Он подчинился — и принялся смотреть, как она проходится кистью по щели между крышкой и стенками, герметично запечатывая ящик. Затем Тавор поднялась и смахнула пыль с колен.
— Меня уже до смерти утомил этот зловредный песок, — пробормотала она.
Некоторое время адъюнкт разглядывала Кулака, затем сказала:
— У тебя за спиной разбавленное вино, Гэмет. Налей себе.
— А что, вид у меня такой, будто это необходимо, адъюнкт?
— Да. Ах, я знаю, что ты искал тихой жизни, когда поступал к нам на службу. А я взяла и вытащила тебя снова на войну.
Он почувствовал, что вскипает, и расправил плечи:
— Она мне по силам, адъюнкт.
— Верю. Тем не менее налей себе вина. Мы ждём новостей.
Гэмет обернулся, нашёл глиняный кувшин, поднял его и подошёл к ней.
— Новостей, адъюнкт?
Тавор кивнула, и он заметил тревогу в неприметных чертах её лица. Отвернулся от этого открытия, чтобы налить вино в чашу. Не открывайся передо мной, девочка. Мне нужно держаться за свою уверенность в тебе.
— Иди сюда, встань рядом, — приказала Тавор внезапно строгим голосом.
Гэмет приблизился. Оба смотрели на пустое пространство в центре передней комнаты.
Где вдруг расцвёл портал, распустился в стороны, словно пятно воды по марле, — мутно-серый, пахнущий застойным, мертвящим воздухом. Из перехода явилась высокая фигура в зелёном одеянии. Странные угловатые черты лица, кожа цвета чернёного стекла; широкий рот словно застыл навеки в полуулыбке, но сейчас человек не улыбался.
Он задержался, чтоб отряхнуть серую пыль с плаща и штанин, затем поднял голову и встретил взгляд Тавор.
— Адъюнкт, Императрица приветствует вас. И я сам, разумеется.
— Шик. Чувствую, ваше задание здесь — не из приятных. Кулак Гэмет, налейте нашему гостю вина, будьте добры.
— Конечно.
Нижние боги! Это же сам растреклятый Глава Когтей. Гэмет покосился на чашу в своей руке и протянул её Шику.
— Я ещё не успел приложиться. Прошу вас.
Высокий убийца чуть склонил голову в знак благодарности и принял чашу.
Гэмет вновь направился к кувшину с вином.
— Вы прямо от Императрицы? — спросила Тавор.
— Да, а прежде пересёк океан… по пути из Генабакиса, где провёл чрезвычайно унылый вечер в компании Высшего мага Тайшренна. Вас поразит тот факт, что мы с ним оба напились в ту ночь?
На эти слова Гэмет невольно обернулся. Подобная картина представлялась настолько невероятной, что и вправду потрясла его.
Адъюнкт казалась ничуть не менее огорошенной, но быстро взяла себя в руки.
— Какие вести вы мне принесли?
Шик сделал большой глоток и поморщился:
— Водой разводите… Ну, что ж. Потери, адъюнкт. В Генабакисе. Ужасные потери…
Лёжа в заросшей травой лощинке на расстоянии тридцати шагов от взводного костра, Флакон закрыл глаза. Он слышал, как его звали по имени. Смычку — которого Геслер почему-то называл Скрипом — что-то понадобилось, но маг был ещё не готов. Ещё нет. Ему нужно было послушать один разговор, и сделать это — так, чтоб его не заметили, — было нелегко.
Его бабушка в городе Малазе гордилась бы внуком. «Да наплюй ты на все эти треклятые Пути, деточка, древняя магия глубже лежит. Запомни: ищи корни и ростки, ростки и корни. Тропки в земле, невидимую паутину, что тянется от одной твари к другой. Ведь все твари — на земле, в земле, в воздухе и воде — связаны друг с другом. И тебе по силам, если ты пробуждённый, а уж ты-то, деточка, ещё какой пробуждённый! По силам оседлать эти ростки…»
И он оседлал, хотя и не отказался от собственного восхищения Путями, в особенности — Меанасом. Иллюзии… возможность играть с этими ростками, с корнями всего сущего, сплетать их в хитроумные узлы, чтоб обмануть зрение, осязание — всякое чувство… в такую игру стоило поиграть!
Но сейчас он взялся за ворожбу по древнему обычаю, которую невозможно заметить — если ворожить осторожно, конечно. Оседлал жизненные искры накидочников, ризанов, сверчков, блох-клещей и кровных слепней. Бездумных тварей, что плясали на стенках шатров, слышали, не понимая, звуки слов по другую сторону брезента.
Понимать — это уже дело Флакона. И он слушал. А пришелец всё говорил, но ни адъюнкт, ни Кулак Гэмет ни разу не перебили его.
Слушал и понимал.
Смычок возмущённо уставился на двух сидевших перед ним магов.
— Не можете его почувствовать? — переспросил он.
Бальгрид робко пожал плечами:
— Он где-то там, прячется в темноте.
— И он что-то задумал, — добавил Тавос Понд. — Но мы не различаем, что именно.
— Это странно, — пробормотал Бальгрид.
Смычок фыркнул и пошёл обратно к Геслеру и Бордуку. Остальные солдаты взвода заваривали чай на небольшом костре, который развели в стороне от тропы. Из соседней палатки доносился заливистый храп Спрута.
— Растворился, подлец, — сообщил Смычок.
Геслер хмыкнул:
— Может, в дезертиры подался. Если так, виканцы его отловят и вернутся с его головой на копье. Не будет такого, чтобы…
— Он здесь!
Все обернулись и увидели, как Флакон садится у огня. Громко топая, Смычок устремился к нему.
— Где и за каким Худом тебя носило? — рявкнул сержант.
Флакон поднял глаза, его брови слегка приподнялись.
— Неужели больше никто не почувствовал? — Чародей покосился на Бальгрида и Тавоса Понда. — Портал? Который открылся в шатре адъюнкта?
Флакон нахмурился, заметив недоумение других магов, а затем спросил с каменным лицом:
— Вы двое хоть камешки прятать научились? А монетки из уха доставать?
Смычок присел напротив Флакона.
— А что там с порталом?
— Дурные вести, сержант, — ответил молодой чародей. — Дело плохо обернулось в Генабакисе. «Мостожоги» перебиты. Скворец мёртв…
— Мёртв?!
— Худ бы нас всех побрал!
— Скворец? Ох, нижние боги!
Послышались всё более витиеватые проклятия, кто-то отказывался верить, но Смычок уже никого больше не слышал. Всё в его душе онемело, словно внутри вдруг пронёсся безжалостный лесной пожар и выжег её дотла. Он почувствовал, как на плечо легла тяжёлая ладонь, услышал, как Геслер что-то прошептал, но затем стряхнул руку, поднялся и пошёл прочь — во тьму за лагерем.
Он сам не знал, как долго и как далеко шёл. Каждый шаг казался бессмысленным, внешний мир будто растворился, не мог коснуться выжженной пустоши его души. Только когда внезапная слабость подкосила ноги, он тяжело осел на жёсткую, бесцветную траву.
Всхлипы. Откуда-то спереди. В плаче звучало такое отчаяние, что он пробился сквозь туман и будто ударил его в грудь. Смычок прислушался к хриплым всхлипам, поморщился от того, что они вырывались из зажатого горла, точно крепкую дамбу прорвал настоящий потоп горя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});