травку кони и три нарядных девчонки посреди дороги.
Ланка прижала руки к горлу, слабо пискнула и провалилась в самый настоящий, непритворный обморок. Жданка молниеносным движением выхватила нож из-за голенища ближайшего неподвижного тела, ловко спрятала за спину. Фамка, шатаясь, поднялась на ноги. Затравленно оглянулась. Куда бежать? По дороге – догонят. В прозрачной весенней роще – догонят или подстрелят. А собаки… Собаки догонят везде.
Два громадных черных пса щерили острые клыки по обе стороны крепкой соловой кобылы. На кобыле небрежно восседал неприметный человечек, лысоватый, серенько одетый. Единственная роскошь – слишком тяжелый по весеннему времени плащ, подбитый седым соболем. За ним следовала свита, из-за поворота выезжали, сбивались в плотную группу все новые и новые всадники. Ржали остановленные кони, кто-то сзади ругался, кто-то орал, спрашивая о причинах задержки.
Вот оно что. Их слабых сил хватило лишь на то, чтоб справиться с жалким передовым отрядом.
– Ко мне, – раздался негромкий приказ. Фамка понимала – надо подчиниться. В голове быстро крутились обрывки правильных мыслей. Так, мы простые крестьянские девицы из этих, из Перебродов. Шли себе по лесу, никого не трогали. Что тут было – знать не знаем, ведать не ведаем. Может, отпустят? Ха, как же, отпустят они…
– Я т-твой щит, – шепнула сзади вцепившаяся в ее локоть Жданка. Фамка знала – это не поможет. Никакого щита они сейчас не сделают. Придется-таки господину Луню любоваться на ее хладный труп. А может, и не придется. Она покосилась на вздыбивших загривки готовых к прыжку собак и вдруг ахнула.
По дороге навстречу разбойничьему войску неспешно, слегка прихрамывая, двигался господин Лунь. При полном параде, в камзоле цвета ночного неба с серебристыми прошвами, в котором он обычно отправлялся запугивать бреннских старшин и прочих хозяев жизни. Правда, сейчас сапоги и даже штаны выше колен были забрызганы грязью. Правый манжет почти оторван и небрежно засунут в рукав. Лента под цвет камзола, которую Ланка собственноручно повязала ему перед отбытием в Бренну, куда-то исчезла, и волны льдистого серебра беспрепятственно стекали на шелк плаща, призванного скрывать остатки крыльев. Черный атлас летел, струился, неслышно шуршал, касаясь верхушек молодой травы.
– Если не ошибаюсь, господин Иероним Кремер, сын добропорядочного столичного портного Альберта Кремера, известный на приморских дорогах как Ирка-Кастет, а в Полибавье как Иероним Народный Избранник?
– Ты… – процедил сквозь зубы господин Иероним, – откуда ты выполз, недостреленный?
Это было невыносимо. Когда в одном из кабаков Грязовца он встретил этого дурачка Стефана с его наследственным даром заговаривать мантикор, он был уверен – наконец улыбнулась удача. Столько трудов, столько усилий. Не так-то легко было подняться из грязи, встать над тупым быдлом. Но он сделал это. Сам достиг всего, чего только можно желать. Урвал свой кус, пока сильные мира сего дрались с сильнейшими. Набрав армию, захватив и разграбив несколько городов поменьше, он наконец добрался до Липовца. Прекрасный город, богатый, отлично расположенный. Город, который вполне мог бы стать новой столицей. Его собственной столицей, без дураков. С мантикорами он добился бы чего угодно. И тут явился этот… учителишка… Лишил собачек их законной награды. А потом загубил Стефана.
Никогда еще деловые интересы господина Иеронима, его точнейшим образом выверенные расчеты не страдали так сильно. Все пошло прахом, все… Снова бегство, снова блуждание по лесным дорогам, ночевки под открытым небом, случайные грабежи. Два-три разоренных замка в Лесистом Заозерье, десяток разграбленных деревень не в счет.
Он двинул сюда остатки своей армии, привлеченный рассказом о богатом крае, по слухам, сроду никому не платившем дани, обещал им хороший куш – сказочные сокровища, в существование которых не очень-то верил. И вот опять на его дороге проклятый летун, обманувший его как мальчишку.
– Убрать с дороги, – проговорил он, ни на минуту не утратив привычного хладнокровия. Ничего личного. Но дело есть дело.
Жданка отчаянно завизжала, бросаясь между крайном и конными. Но господин Лунь даже не взглянул на нее. Его глаза были прикованы к лицу Иеронима.
– Беру твою душу, – негромко и буднично сказал он. – Навсегда.
Иероним Избранник, низложенный король Липовца и его окрестностей, молча ткнулся лицом в конскую гриву, выпустил поводья и медленно сполз с седла. С минуту никто ничего не понимал. Потом кто-то завопил, рванувшись вперед, кто-то обнажил саблю.
Крайн, ухватил Жданку за косицу, притянул к себе.
– Пожар, – шепнул он, – лес горит.
Ко всем напастям еще и пожар. Фамка, услышав такое, перепугалась окончательно, но Жданка лишь улыбнулась ехидно.
Собаки внезапно завизжали, заскулили тонкими, щенячьими голосами и, поджав хвосты, прижав уши, кинулись вверх по склону. За ними сейчас же последовали лошади. Обезумев от ужаса перед ставшей до неба стеной огня, перед высокими кострами, в которые превратились зеленые березы, ощущая всей шкурой смертельный жар и жгучие укусы яростных искр, они ринулись, не разбирая дороги, через кусты и буераки, через ручьи и овраги, теряя всадников, обрывая на ходу цеплявшуюся за ветки упряжь.
* * *
Через пять минут на поле битвы остались мертвый Иероним Избранник и еще какой-то рыцарь удачи, сразу вылетевший из седла, по-видимому, потому, что руки у него оказались крепко связаны.
– И все? Так просто? – поразилась Жданка.
– Я тебе говорил, с бессловесными тварями всегда проще, чем с людьми.
– Только не пытайся делать это одна, а то и вправду что-нибудь подожжешь, – посоветовала Фамка.
Тут на прогалину вбежали взъерошенный Варка и хмурый, вконец запыхавшийся Илка. Варка в поводу вел пойманного при дороге крупного жеребца, который и послужил причиной утренней тревоги. Илка, охнув, бросился к бесчувственной Ланке. Варка окинул взглядом усеянную телами поляну.
– Две дюжины, не меньше. Чем это вы их? Хотелось бы знать. Так, на всякий случай.
– Спроси у наших дам. Круг Покоя, я полагаю?
Фамка кивнула и снова уселась на траву. Сидеть все-таки спокойней. Надежней. Илка нежно похлопал Ланку по щекам. Она застонала, приоткрыла глаза, и острый кулачок впечатался в Илкину переносицу.
– Дура! – взвыл Илка, задыхаясь. – