Он был неизменно вежлив, в том числе с теми, кто стоял ниже его на служебной лестнице. Однажды в Чили, услышав, как советский посол распекает своего дипломата, встал из-за стола и сказал:
— Не терплю, когда так разговаривают с подчиненными.
При этом он мог назвать заместителя министра иностранных дел Анатолия Гавриловича Ковалева «ревизионистом» — не в шутку, всерьез.
Ему не было равных в работе с документами, любую мысль схватывал на лету и облекал в точную формулу. Нервный, суетливый, вспыльчивый, обидчивый, он не был прост в личных отношениях.
Анатолий Черняев вспоминал, как в конце декабря 1975 года в Завидове, где шла работа над очередной речью генерального секретаря, приехал Громыко. Они с Брежневым три часа беседовали. Все думали, что министр иностранных дел приехал с поздравлениями — на следующий день, 19 декабря, Леониду Ильичу исполнялось шестьдесят девять лет.
Но утром Брежнев за завтраком сказал:
— Вот Громыко отпросился от поездки в Японию. Он по решению политбюро должен ехать в начале января. Я согласился: конечно, неохота ему Новый год портить подготовкой, поездка трудная. Да и смысла особого нет: они хотят островов, мы их не даем. Так что результатов все равно никаких не будет. Ничего не изменится — поедет он или не поедет.
Александров-Агентов буквально взорвался:
— Неправильно это, Леонид Ильич. Мы — серьезное государство? Мы должны держать слово? Или нам плевать? Мы четырежды обещали, японцы уже сообщили о визите в газетах. Мы с их престижем должны считаться? Или мы совсем хотим отдать их китайцам? Громыко, видите ли, Новый год не хочется портить. И решение политбюро для него ничто! Приехал отпрашиваться! Неправильно вы поступили, Леонид Ильич!
Брежнев не ожидал атаки, вяло оправдывался:
— Он попросил, я согласился…
Александров-Агентов гнул свое:
— Вот и неправильно, что согласились. Американский госсекретарь Киссинджер в этом году пять раз был в Японии. Тоже ведь ничего, кажется, не изменилось. А наш Громыко в Бельгию, Италию, во Францию, еще куда-то — пожалуйста. А как действительно сложную работу делать, ему «не хочется Новый год портить». Надо разговаривать с японцами. Пусть, как вы говорите, мы ничего не можем сейчас им дать. Но надо вести переговоры, показывать свою добрую волю. Это страна хочет иметь с нами дело. Этим стоит дорожить, считаться с этим. В этом смысл дипломатии. Неправильно вы поступили.
Другие помощники генерального поддержали Александрова. Брежнев попытался перевести разговор на другую тему. Но не получилось. Он помрачнел, бросил салфетку:
— Хорошенький подарочек вы подготовили мне ко дню рождения!
Леонид Ильич ушел. Через час вернулся, посмотрел на Александрова:
— Ты победил, Андрюша. Целый час разговаривал с Громыко. Сказал ему, чтобы ехал в Японию.
Но Андрей Андреевич так и не поехал в Токио…
В другой раз зашла речь о том, что представители НАТО на переговорах в Вене предлагают убрать из Европы тысячу ракет, если Советский Союз выведет тысячу танков.
— С точки зрения безопасности препятствий вроде нет, — сказал Брежнев. — Ни американцы, ни немцы на нас после такого соглашения не нападут. Бояться нечего. Вопрос в другом: друзья в социалистическом лагере будут против. Им наши танки нужны совсем по другим причинам. А так бы я и не на такое соглашение пошел.
За обедом Александров-Агентов напомнил о натовском предложении.
— Не будем принимать, — ответил Брежнев. — Надо подготовить отрицательный ответ.
Александров-Агентов счел, что разговор не окончен. Как-то Брежнев, находясь в хорошем настроении, шутливо пожаловался, что бумаг и без того множество, а Андрей подсовывает новые.
— А что вы обижаетесь, Леонид Ильич? — дал волю чувствам помощник генерального секретаря. — Можем и не докладывать. Как хотите.
— Ну что ты опять нервничаешь! — миролюбиво сказал Леонид Ильич.
— Да, нервничаю. И не могу иначе. Вот, что делать с предложением НАТО? Очень легко сказать «нет». Но мы хотим продолжать разрядку или только говорим, что хотим? Мы же заявляли, что «политическую разрядку нужно дополнить военной». Они предлагают совсем невинную вещь. У нас в соцстранах шестнадцать тысяч танков. Что изменится, если их там будет пятнадцать тысяч? Ничего не изменится. И у них ничего не изменится, если они выведут тысячу устаревших ракет. Но разрядка выиграет. Потому что все увидят, что мы готовы разговаривать и что-то делать с гонкой вооружений. Если же мы скажем «нет», понесем ущерб только мы…
Брежнев встал и ушел в комнату охраны, где находился узел связи. Минут через сорок вернулся со словами:
— Поручил Гречко готовить предложения по Вене. Пусть подумают, как отреагировать на натовский ход…
Можно сказать, что Александров-Агентов во многом сформировал представления Брежнева об окружающем мире.
«Однажды в припадке откровенности Александров так и сказал нам, что „создал этого человека“», — вспоминала Галина Ерофеева, которая знала брежневского помощника не одно десятилетие. Ее муж, Владимир Иванович Ерофеев, работал с Андреем Михайловичем в Швеции, когда послом была знаменитая Александра Михайловна Коллонтай.
«Человеку с солидным университетским образованием, — пишет Галина Ерофеева, — знающему пять языков, любящему поэзию — он увлеченно читал Сашу Черного на вечеринках — иметь повседневно дело с ограниченным, малокультурным боссом, „тыкающим“ его, когда он с собственной женой говорил на „вы“ (по укоренившейся привычке конспирировать их связь в студенческие годы перед родителями жены), было, конечно, не в радость».
Чем это компенсировалось? Благами и привилегиями:
«Машина с водителями, комфортабельная дача круглый год с превосходным питанием в дачной столовой за символическую плату, „кремлевская столовая“ на улице Грановского, отдых в лучших цековских санаториях, в том числе и „у друзей“ за рубежом. К тому же вскоре потекли ручейки всяческих подношений из различных краев и республик, которые хозяйка дома иногда демонстрировала нам.
И наши старые знакомые, жившие до этого весьма скромно, откровенно упивались открывшимися перед ними райскими возможностями, хотя и любили говорить, что „ничем не пользуются“, имея, очевидно, в виду то, что они могли бы намного расширить сферу своих возможностей».
Леонид Ильич щедро вознаградил своего помощника за труды — сделал его членом ЦК, депутатом, дал Ленинскую и Государственную премии, присвоил звание чрезвычайного и полномочного посла; на приемы в Кремле Александров-Агентов приходил в посольском мундире.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});