«Down Beat», Oct. 31, 1957.
Материалы Института джаза.
Джо Глейзер мгновенно отреагировал на брошенное его подопечному обвинение. «Если Сэмми Дэвис хочет обсуждать поведение Армстронга, чтобы попасть в прессу, — заявил он, — пусть себе делает это. Луи не собирается вступать с ним в полемику. Кого интересует мнение Дэвиса?» .
Мы не можем так же резко отмахнуться от заявления Дэвиса, как это сделал Глейзер. При том внимании, которое уделяла ему пресса, Армстронг действительно мог бы гораздо раньше выступить с заявлением по расовой проблеме, особенно не рискуя при этом своей карьерой. Но вспомним, что десять лет тому назад, о которых говорит Дэвис, со сцены быстро начали сходить биг-бэнды и Луи пришлось заново строить карьеру с помощью малого ансамбля «All Stars». В те годы движение за гражданское равноправие еще не охватило широкие массы негритянских трудящихся. Любой решительный шаг Армстронга в поддержку этого движения сделал бы невозможным его выступления в южных штатах, да и во многих городах Севера тоже. В этих условиях ансамбль «All Stars» мог развалиться прежде, чем начал свою концертную деятельность. Пожалуй, только к 1952 году Луи почувствовал себя достаточно уверенным, чтобы во всеуслышание сказать то, что думал, но и тогда это оттолкнуло от него определенную часть белой аудитории. Что же касается обвинения со стороны Дэвиса в том, что Луи играл для сегрегированной аудитории, то не надо забывать: так было всегда по той простой причине, что другой аудитории в США долгое время вообще не существовало.
Как бы то ни было, но этот инцидент не повлиял на карьеру Армстронга, и позже он неоднократно выступал против проявлений расовой дискриминации в США. Когда в декабре 1959 года репортер «Нью-Орлеанс Таймс» спросил, почему он не приезжает в свой родной город, Луи ответил: "Меня принимают во всем мире, и если в Новом Орлеане меня тоже согласятся принять, то я туда вернусь" .
Во время знаменитого марша негритянских борцов за права в Сельме Армстронг заявил корреспонденту Ралфу Глейзону: «Если бы Иисус Христос был негром и участвовал в марше, его бы точно так же безжалостно избили, как избили участников этого марша» . В том же 1959 году в беседе с репортером негритянского журнала «Джет» Луи специально подчеркнул, что не собирается гастролировать в Новом Орлеане, поскольку там все еще запрещены совместные выступления негритянских и белых артистов. «Я не поеду в Новый Орлеан, белые граждане которого безнаказанно могут избить и даже убить меня. И если мне никогда не придется снова увидеть мой родной город, то меня это не очень-то и огорчит» .
Но хотя Армстронг в конечном счете и занял четкую позицию в вопросе расовой дискриминации, он всегда проявлял осторожность и умеренность, стараясь не переходить определенные границы. Как и прежде, Луи не хотел осложнять свою жизнь ненужными конфликтами. Неоднократно встречавшийся с ним корреспондент «Харперз Мэгэзин» Лэрри Кинг писал в 1969 году: «Армстронг очень неохотно говорил о гражданских правах. Впервые я затронул эту тему в антракте его концерта в Атлантик-Сити, когда он отдыхал в маленькой, тускло освещенной уборной. В ответ я услышал… храп. Когда в следующий раз я повторил свой вопрос, Луи мне сказал: "Знаешь, дело не в цвете кожи. Хорошие и плохие люди есть и среди белых, и среди черных. Тигарден, как и ты, белый техасец. Так вот я ему обычно говорил: „Джек! Ты — беляк, а я — пиковой масти. Но и у тебя, и у меня есть душа. Давай лучше оставим все эти споры и будем играть“. Но однажды, пишет Кинг, „Армстронг вдруг сам заговорил о расовой дискриминации, вспоминая о том, что представляли собой гастроли по южным штатам в годы его молодости“ .
