ли, вас…
– Спасибо, дорогой, я теперь сама объясню ему, к чему такая срочность.
Этот грудной голос с акцентом, аналогов которому Помона не слышала прежде, донесся из северной башни, и в окне на втором этаже показалось беличье рыльце самки. У нее был вид достопочтенной дамы с такими же тяжелыми веками, как у Старшего. Она картинно сплела длинные пальцы и поддержала ими изящно склоненную на бок голову.
Ти-Цэ вздохнул и поставил руки на бедра большими пальцами наружу. Он беспомощно посмотрел на Старшего, который и сам несколько растерялся от неожиданности, с какой она вклинилась в его деловую встречу.
Так как никто тишину нарушить не решался, самка плавно как рыбка проскользнула в оконный проем, подлетела к ним и опустилась на выгоревший на свету старой звезды насест у входа в башню, прямо напротив йакитов и человека. Сложила мутноватые крылья за прямой спиной и закинула ногу на ногу, словно приготовилась к долгой светской беседе.
Помона уставилась на нее. Старость также оставила свой фирменный знак на ее шерстке, лице и крыльях, но самой заметной частью тела самки была ее грудь. В отличие от небольших полушарий Ми-Кель достоинство этой самки было крупным и низко опущенным. Она, похоже, ужасно этим гордилась: усаживаясь, самка расправила плечи и вытолкнула прелести вперед, чтобы ни одна пара глаз не упустила ее из виду. Наверное, самцы считали это привлекательным тоже – раз или два даже Ти-Цэ задержал на ней взгляд. Вид ее декольте не оставлял никаких сомнений в том, что она выкормила им внушительное потомство.
– Итак, – подчеркнуто деловым тоном начала она, – может объяснишь, почему я узнаю о твоем прибытии домой в последнюю очередь?
– Ама-Ги, не неси ерунду, едва ли кто-то еще в долине знает о том, что я приехал сегодня.
– Если я узнаю не самой первой, – повысила голос она, – значит, последней.
– Давай хотя бы не на человеческом…
– Я буду разговаривать на таком языке, на каком захочу! – взорвалась самка.
Помона усмехнулась, когда Ти-Цэ поманил ее к себе. Старший не был против ненадолго расстаться с ее компанией: Ама-Ги сорвалась на крик, и в нем смешалось столько языков и звуков, что Старший никак не мог подобрать наречие для обороны.
– Это супруга Наставника, – пояснил Ти-Цэ очевидное, – лучше не вмешиваться. Очень впечатляющая дама, но с характером.
– Я заметила. Давно она здесь?
– Нет, только прилетела. Пообещала, что я попаду под горячую руку, если сейчас же не приведу ее супруга… Вы в порядке, Помона?
Ти-Цэ столкнулся с ее взглядом. Именно столкнулся, потому что за ним оказалось стекло. Нечто плотно застилало ее мысли, и она не переставала напряженно раздумывать, даже когда говорила с ним. У нее были глаза ребенка, которого вынудили здесь и сейчас проститься с детством.
Однако…
– Вы не отступили, – сказал Ти-Цэ без вопросительных интонаций в голосе и с глубоким уважением поклонился ей. – Разрешите вами гордиться.
– Пока рано, – сказала она.
Голова Ти-Цэ опустилась еще ниже.
– Я хочу, чтобы ты был моим приближенным лицом. – Она слабо улыбнулась. – Чтобы ты продолжал им быть.
– Как прикажите, Посредник. Буду счастлив.
Мягкий порыв ветра всколыхнул его шерстку. Ти-Цэ поднял голову и увидел, что Помона, волосы которой тоже оживились, без улыбки смотрит туда, где только что затихли крики и пререкания.
Старший решил, что единственное наречие, которое могло отрезвить Ама-Ги, было то, которое нельзя было обличить в слова. Ти-Цэ со смехом отвел взгляд: в детстве даже подумать не смел, что увидит своими глазами нечто подобное. Помона же отвернулась всем корпусом, ибо ее представления об эстетике были далеки от страстно целующихся стариков.
