Что было бы, если бы Розанов женился третий раз? «Женился» третий раз так же, как «женился» второй, – то есть незаконно, то есть НЕ женился, – вот не сложилось бы с милым другом, какие-то все более и более противные недостатки все всплывали бы, все становились бы очевиднее, все скучнее было бы в доме, а ведь это так часто случается, и никто не может предугадать, когда это накроет, въедет ли в жизнь это несчастье. Но несчастных семей, сходившихся навсегда самым честным образом, – миллионы. Думаю, у него не хватило бы энтузиазма еще раз, новой кампанией, ратовать за развод – да было бы и не нужно. Официально признанного брака у него с Варварой не было, разбежаться (разъехаться – вдова была дамой степенной и строгой), оплачивая потребности детей, а то и по обоюдному согласию взяв с собой жить самого любимого – можно было бы устроить, но Василий Васильевич был бы все равно несчастен. Думаю, что его заблуждением двигало то, что движет всеми заблуждениями – любовь. Очень целомудренно он полюбил Варвару – и всю свою теорию семейного вопроса в России посвятил только одной проблеме: как сделать «милого друга» законной, официальной, такой же, как все презираемые нелюбимые, но законные супруги.
Конечно, он жалуется и злобствует из самого сердца – но саму тему честно изучать и рассматривать не хочет, ответ ему известен, никакой другой истины ему не надо. Зачем ему Толстой со своей невинной невестой, зачем ему сам Толстой, который до тридцати шести лет мог всеми московскими невестами перебирать, никаких эскапад с женитьбами на брошенной любовнице кумира, да еще известного кумира, прославившегося (вдова-то его, при вполне уже оформившемся авторском праве, при вышедших в люди детях, при незабытой честности прожитого брака – не за всякого бы пошла), – в общем, какой-то скверный анекдот.
«Гражданская жена». Ольга Ивинская иногда наивно (вернее, в расчете на людей еще более наивных) называла себя «женой» Пастернака. Спору нет: степень их близости, вовлеченности в дела друг друга, осведомленности, искренности, свободы и пр. и пр. – все именно такому статусу и соответствует. И даже с верхом. И играет против нее: получается, что всем этим (и пр. и пр.) – она жертвует за ложное наименование жены. Ведь она ею не была? Значит, не было близости и прочего? Те, кто называет себя тем, кем они не являются, теряют право на действительные права. Советское изобретение (правда, последних, несоветских лет) – «гражданская жена», – будто все остальные живут исключительно соединенные церковным браком. Церковных браков очень мало. А уж если изобрести простой и точный, как двадцатирублевый тест на беременность, тест с положительной реакцией на мотивацию проведения церковной брачной церемонии как средства насыщения помпезностью обычной свадебной церемонии (в дополнение к лимузинам и отбытию на близкие к экватору острова), то церковных браков и почти нет (избранных-то мало). Остаются все гражданскими мужьями и женами. Однако «гражданскими» себя именуют просто-напросто сожители и сожительницы. Сожительницы, разумеется, чаще. Размножилось столь это явление в последнее время оттого, что сожительств (бойфрендов с герлфрендами) стало действительно, по западному образцу, больше, чем в былые непро-двинутые времена.
Однако там, где это просто незарегистрированный брак, у нас – обязательно «гражданский». Сомнений нет – кто-то ждет лучшей партии, а кто-то не хочет жениться. В любом случае, пока это не муж и не жена. А граждане они секуляр-ного государства. Никто не обязан идти под венец.
В общем, правило здесь простое: любой добровольный союз имеет право на существование, и очень может быть более глубоким, прочным, искренним и долговечным, чем рутинный брак, но брак – это брак, а все, что не может считаться простым и обычным браком, – оно может быть в сто раз лучше чем брак, но – не брак. Когда они называют свой не брак браком, как мы должны называть наш (не вокруг аналоя, но в полном соответствии с принятыми в актуальном обществе протоколом)?
Дайте нам любое, самое уничижительное наименование, и мы назовем Ольгу Всеволодовну Ивинскую, долговременную подругу Пастернака, такого близкого ему человека и пр. и пр. – его женой: тем, кем она не была в существующей терминологии.
«Он подтвердил, сказав, что Зинаида Николаевна последние годы, после смерти Адика, глуша свое горе в общественной деятельности и помощи чужим детям, сказала, что не может больше быть его женой, оставаясь лишь хозяйкой дома и воспитательницей Лени».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 475.
Очевидно, Зинаида Николаевна не предполагала, что и Пастернак будет ничьим мужем? В год смерти Адика ему было 55 лет. Пожалуй, вариант Ивинской был для нее наиболее щадящим. Женщина более красивая, более лощеная, более похожая на жену, чего доброго, могла бы ею и стать – ведь и в истории с Ивинской у него было не до конца все просчитано и кое-где слабину он давал больше допустимого, оставив после себя Ивинскую, например, более богатой, чем Зинаида Николаевна.
Он столько вел материальных расчетов в своей жизни (половину из этого – в плане материальной же бескорыстной помощи друзьям, их семьям), многие из которых были долговременными, тщательно учитываемыми – это про Женю, – что мог бы и уследить за тем, что Зинаида Николаевна оставалась без пенсии, полагавшейся даже домработницам, на казенной, не ей выданной даче и с обремененными доверенностями и давно выбранными гонорарами.
Чемоданы заграничных роялти Пастернак предполагал по совести делить. Но человек предполагает, а Бог располагает… В общем, не женился он все-таки не потому, что слишком был тверд, а потому, что Ивинская недотянула. Более тонкая штучка могла бы и женить. Некоторый, впрочем, запас прочности Пастернака известен – Зинаида Николаевна осталась бы в полном попечении благородного гаремного законоуложения. Пастернак остановился на полпути между гаремом (в бытовом, для среднего мусульманского класса, не сказочном варианте, то есть ограничивающем воображения четырьмя равноправными гражданками) и домостроем.
Православная церковь БРАКОВ вообще не допускает. В смысле что во множественном числе. Умерла там жена, изменила, пропала ли куда – нет никакой разницы. Вдовцу дозволяется жениться (имеется в виду, что не ведут под уголовный суд), только чтобы схватить его на краю пропасти над более страшным грехом прелюбодеяния (не измены, Боже упаси, а просто не освященного, пусть по виду самого брачного, сожительства), но благодати полной брак этот не имеет, и разве что вдовец остался еще пока бездетным. Безукоризненному Андрею Болконскому, например, на самом деле надо было еще постараться законное разрешение получить. Впрочем, времена были веселые, вольтерьянские.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});