью поможет с ритуалом, вернетесь домой скоренько.
Меридинец бросил короткий, практически незаметный взгляд на старика. Еще в Красограде перед походом они условились, что путешествовать станут под выдуманными личинами и с надуманной целью. Настоящие имена если и придется раскрывать, то только с позволения самого Семирода. Старик редко ожидал от людей дегтя, однако знал, что заброшенные деревни и покинутые города, это огромные бочки мёда для мародеров и грабителей.
— Старейшина особенно наказал держать путь к хребту. Урожай худой уж вторую осень, нужно богам показать, что не за просто так просим.
— Ну как пожелаете, пускай дорога светлой будет.
Оба поклонились и поблагодарили женщину за тёплые слова. Маруська шмыгнула носом и, вытерев пенистое молоко с губ, притупила голову. Дальше они ели в тишине. Пушистый чёрный кот с зелеными глазами лениво нежился на подоконнике, греясь на дневном солнышке. Он шершавым языком облизывал себе лапу, и изредка поглядывал на нежданных гостей.
Девочка осушила стакан молока, и закусив танцующей бликами солнца корочкой булки. Она по-хозяйски похлопала руками, и отряхнув о серое платьишко, постучала по могучей руке Пилората. Меридинец тут же обернулся, и увидел, как она показывает на свой рот, и пальцем указывает на карман мужчины.
Тот слегка улыбнулся и достал спелую грушу. Девочка тут же её выхватила, но наслаждаться сладким вкусом не стала. Маруська молча поклонилась женщине, попросив тем самым прощения, затем засеменила в уголок, где лежал её маленький тюфяк. Вещей как таковых у неё не было, но всё что осталось, и что дали стряпухи на кухне, она носила в маленьком матерчатом тюфяке с узорно вышитыми гвоздиками. Там было всё, что смогла сберечь из прошлой жизни: маленькую куклу с обожжёнными волосами, выстиранный платочек с въевшимися следами грязи, небольшое покрывало, поварешка, кусок жёваной подошвы и маленький ножичек с засохшими пятнами крови. Девочка аккуратно завернула грушу в платочек и, похлопав по тюфяку, вернулась за стол.
Семирод продолжал с интересом смотреть на девочку. Что-то он видел в ней такое, что заставляло старика пялиться как мальчишку. Вроде с виду ребенок как ребенок, ничего особого. Сирота. Да таких куча, куда не плюнь. Он так и не мог понять, откуда вызван его нездоровый интерес к обычному ребенку. Быть может, ответ таился в странных и непонятных отношениях между Маруськой и Пилоратом? С другой стороны, Семироду не было до этого дела с тех пор, как на кону стояли более важные вещи. Ну нашли они друг