— Ты кто? — наконец, выдавил из себя Влад.
— Извини, не представился. Меня зовут Глеб. Мы с тобой не знакомы, но ты знал моего командира, Алексея Плетнёва.
Будто током ударило. Влад решился взглянуть на собеседника.
— Что ты хочешь мне сказать? — произнёс Влад. — Что тебе было плохо, и что плохо сейчас? Знаешь, не удивил.
Глеб грустно улыбнулся.
— Да, наверное, это походило на то, как будто я жалуюсь на свою участь. Я, скажем так, всегда отличался характером от остальных ребят, еще с училища. Но нет, я не жалуюсь. Вообще, должен был прийти Павел, но он не смог по объективным причинам.
И что? Что это изменит? Какая разница, кто пришёл: Глеб, Александр, Павел или сам Николай Второй! К чёрту вас всех!
— Алексей тебе рассказывал, как мы очнулись в поезде? — продолжал новый знакомый. — В том, в котором ехал и ты тоже.
Влад не был настроен вести задушевные разговоры. Ему сейчас реально было не до того.
— Он много чего говорил, — ответил он, сжимая кулак. — И о многом умолчал.
— Это верно. Служба обязывала его молчать, — согласился собеседник. — Таковы правила, тут ничего не поделаешь.
— Так что тебе надо?
Глеб наклонился вперёд, поставив руки на колени. Голуби, напуганные неожиданным движением, вспорхнули, но тут же вернулись обратно.
— Боюсь, он не рассказал тебе главного. Того, как мы… охр@нели… когда увидели его живым.
— Что? — с сомнением спросил Влад.
Собеседник, сидевший рядом на скамейке, подумал и ответил:
— Он был мёртв. Он погиб, понимаешь. Я погиб в той, а он — в этой. Мы попали в засаду, отбились, но командира убили. Разорвало гранатой, которую он накрыл собой.
Влад уставился на незнакомца немигающим взглядом.
— А тут мы вдруг видим его живым и невредимым, — продолжал Глеб. — Целиком, чтоб его!
— Я не понимаю.
— Мы тоже не понимали. Пока он не привёл нас в чувство, пока не объяснил нам, насколько мог, что происходит. Пока мы ему не рассказали, почему так таращимся на него. Ведь, он не знал, что мёртв. Не здесь, а в той, другой реальности, в которой сейчас находимся мы с тобой. Потом он, правда, вспомнил. Память из другого мира настигла его как волна. Ты, наверное, тоже испытал нечто подобное, да? Ну вот, даже заикаться стал. Не сильно так, но заметно.
Глеб говорил, глядя прямо в землю, и одновременно куда-то вдаль.
— Но дело даже не в том, что мы поняли, что мы оказались не в то время и не в том месте. Мы помнили. Теперь ты знаешь, что это такое и можешь понять, о чём я говорю.
Да, Влад мог понять. Он ещё не до конца верил, но понять мог. Верить он не хотел. Но реальность была такой, какой была.
— Мы увидели друг друга и поняли, что что-то произошло. Что-то неправильное. Но ещё больше нас поразило то, что мы увидели живого Алекса, как его обычно называла Аня.
Вот на этих словах Влад даже посмотрел на незнакомца.
— Как можно описать эмоции, которые овладевают тобой, когда ты видишь перед собой того, кто погиб несколько месяцев назад. Кого ты успел похоронить и над могилой кого ты произвёл несколько выстрелов почётного салюта. А потом сидел за столом и выпивал горькую, вспоминая всё то, что тебя связывало с покойником. Как поднимал, не чокаясь, рюмки, как смотрел на наполненную стопку, с положенным поверх куском чёрного хлеба… Ты сидишь с сослуживцами и вспоминаешь всё, что вас связывало.
А до этого ты звонишь его жене и…подбираешь слова, чтобы сказать, что Алексей не вернётся из командировки. Что он больше не обнимет ни её, ни детей. Что его тело прибудет тогда-то и тогда-то, и что церемония прощания состоится там-то и там-то, потому что мы обо всём позаботились.
Глеб замолчал. Выждал полминуты, заговорил снова.
