порядочные. Но все же если не затягивать время, то можно бы их пугануть из города даже сегодня. Наверняка они не успели еще очухаться и восполнить потери… Я, друг, так иной раз думаю: если мы не научимся воевать, то фашисты догонят нас аж до Москвы. Вот тогда, может, мы все за ум возьмемся.
— Ну, это ты, Алексей Петрович, того! — с тревогой в голосе проговорил Ершов. — Как же это можно, чтоб до Москвы? Вроде бы ты на пораженца смахиваешь?
— Нет, я не пораженец, друг Ершов, нет! — с жаром возразил Чернов. — Мне самому страшно, когда подумаю об этом… Но я уверен, что мы раньше научимся…
К ним подошел Иван Тугоухов, находившийся от Ершова через два бойца.
— Смотри, Алеша, что я нашел, — протянул он Ершову три темных черепка. — Глубоко, на дне окопа… около двух метров… Откуда и почему они на такой глубине?
— Куски кувшина, — определил Чернов, взяв один черепок. — Очень старинная посудина. Возможно, времен Александра Невского.
Ершов тоже стал рассматривать черепки, покрытые с одной стороны потускневшей эмалью, а с другой — каким-то рисунком, вроде бы зеленой, но тоже потемневшей краской.
— Невский — это давно было? — спросил Скиба.
— Семьсот лет назад, — ответил Чернов.
— Давненько! — протянул Скиба. — Неужто с той поры черепки уцелели?
— А почему бы им не уцелеть? — сказал Чернов. — Наши предки уже тогда были довольно искусными людьми. Кирпич, посуду умели обжигать. Даже, как видишь, эмаль у них была, краска.
— А Невский — кто был? — спросил Скиба.
— Не знаешь? — удивился Чернов.
— Не знаю.
— Князь. Князь, который предков нынешних немцев разгромил и сказал: «Кто с мечом на нас пойдет, от меча погибнет!» Почти семьсот лет они помнили это предупреждение, а потом забыли. И теперь вот опять лезут.
— Откуда ты все это знаешь? Наверное, в университете учился?
— Вроде того! — усмехнулся Чернов.
— А рядовым воюешь, — сказал Скиба.
Чернов вздохнул:
— Да, брат, рядовым. Впрочем, не совсем рядовой. Я — лейтенант, командир танка… но бывший…
— Вон оно що! А кубики твои де же?
— Сняли.
— Сняли! — не то удивленно, не то недоверчиво проговорил Скиба. — Проштрафился, стало быть?
Чернов дернул одним плечом.
— Получается так.
Отделенный Миронов издали предупредил:
— Тихо! Командир роты!
В самом деле, по траншее гуськом друг за другом к ним приближались три человека. Миронов, подойдя, уточнил:
— Старший лейтенант Новиков, политрук Ковалев, командир взвода лейтенант Снимщиков.
Новиков, приблизившись, остановился чуть поодаль. Коротким взмахом руки приветствуя, негромко сказал:
— Здравствуйте, товарищи. Вольно.
Продолговатое, чисто выбритое лицо его, со слегка выдающимся подбородком, было нахмурено.
Бойцы вполголоса ответили:
— Здравия желаем, товарищ старший лейтенант!
— Окапываться как следует, — резко проговорил Новиков.
— Слушаюсь, — сказал Миронов.
— Разрешите вопрос, товарищ старший лейтенант, — обратился Чернов.
— Давайте, — кивнул Новиков.
— Мы что же — опять в оборону?
— Да. В оборону.
— А как же город?
— Что — как же?
— Фашистам оставим старинный русский город?
На загорелых скулах Новикова задвигались желваки.
— Временно оставим. А в чем, собственно, дело?
— Нам хотелось бы отбить город-то, — сказал Чернов. — Мы думали, если пополнение прибыло, то пойдем в наступление.
— На войне редко так бывает, как нам с вами хотелось бы, — холодно произнес Новиков. — Вопросы же наступления и обороны решает высшее командование. А вообще о наступлении не вам, товарищ Чернов, говорить.
