– Ох, я как знал, что лучше не стоит говорить тебе, сколько дней осталось до конца года… Какой ты все-таки смешной, Ронхул! – вздохнул Хэхэльф. – У тебя есть древний ветер Хугайда, который всегда готов сыграть на твоей стороне – только позови! – а ты вечно забываешь о нем и жалуешься на судьбу, как портовый побирушка… После таких приключений пора бы стать мудрее!
– Твоя правда, – растерянно согласился я. – Просто ко мне уже вернулась надежда, а человек, у которого есть надежда, всегда слабее и глупее того, кому нечего терять.
– Это верно, – спокойно согласился Хэхэльф. – Мой тебе совет, Ронхул: расслабься пока. Пусть все идет как идет. Если поймешь, что тебя водят за нос – начинай бузить, как вчера. Или устрой заварушку прямо сейчас, если неймется. Главное – не изводи себя пустой тревогой. Насколько я понимаю, пришли твои последние дни в этом мире – наслаждайся напоследок…
– Все-таки ты слишком мудрый, Хэхэльф Кромкелет из Инильбы! – усмехнулся я. – Сейчас ты скажешь мне, что дао, выраженное словами, не есть настоящее дао, и улетишь на белом журавле…
– Чего? – густые брови Хэхэльфа удивленно поползли вверх.
– Ничего, – улыбнулся я, – просто я уже начал наслаждаться напоследок – по мере своих скудных возможностей.
– Ну вот и молодец, – он сказал это мне снисходительно, как мамаша ребенку, который наконец-то угомонился и занялся конструктором Лего.
Эбенгальф тем временем вволю наобнимался со своим приятелем, который при ближайшем рассмотрении оказался таким же белобрысым, как сам Эстєр и еще более красномордым, чем бедняга Таонкрахт. Теперь хозяин замка энергично тащил нас всех за собой – пировать. Сопротивляться его напору было совершенно бесполезно: у Эбенгальфа был врожденный талант массовика-затейника, так что усадить за стол троих не слишком сопротивляющихся мужчин для него было – раз плюнуть.
Слуги Ахамстольфа Эбенгальфа оказались весьма разношерстной публикой. Костюмы – и, самое главное, осмысленные физиономии – доброй половины ребят, которые прислуживали нам за столом, разительно отличались от прочих – сонно ухмыляющейся альганской дворни, такой же, как у его соседа Таонкрахта. Я вспомнил слова Хэхэльфа, что в Земле Нао завелась мода на иноземных слуг, и решил, что мой новый приятель Эбенгальф – самый стильный дядя в этом захолустье. И как всех этих бедняг сюда занесло? – сочувственно подумал я, разглядывая экзотические наряды и странные лица прислуги. – Тоже небось, зашли в какой-нибудь подозрительный трактир в Бондохе, а очнулись уже в рабстве… Ну люди живут!
Хэхэльф, тем временем, уже взялся за дело: он вовсю рекламировал свою таинственную приправу, смертельно опасную для нежных желудков дерьмоедов. Он щедро присыпал этим ароматным ярко-алым порошком здоровенный копченый окорок, стоящий в центре стола. Эбенгальф попробовал мясо и остался очень доволен. Ну вот, пошло дело, – насмешливо подумал я, – вот как, оказывается, поворачивается колесо истории, и хрен кто теперь повернет его вспять! Хэхэльф адресовал мне торжествующий взгляд, счастливый и яростный одновременно. Да уж, этот парень умел получать удовольствие от любой игры, в которую брался играть! Мне следовало бы у него поучиться…
Толстый Наоргаль пока не проявлял никакого интереса к окороку, посыпанному ядовитой приправой. Думаю, дело было не в приправе: он вообще не обращал внимания на еду. Просто пил вино, кружка за кружкой, словно находился на службе, и в его обязанности входило уничтожение алкоголя, причем работа оплачивалась сдельно – то бишь покружечно. Хэхэльф некоторое время с интересом наблюдал за ним, а потом достал из-за пазухи мешочек с остатками курмды и предложил Наоргалю. Эбенгальф раскатисто захохотал: очевидно, он заранее знал, что за этим последует. Толстяк поблагодарил Хэхэльфа – вежливо, но как мне показалось, равнодушно – потянулся за пустой миской, сложил в нее курмду и принялся с остервенением толочь ее рукояткой своего меча. Потом залил порошок каким-то вином – знакомый аромат хорошего парфюма навел меня на мысль, что это было недоброй памяти Альганское Розовое – попробовал смесь и задумался: дескать, чего бы еще добавить? Неугомонный Хэхэльф тут же сунул ему под нос свою отраву. Наоргаль принюхался, деловито кивнул, добавил щепотку в свой кошмарный коктейль и залпом осушил миску. Некоторое время он сидел неподвижно, мечтательно уставившись в потолок, потом из его рта вылетело несколько пузырей, напоминающих мыльные, Нидольгаль одобрительно крякнул, снова поблагодарил Хэхэльфа и потянулся за следующей кружкой вина. Мы еще и четверти часа не провели за столом, а он, по самым скромным подсчетам, оприходовал уже не меньше пяти литров! Хэхэльф косился на него с заметным возмущением: кажется он был недоволен столь непростительным обращением с драгоценной курмдой.
Слегка закусив, Эбенгальф наскоро пропустил пару кружек вина и шепнул что-то одному из слуг, здоровенному детине с удивительно разумным, но хмурым, как у бунаба лицом, одетому почти так же нарядно, как его хозяин. Тот кивнул и вышел из небольшого, но роскошно обставленного зала, в котором мы пировали. Вскоре парень вернулся с небольшим кувшином и почтительно передал его хозяину.
– Хочешь посмотреть на настоящее чудо, Маггот? – спросил меня Эбенгальф. Разумеется, предполагалось, что мой ответ не может быть отрицательным – ни при каких обстоятельствах. – Пошли с нами! И ты, халндойнец тоже. Небось не видел еще, как из дерьма вино делают?
– Не видел, – с энтузиазмом подтвердил Хэхэльф.
И мы все вместе отправились во двор.
– Только я хочу сам это сделать, Ахамстольф! – возбужденно сказал толстяк. До сих пор он сосредоточенно молчал, методично опустошая кружку за кружкой, и вообще совершенно не соответствовал рекомендациям Эбенгальфа, который почему-то называл его веселым мужиком.
– Ладно, сам так сам, – снисходительно согласился Эбенгальф. – Моим же слугам лучше: не придется лишний раз в твоем дерьме ковыряться!
Толстяк расцвел улыбкой и осторожно взял в руки кувшин.
– Разобьешь – убью, – беззлобно сказал ему Эбенгальф. Чувствовалось, что он не угрожает, а просто честно предупреждает о возможных последствиях – так врач, прописывая лекарство, должен рассказать пациенту о возможных побочных эффектах.
– Если я разобью этот кувшин, я сам на себя руки наложу! – с чувством ответил толстый Наоргаль. – Зачем тогда жить?!
Я не сдержал улыбку. Потом мы подошли к телеге с дерьмом, и моя улыбка сама собой растаяла, уступив место невольной гримасе отвращения. Хэхэльф же взирал на происходящее, как ученый на новую разновидность вши: никакой брезгливости, только живой интерес исследователя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});