— Так представьте же скорей эти доказательства, раз они у вас есть! — воскликнул король.
— Простите, ваше величество, я ошибся, говоря, что они у меня. Они только что были в руках вашего величества.
— У меня? — удивился король.
— Да. А сейчас они у госпожи де Пуатье.
— У меня? — воскликнула Диана.
— Да, — невозмутимо продолжал Бенвенуто, который один только и сохранял хладнокровие, ибо король был охвачен гневом, герцогиня переживала смертельный страх, а Диана де Пуатье пылала ненавистью к сопернице. — Да, сир, доказательства — в лилии.
— В лилии? — воскликнул король, беря у Дианы цветок и разглядывая его с напряженным вниманием, не имевшим на этот раз ничего общего с любовью к искусству. — В лилии, говорите?
— Да, ваше величество, в лилии, — спокойно повторил Челлини. — Вы, госпожа д’Этамп, знаете, что они там, — продолжал он многозначительно, обернувшись к задыхавшейся от волнения герцогине.
— Я уступаю, — прошептала герцогиня. — Коломба не выйдет за графа.
— Этого мало, — также шепотом ответил Челлини. — Она должна выйти за Асканио.
— Никогда! — отрезала герцогиня.
Между тем король продолжал вертеть в руках роковой цветок с тем большим гневом и тревогой, что не мог выразить своих чувств открыто.
— Доказательства в лилии! — твердил он. — В лилии! Но я не вижу в ней ничего особенного.
— Ваше величество, вы ни за что не найдете их, не зная секрета, с помощью которого цветок открывается.
— Так значит, есть секрет? Сейчас же откройте мне его, или я…
Франциск I сделал движение, словно собираясь сломать цветок; обе женщины вскрикнули. Король взял себя в руки.
— О сир! Жаль портить эту чудесную вещицу! — воскликнула Диана. — Дайте ее мне, и я ручаюсь, что найду секрет, если только он существует.
И тонкими, гибкими пальцами, ставшими, казалось, еще проворнее под влиянием ненависти, Диана принялась ощупывать все извилины и углубления золотого цветка. А герцогиня д’Этамп, изнемогая от ужаса, безумным взглядом следила за каждым ее движением.
Сперва все попытки были тщетны. Наконец, благодаря счастливой случайности или проницательности, обостренной ревностью, Диана нажала невидимую пружинку. Лилия тотчас же раскрылась.
Обе женщины громко вскрикнули: одна — радостно, другая — испуганно. Герцогиня бросилась к Диане, чтобы вырвать у нее цветок, но Бенвенуто, удержав ее одной рукой, другой показал заранее вынутое из лилии роковое письмо. Быстро заглянув в чашечку цветка, герцогиня д’Этамп увидела, что тайник пуст.
— Я на все согласна, — сказала упавшим голосом герцогиня, не в силах продолжать борьбу.
— Клянетесь Евангелием? — спросил Бенвенуто.
— Клянусь!
— Где же они, ваши доказательства, маэстро Челлини? — нетерпеливо произнес король. — Я вижу только искусно сделанное в цветке углубление, и ничего больше.
— Верно, ваше величество, здесь ничего нет, — подтвердил Бенвенуто.
— Но прежде могло быть, — заметила Диана.
— Вы правы, мадам, — согласился Челлини.
— А вы не подумали о том, маэстро, что подобные шутки могут очень дорого обойтись? Люди и значительнее вас жестоко расплачивались за попытку играть мной.
— Поверьте, сир, я был бы в отчаянии, если бы навлек на себя ваш гнев, — совершенно спокойно ответил Челлини. — Но, право, я не сделал ничего плохого, и, надеюсь, вы, ваше величество, не приняли всерьез этой шутки. Неужели вы допускаете, чтобы я с такой легкостью возвел на герцогиню тяжкое обвинение? Госпожа д’Этамп, если вы пожелаете, может сама показать вам письмо, вынутое из тайника. В нем действительно говорится о любви, но о любви Асканио к одной благородной девице. На первый взгляд такая любовь может показаться безумием, но Асканио, как всякий истинный художник, вообразил, что прекрасное творение достойно прекрасной девушки. Он использовал эту лилию в качестве посланца любви и вложил в нее письмо, в котором обращается к госпоже д’Этамп, моля ее, как Провидение, о помощи. А ведь, как вам известно, ваше величество, Провидение всемогуще; и я полагаю, вы не станете гневаться на герцогиню, ибо, совершив это доброе дело, она приобщит к нему короля Франции. Вот и вся загадка, ваше величество! Вспомните к тому же, что вы всегда разрешали мне держаться в вашем присутствии просто и непринужденно.
Эта серьезная, почти строгая речь сразу все изменила. По мере того как Челлини говорил, лицо Дианы вытягивалось, лицо герцогини, напротив, прояснялось, а к Франциску I мало-помалу возвращалось хорошее настроение, и на его лице расцветала веселая улыбка.
— Простите, дорогая герцогиня! — воскликнул он. — Умоляю, простите меня за то, что я на мгновение усомнился в вас! Скажите, чем я могу искупить свою вину и вернуть ваше расположение?
— Только тем, ваше величество, что исполните так же милостиво, как и мою, ту просьбу, с которой хочет обратиться к вам герцогиня, — ответил за фаворитку Бенвенуто.
— Челлини, вы знаете мое желание. Скажите о нем вместо меня, — произнесла герцогиня гораздо любезнее, чем мог ожидать художник.
— Ну что ж, если госпожа герцогиня поручает мне быть ее посредником, разрешите сказать, сир, что она просит о вашем могущественном вмешательстве в сердечные дела моего несчастного Асканио.
— Охотно вмешаюсь! — смеясь, воскликнул король. — Я от всей души желаю счастья этому славному подмастерью. Но как имя невесты?
— Коломба д’Эстурвиль, ваше величество.
— Коломба д’Эстурвиль?! — воскликнул Франциск I.
— Вспомните, ваше величество, что вас просит об этой милости герцогиня д’Этамп… Поддержите же мою просьбу, мадам! — обратился Бенвенуто к герцогине, вновь вынимая из кармана злосчастное письмо. — Иначе его величество может подумать, что вы обращаетесь с этой просьбой просто из снисхождения ко мне.
— Вы действительно желаете этого брака, мадам? — спросил Франциск I.
— Да, сир, желаю… — прошептала герцогиня. — Всем сердцем желаю…
Чтобы заставить герцогиню повторить свою просьбу, Бенвенуто пришлось еще раз показать краешек письма.
— Не знаю, — заметил Франциск I, — согласится ли прево назвать своим зятем человека без роду, без племени.
— Прежде всего, ваше величество, — возразил Челлини, — прево, как верноподанный, должен желать лишь того, чего желает его король. Затем — Асканио человек вовсе не без роду, без племени. Его имя Асканио Гадди, и один из его предков был флорентийским подестом. Правда, он золотых дел мастер, но в Италии занятие искусством не считается зазорным; и даже если бы Асканио не был древнего аристократического рода, он теперь французский дворянин, ибо я позволил себе вписать его имя вместо своего в грамоту, пожалованную мне вашим величеством. Не подумайте, сир, что это жертва с моей стороны. Для меня вознаградить Асканио — значит вдвойне вознаградить самого себя. Итак, Асканио — владелец Нельского замка, и я позабочусь о том, чтобы у него не было недостатка в деньгах. Он сможет, если пожелает, оставить свое ремесло и приобрести роту копьеносцев или какую-нибудь должность при дворе. Я оплачу все расходы.