— Почему не мне?
— Сами знаете почему, — сердито сказал старший лейтенант и зашагал дальше, сопровождаемый Ковалевым и Снимщиковым.
Вскоре они скрылись за поворотом (траншея была отрыта зигзагами), но каски всех троих долго еще виднелись.
Бойцы снова присели. Скиба, обращаясь к Чернову, спросил:
— За що тебя все-таки разжаловали?
Чернов вяловато ответил:
— Долго рассказывать. Давайте готовиться к обороне, а то старший лейтенант на обратном пути отругает нас. Коль оборона, значит, надо крепить ее. Зароемся в землю и будем стоять насмерть.
— Как это — насмерть? — спросил Скиба.
— Так, что фашист может пройти только по нашим трупам. А пока мы живы — дороги ему тут нет.
— Ого! — воскликнул Скиба. — А если я не хочу трупом… У мене дети… Я хочу долго жити, як мий дид. Ему девяносто рокив, а вин живе. И с турками воевав, и в японскую добровольцем служив. И живе! И я хочу нимцев побити и жити девяносто рокив.
— Ну, если хочешь, — давай окапываться, — сказал Ершов.
Все встали, взялись за лопаты, но разойтись не успели: появились возвращавшиеся Новиков, Ковалев и Снимщиков. Подойдя, все трое опять остановились.
— Что же вы, товарищи! — с упреком сказал политрук Ковалев. — Все отдыхаете? Надо работать. Траншею углубить в рост вот этого бойца, — он показал на Ершова. — И окопы поглубже.
— У меня окоп давно готов, товарищ политрук роты, — доложил Чернов.
— С вами особый разговор, — сказал Ковалев. — Вас вызывают в штаб дивизии. Пойдемте с нами.
Когда Ершов и Скиба остались вдвоем, Скиба раздумчиво проговорил:
— Видав, яка штука! Чернов-то наш, похоже, сильно проштрафился. В штаб повели. То-то я гляжу — кубиков нема на ем… весь зарос… Что бы такое значило, чего вин натворив?
Ершов промолчал.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Вечером, когда совсем уже стемнело, Миронов подошел к Ершову:
— Видал, напротив нас недалеко постройка, вроде бани?
Ершов ответил:
— Видал.
— Приказано разобрать и построить блиндаж. Поначалу пойдете впятером: Скиба, ты, Чернов, Горелов и Крючков. За старшего командир взвода назначает тебя. Сделать все нужно без шума, без стрельбы. И осторожно, хотя на той стороне реки окопов не видно — немцы пока в городе, — все же будь бдителен.
— А Ивана Тугоухова нельзя с нами? Для ровного счета, — спросил Ершов.
— Старший лейтенант взял его в связные, — сказал Миронов.
Бойцы с винтовками за плечами выбрались из траншеи и, невольно слегка пригибаясь, направились к обреченной постройке. Наступала уже настоящая ночная темнота. От речки тянуло сыроватым прохладным ветерком. Кругом было тихо, лишь из города доносился приглушенный расстоянием беспорядочный гомон, вернее, гвалт фашистов. Похоже было, что они сгрудились там пьяной кучей и о чем-то спорят, а возможно и ссорятся.
— Куда тебя вызывали, Алексей Петрович? — полушепотом спросил Ершов Чернова, который шел рядом с ним.
— Меня? — негромко отозвался Чернов. — Судить хотели.
— За что?
— Думали, что я бросил танк в исправном виде, а не тогда, когда он загорелся. Командир батальона и командир полка не поверили мне.
— Ну и что же?
— Пока отпустили.
— Значит, все-таки поверили?
— Комдив поверил. Доложили ему, а он говорит: «Приведите его ко мне». Привели. Стал расспрашивать, что я думаю о войне, как ее понимаю. Говорю все начистоту. И насчет городишка этого сказал: напрасно, мол, отступили. И насчет «окружения» — одна, дескать, паника. Не было, говорю, никакого окружения.