Конечно, как все негритянские артисты его поколения, которым приходилось сталкиваться в жизни с невероятными трудностями, Армстронг проявлял гораздо большую сдержанность, чем воинственно настроенные молодые негритянские «развлекатели». Не удивительно, что американское правительство вскоре начало направлять Луи за рубеж в качестве посла доброй воли. В 1956 году Эйзенхауэр пришел к выводу, что русские успешно используют культурный обмен, и прежде всего музыку и танцы, в пропагандистских целях. Президент запросил у конгресса пять миллионов долларов, чтобы нейтрализовать идеологическую деятельность СССР. Половина этих денег предназначалась для организации выставок, другая — для ознакомления зарубежной общественности с американской культурой. Как писала «Даун-бит», «госдепартамент снова заявил о том, что во многих странах мира растет интерес к джазу» .
Материалы Института джаза.
«Down Beat», Jan. 7, 1960.
G1easоn R. Celebrating The Duce, p. 35.
«Jet», Nov. 26, 1959.
«Harper's», Nov. 1967.
«Down Beat», Aug. 8, 1957.
Возможно, интерес к джазовой музыке действительно возрастал, но госдепартамент явно хитрил, выступая с подобными заявлениями. Это был период, когда негритянское движение за равноправие все больше набирало силу, оказывая растущее давление на местные и федеральные власти. Пресса постоянно публиковала сообщения о сидячих забастовках, маршах протеста, требованиях открыть университеты южных штатов для негритянской молодежи и предоставить проживающим на Юге неграм возможность голосовать, о выступлениях за десегрегацию ресторанов и других общественных мест. А на внешнеполитической арене американское правительство и прежде всего непримиримый антикоммунист, государственный секретарь Джон Фостер Даллес пытались в это время не допустить распространения советского влияния в странах Азии и Африки. Расовая сегрегация в Соединенных Штатах давала советской пропаганде на эти континенты важный козырь. Вот почему госдепартамент решил использовать негритянских джазменов в качестве послов доброй воли.
Армстронг не сразу попал в число избранных. Сказывались опасения, вызванные его заявлением о Литл-Роке. Но в 1960-е годы в Европе, Южной Америке, Японии — повсюду публика встречала Луи с таким энтузиазмом, что в конце концов правительство преодолело свои сомнения и стало направлять его в зарубежные турне по различным, прежде всего африканским, странам. (Во время этих поездок наряду с политическими преследовались и чисто коммерческие цели. Не такой человек был Джо Глейзер, чтобы тратить время попусту.)
Совершенно ясно, что Армстронга использовали для оправдания системы расового неравенства, которую он не мог одобрять. Луи никогда публично не высказывался на этот счет, и мы не знаем, что в действительности он обо всем это думал. В политике Луи разбирался плохо, но, конечно же, не был настолько наивным, чтобы не понимать цели госдепартамента. Поведение Армстронга, думаю, определялось двумя основными факторами. Прежде всего надо сказать, что в те годы его аудитория состояла главным образом из белых. Именно белые чаще всего покупали пластинки Луи, смотрели фильмы с его участием. Благодаря им он стал богатым, получил широкую известность. Армстронг чувствовал себя обязанным своим белым поклонникам и не хотел выглядеть неблагодарным. В то же время многие негры, и прежде всего негритянская молодежь, не только отвернулись от Армстронга и его музыки, но и резко осуждали Луи за нежелание открыто выступить против расовой дискриминации. Армстронга очень ранили эти обвинения. Возмущаясь существованием в стране расизма и, безусловно, поддерживая усилия, направленные на его ликвидацию, он в то же время отказывался солидаризироваться с деятельностью воинственно настроенных негритянских организаций, которые обвиняли его за это в низкопоклонстве перед белыми, в подражание «дяде Тому». Некоторые участники движения за гражданские права видели в нем чуть ли не своего врага, и это мешало ему занять более четкую позицию в отношении госдепартамента.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});