Наконец их поцелуй распался, и Ама-Ги крепко обняла мужа. Ти-Цэ переглянулся с Помоной. Она бросила попытки понять, что здесь происходит.
– Ти-Цэ, откуда Ама-Ги знает столько языков? – спросила Помона. – Ты ведь говорил, что их не обучают?
– Так и есть. Но Наставник очень высокого мнения о своей супруге, и не мог отказать ей в желании учиться. Он учил ее понемногу сам, когда приезжал на сезон спаривания.
– И сколько языков она освоила?
– Семь, – ответил Ти-Цэ. – Она большая молодец. Произношение немного хромает – может, и вы это заметили, – но, тем не менее. Лучше всего знает человеческий. Ведь вы понимаете теперь, в каком он у нас приоритете?
Помона кивнула, и ее лицо снова стало непроницаемым. Ти-Цэ не требовалось больших доказательств того, что голова ее была набита под завязку, и нет смысла обсуждать сейчас с ней все, что она услышала от Старшего.
Он как раз направлялся к ним с приосанившейся пассией на плече, которая уже натянула гордую маску на лицо.
– Прошу прощения за то, что наша беседа завершилась при таких… непредвиденных обстоятельствах, – коротко поклонился Старший Помоне, однако изобразить вину нужным не счел. – На сегодня это все. Тебе нужно будет в кратчайший срок изучить нейтральный язык, чтобы в следующий раз мы могли представить тебя другим цивилизациям. И Ти-Цэ не примет участия в сезоне спаривания, – рявкнул он, кивнув на вздрогнувшего йакита, – пока тебя ему не обучит.
– Управимся за год, – тут же подсуетился Ти-Цэ.
– То-то же, – проворчал он, и уже с большей теплотой повернулся к супруге. – Ама-Ги, ты хорошо знаешь город, а потому не могла бы показать гостье комнату, где она может приготовиться к отъезду? Мне нужно дать еще одно поручение бестолковому служащему.
Она обиженно посмотрела на него.
– Если ты поможешь, то я быстрее освобожусь и вернусь к тебе, – подстрекал он.
– Хорошо, – сказала она, – но мы еще не закончили.
– И обязательно поговорим потом, – сказал Старший.
Она кивнула, нехотя соскользнула с его плеча и поманила Помону за собой. Посредник человечества не стала напоминать о том, что в гостевой комнате уже была, и не задавала лишних вопросов – просто шла, куда скажут. Ти-Цэ проводил ее обеспокоенным взглядом.
– Она отойдет, – сказал Старший. – Не каждый день узнаешь столько о своем мире, о прошлом и настоящем. Сними маску, – добавил он вдруг. – Дай хоть на тебя поглядеть.
Ти-Цэ только сейчас осознал, что остался с ним наедине. Он повернулся, замешкался и неловко стянул намордник под его изучающим взглядом.
Они стояли так какое-то время друг напротив друга в абсолютном молчании. Ти-Цэ снедало смущение, и он то и дело отводил взгляд. Наставник же смотрел на него, не отрываясь: в лицо, на широкие плечи, бугрящиеся мышцами руки.
– Вы хотели дать мне поручение, Наставник? – спросил Ти-Цэ, когда выдерживать его прищуренный взгляд стало совсем невыносимо.
– А ведь я и впрямь не узнал тебя с первой секунды, – протянул он, не обратив на вопрос внимания. – Голос как будто стал грубее. Или показалось?
– Думаю, это нормально, что у всех ваших учеников голос ломается дважды.
Старший не удержал смешок. Ти-Цэ осмелился поднять на него глаза.
Матерый самец еще немного молча рассматривал высокую фигуру бывшего воспитанника.
– Наша Помона высокого о тебе мнения.