— Мне сложно объяснить то, что произошло, поверь. Тем более, что многое произошло без моего участия. И я прекрасно понимаю тебя. Ты потерял женщину, которую любил. Ты потерял её — здесь. И ты потерял её — там. Просто прошу, попробовать понять и его тоже. Ты потерял жену, и с этим никто не спорит. И я это понимаю. Он — потерял семью. Жену, сына, дочь там, во время бомбардировки, но там он был жив. А здесь он умер, но здесь его жена и дети были живы. Здесь он умер, понимаешь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Влад молчал. Человек, сидящий рядом, был чужим. Он был никем. Никем говорящим правильные, но такие бессмысленные для него вещи.
— И вот, он осознаёт, что он снова жив. Вчера он ещё был мёртв, а сегодня жив. Он может дышать, обонять, чувствовать… Есть только одно «но». Его семья, все те, кто для него был дорог настолько, насколько может быть дорога целая вселенная, оказались мертвы. Он — жив, а они — нет. Сгорели. Превратились в радиоактивный пепел. Вот они есть, и вот их нет. А он — жив и дышит. Понимаешь? — продолжал повторять собесебник.
Влад понимал. Понимал настолько, что готов был вопить и кричать, биться в истерике и проклинать этот мир за всю его несправедливость. А Глеб, тем временем, продолжал.
— И вот у тебя появляется шанс. Шанс всё исправить. Но есть одно маленькое условие: твои близкие будут жить, а ты — нет. Решение, которое заставит задуматься любого, не так ли?
«Да всё! Всё! Я уже понял! Не стоит продолжать! Ведь мне, мне от этого не легче! Как ты не понимаешь?! У меня не было второго шанса! Мой второй шанс оказался таким же проигрышем, как и первый!»
— Алексей сделал свой выбор. Он решил, что жизни его детей более ценны, чем его собственная. Жизни миллионов людей важнее, чем его жизнь…
— И жизнь моей жены важнее, чем жизни его детей, чем…
— …жизни миллионов людей, — перебил его пограничник. — Аля мертва. Здесь. И там. Ты помнишь? Всё равно ничего нельзя было изменить.
«Предопределённость»
— Да что ж вы за люди такие! — Влад закрыл лицо ладонями, хотелось рыдать, но слёз не было.
Глеб молчал. Влад отнял руки от лица и глубоко вздохнул.
Перед ними прошла молодая рыжеволосая женщина, вокруг которой крутился озорной мальчуган. И лица их были до боли знакомы. Знакомы по той другой вселенной, где они сидели в городских коммуникациях, спасаясь от ядерного пламени.
Женщина естественно его не узнала, лишь с легким удивлением и настороженностью взглянула на мужчину, сжимающего кулаки до белизны в костяшках.
Сейчас перед глазами Влада стояла совсем другая картина: ухоженная могила с памятником из чёрного гранита, а на нём фото Али с указанием годов жизни. Но это была не единственная надпись. Чуть ниже было вбито «…и нашему нерождённому сыну»
Его давний приятель Дима, приходил не просто так. Он приходил, чтобы проведать его и узнать как дела. И не удивительно, ведь, Влад говорил об Але в настоящем времени, и всё время ждал её возвращения и, кажется, запутался в том, где реальность, а где нет.
Упившийся до беспамятства утырок врезался в их автомобиль на перекрестке. Ему было хоть бы что, а вот Аля… Аля мучительно умирала на руках Влада.
Влад готов был рвать собственную грудь, чтобы вырвать сердце, которое всё ещё билось, чтобы можно было просто упасть на могилу Али и остаться лежать на ней. Безысходность овладела им с такой силой, что сводила его с ума. Всё, что он делал, всё, что он пережил, оказалось напрасным.
Миллионы людей, говорите?!
И только семья пограничника жила. Да, сам он был мёртв, но он-то шёл за ним не ради этого!
— Сможешь ли ты простить его за то, что он сделал, за то, что он тебе не рассказал всего, я не знаю. В своём роде он всё рассчитал предельно цинично. Он понял, что твоя супруга погибает и там и здесь. Понять это ему помогли твои записи в дневнике. Мало кто ведёт дневник в наше время, но ты это делал. Ты записывал туда свои сны и видения, как ты их определил. Алексей понял, что ты ключ к тому, чтобы вернуть ту реальность, которая тебе была знакома до войны. Ты видел её, ту реальность, в которой мы сейчас находимся.
Влад схватился за голову и стал раскачиваться из стороны в сторону, а прохожие с настороженным любопытством смотрели на него, гляди, мол, очередной городской сумасшедший поехал крышей на публике.