— Позвольте вам возразить. Наш читатель настолько истосковался по чувствам светлым, по герою цельному, что ваши усилия нашли бы благодарных ценителей.
— Милый мой, а критики?! На мою седую — не спорьте, не спорьте, седую голову немедленно обрушатся обвинения в незнании жизни, лакировании действительности, искажении сложного внутреннего мира человека, примитивизме и прямолинейности изображения нашего современника…
Увлеченные совершенно непонятным для моряков разговором люди поравнялись о капитаном. Один из них, небольшого роста, в смешном сером беретике на голове, повесил внушительную трость на сгиб локтя и обратился к Ван-Страатену:
— Молодые люди… э-э-э… не будете ли вы столь любезны сообщить мне, который теперь час? Я, видите ли, по рассеянности выкупал нынче свои водонепроницаемые…
Капитан, рискуя показаться нелюбезным, резко мотнул головой. Человек в берете некоторое время разглядывал капитана, потом пожал плечами и взял под руку своего спутника:
— И, обратите внимание, милейший, я демократ по убеждениям, но никак не могу одобрить эту нынешнюю моду под девизом «цирк приехал». Ну ладно эта давешняя — ходят в чем-то, скроенном из лоскутного одеяла, и с прической «взрыв на макаронной фабрике». Ну ладно! Но это что такое? Волосы, как у отца протодьякона, как у… у меня самого в шестидесятых, кружева на шее, цепь на груди и штанишки до колен! Нет, я решительно не понимаю…
— Ну что вы, уважаемый. Это же артисты.
— Неужели?
— Да. Поглядите, какая посудина на рейде болтается. Опять что-нибудь из пиратской жизни снимать будут.
— Кстати, о пиратах. Встречаю я давеча своего редактора…
Голоса удалялись. Капитан посмотрел вслед уходящим и заторопился. Теперь нужно было найти таверну, желательно близ порта — место, где наверняка много людей, где веселье будет продолжаться до утра, где можно встретить девушек.
Таверну они обнаружили довольно скоро, по неистребимому запаху пригорелого масла. Но на хлипкой двери висел внушительный ржавый замок, а на нем — табличка с пугающей надписью «Переучет». Капитан какое-то мгновение пытался сообразить, что означает это странное слово, но безуспешно.
Тогда пошли наугад, держа курс на гитарные переборы. Где музыка, там и девушки.
Люди сидели прямо на светлых камнях набережной. Смеялись, шумно разговаривали. Капитан быстро окинул взглядом лица, и сердце его дрогнуло. Но тут же проснулось в душе жестокое сомнение. Капитан принялся было рассматривать ближайшую девушку, как услышал за спиной тяжелый вздох. Он обернулся. Его помощник медленно и широко крестился, меряя глазами расстояние между щиколоткой и краем юбки девушки, свободно сидевшей на парапете. Санта Мария Стелла Марис! Если мать этой девицы позволяет ей разгуливать в таком виде, то как же может капитан Ван-Страатен связывать свою судьбу с такой семьей?! Да ни за что, даже ради спасения души! Капитан счел за лучшее не подходить к этим людям. Ну их совсем.
И капитан в сопровождении своего безмолвного помощника направился далее. Вскоре они набрели на другую компанию.
Вокруг крошечного, почти символического костерка расположилась группка молодых людей. Текла неторопливая беседа, расцвеченная блестками шуток, давними воспоминаниями, ссылками на какие-то книги и авторитеты общих друзей. По всему чувствовалось, что сидели у огонька добрые приятели. Ходил по кругу термос, пахло крепким кофе, на чистом полотенце сочился широким надрезом арбуз.
Минуту понаблюдав, капитан уловил, что нити разговора и душевной симпатии сходятся к человеку, который полулежал в обнимку с гитарой. Беспорядочно перебирая струны длинными пальцами, он вполне серьезно говорил:
— Вовсе нет. Что вы мне тут!.. Может быть, я один доподлинно знаю, что на самом деле случилось с «Летучим Голландцем» и его капитаном Ван-Страатеном…
— О! Так расскажи!
Капитан вздрогнул и внимательно всмотрелся в смуглое лицо. Нет, этот человек ему незнаком. Да и странно было бы… Все его знакомые давно стали прахом. Хотя… капитан видел однажды такие руки, как эти, лежащие на лаковом теле гитары. Такие же длинные, узкие кисти с тонкими гибкими пальцами. Правда, эти руки были изображены на фреске в одном испанском монастыре. Что же может знать этот человек о проклятом корабле?
А тот, не отвечая на веселые вопросы, вдруг поднял загнутые ресницы, и в светлых холодноватых глазах, похожих на полированную серую зелень камня халцедона, блеснул такой лукавый огонек, что стало понятно — он шутит. Капитан облегченно вздохнул.
Длинные пальцы, вкрадчиво будившие струны, вдруг стали жесткими, рванули певучий металл отчаянным аккордом. «Святая дева, Южный Крест…»
Хорошо пели. Истово. Капитан решился выйти к людям, которые поют такие правильные песни.
Он тихо присел у огня. К нему обернулись приветливые лица. Но капитан не мог заставить себя улыбнуться в ответ. Воспаленными глазами, где запеклась соль невыплаканных слез, он спрашивал девушек: «Ты? Может быть, ты? Или ты?..»
Веселая компания примолкла: странный человек вышел к ним из темноты. Молчит, рассматривает, машинально касаясь пальцами шелковой нити темных усов. И лишь человек с гитарой вроде бы не удивился. Потянулся навстречу и просто спросил:
— Откуда, ребята?
— Издалека…
— А куда?
— Далеко…
Вот и весь разговор. Морякам налили кофе. Капитан пил мелкими глотками, внимательно разглядывая компанию поверх края пластикового стаканчика. А ребята тем временем продолжали свои беседы, снова зазвучала гитара.
Рядом о капитаном сидела на разостланном плаще крупная смешливая девушка, из тех веселых толстушек, скорых на хохот и на слезу одинаково, которых любят не за что-то, а за то, что вот такая. Пышная, белолицая, с ямочками на пухлых локотках, с негустыми рыжеватыми волосами, веснушками, рассыпанными и па носу, и на плечах.
После грустной песни капитан заметил, как девушка украдкой отерла глаза и носик. Жалостливая… Может, пожалеет не только чью-то былую любовь, но и его былую жизнь?
Капитан заговорил с ней. Девушку звали кругло и ласково — Тома. Интерес совсем взрослого красивого мужчины ей польстил, она отвечала охотно, беспрестанно улыбалась. На их оживленную беседу скоро обратили внимание, кто-то вполголоса уронил фразочку не без яда:
— Томка очередного несчастненького нашла. Сейчас жалеть примется…
А Томка, подперев щеку рукой, вздыхала над горькой судьбиной одинокого скитальца, который вот уже сколько времени болтается по свету, и нет ему ни отдыха, ни покоя, и никто его нигде не ждет.
Выслушала. Поразмыслила. И рассудительно сказала:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});