Между тем в 1962 году артисту предложили сыграть в кино… самого себя. Режиссеры «Арменфильма» Г. Малян и Л. Исаакян задумали снять фильм о цирковом клоуне и назвали его «Путь на арену». Картина была тепло принята зрителем и подняла популярность Енгибарова еще на одну ступеньку.
А через год после выхода картины на экран к артисту пришла и широкая международная известность. На Международном конкурсе клоунов в Праге в 1964 году Енгибаров получил 1-ю премию – кубок имени Э. Басса. Это был ошеломительный успех для 29-летнего артиста, которого всего лишь несколько лет назад мало кто воспринимал всерьез.
Конец 60-х годов можно считать самым удачным в творческой карьере Енгибарова. Он с успехом гастролирует как по стране, так и за ее пределами (в Румынии, Польше, Чехословакии). Помимо цирка, он выступает с «Вечерами пантомимы» на эстраде. Кроме этого, он пишет замечательную прозу (сам В. Шукшин называет его прекрасным писателем), которую публикуют журналы «Волга» (1969, № 6), «Москва» (1970, № 8), «Урал» (1971, № 7) и др. И, наконец, он снимается в кино у таких мастеров, как С. Параджанов (фильм «Тени забытых предков», 1964), Р. Быков («Айболит-66»), В. Шукшин («Печки-лавочки»), Т. Абуладзе («Ожерелье для моей любимой», оба 1972). Тогда же выходят и два фильма, рассказывающие о творчестве талантливого клоуна: «Знакомьтесь, Леонид Енгибаров» и «2 Леонид 2».
В 1971 году Енгибаров покинул Союзгосцирк, после того как его партнера Белова не выпустили вместе с ним на зарубежные гастроли. Енгибаров создал эстрадный театр пантомимы и вскоре выпустил в свет спектакль «Звездный дождь». Правда, затея с созданием театра далась ему нелегко, в Министерстве культуры встретили это начинание артиста с прохладой. Когда он изъявил желание назвать свой коллектив «Театром Енгибарова», ему запретили это делать. «Какой еще может быть театр? – заявили ему. – Назовите просто ансамбль». На первых афишах он так и значился как ансамбль. Когда в газете «Советская культура» один из корреспондентов попытался написать восторженную рецензию на этот спектакль, его тут же одернули, сказали: «Эта тема сейчас нежелательна».
Между тем популярность Енгибарова у зрителей была огромной, он по праву считался одним из лучших цирковых артистов Советского Союза. В начале 1972 года с ним произошел случай, как нельзя лучше характеризующий отношение к нему простой публики. Леонид приехал в Ереван и пошел в родной для него цирк. В тот момент там уже шло представление, и, чтобы не мешать, Енгибаров тихонечко прошел в директорскую ложу и сел в углу. Однако кто-то из артистов узнал о его присутствии, и вскоре уже весь коллектив был оповещен об этом. Поэтому каждый из вновь выходящих на арену считал своим долгом сделать приветствующий жест в сторону директорской ложи. Это не укрылось и от зрителей, они стали шептаться между собой и все чаще оглядываться в сторону ложи. В конце концов инспектору манежа не оставалось ничего иного, как прервать представление и объявить на весь манеж: «Дорогие друзья! Сегодня на нашем представлении присутствует клоун Леонид Енгибаров!» Не успело стихнуть эхо этих слов под сводами цирка, как весь зал в едином порыве поднялся со своих мест и разразился оглушительными аплодисментами.
Артист был крайне смущен таким вниманием к своей персоне, но ничего поделать с этим уже не мог. Пришлось ему встать и выйти из темного угла на свет. Зрители продолжали горячо аплодировать, он пытался движением рук их унять, но у него, естественно, ничего не получилось. И тогда он, в благодарность за такую любовь, на ходу придумал пантомиму: раскрыв двумя руками свою грудную клетку, достал оттуда сердце, разрезал его на тысячи маленьких кусочков и бросил зрителям. Это было великолепное зрелище, достойное таланта прекрасного артиста.
В июле того же года Енгибаров приехал в Москву. Тот месяц был отмечен небывалой жарой и засухой. В Подмосковье горели торфяные болота, и в отдельные дни воздух был таким, что в нескольких метрах от себя невозможно было увидеть человека. И в один из таких дней 25 июля Енгибарову стало плохо.
О том, как умер этот замечательный артист, существует сразу несколько свидетельств. Например, М. Влади пишет об этом так:
«Однажды тебе (Высоцкому. – Ф. Р.) звонят, и я вижу, как у тебя чернеет лицо. Ты кладешь трубку и начинаешь рыдать, как мальчишка, взахлеб. Я обнимаю тебя, ты кричишь: «Енгибаров умер! Сегодня утром на улице Горького ему стало плохо с сердцем, и никто не помог, думали, что пьяный!»
Ты начинаешь рыдать с новой силой.
Он умер, как собака, прямо на тротуаре!»
Однако в этой версии правда только в одном факте – что у Енгибарова схватило сердце. Остальное чья-то выдумка. Что же произошло на самом деле?
В тот день Енгибарову стало плохо, и он попросил свою маму Антонину Андреевну вызвать врача. Вскоре тот приехал, но, поставив диагноз «отравление», выписал какое-то лекарство и покинул дом. Вскоре после его ухода артисту стало еще хуже. Матери вновь пришлось вызывать «Скорую». Пока врачи ехали, наш герой мучился от боли и во время одного из приступов внезапно попросил у матери: «Дай холодного шампанского, мне станет легче!» Видимо, он не знал, что шампанское сужает сосуды. Не знала об этом и его мама. Леонид выпил полбокала и вскоре умер от разрыва сердца. Ему было всего 37 лет.
Когда Л. Енгибарова хоронили, в Москве начался проливной дождь. Казалось, само небо оплакивает потерю этого прекрасного артиста. По словам Ю. Никулина, все входили в зал Центрального Дома работников искусств, где проходила гражданская панихида, с мокрыми лицами. А пришли тысячи…
По горькой иронии судьбы, ровно через восемь лет, 25 июля 1980 года, из жизни ушел друг нашего героя Владимир Высоцкий. В августе 1972 года на смерть клоуна он написал прекрасные стихи, которыми я бы и хотел закончить этот рассказ (печатаются в сокращении):
Шут был вор: он воровал минуты,Грустные минуты, тут и там,Грим, парик, другие атрибутыЭтот шут дарил другим шутам…Зритель наш шутами избалован,Жаждет смеха он, тряхнув мошной,И кричит: «Да разве это клоун!Если клоун – должен быть смешной!»Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:«Вышел на арену – так смеши!»Он у нас тем временем печалиВынимал тихонько из души.Мы опять в сомненье – век двадцатый:Цирк у нас, конечно, мировой,Клоун, правда, слишком мрачноватыйНевеселый клоун, неживой.Ну а он, как будто в воду канув,Вдруг при свете, нагло, в две рукиКрал тоску из внутренних кармановНаших душ, одетых в пиджаки…Но тревоги наши и невзгодыОн горстями выгребал из насБудто обезболивал нам роды,А себе защиты не припас…В сотнях тысяч ламп погасли свечи.Барабана дробь – и тишина…Слишком много он взвалил на плечиНашего – и сломана спина…Сгинул, канул он – как ветер сдунул!Или это шутка чудака?..Только я колпак ему придумал,Этот клоун был без колпака.
Гибель Ириски
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});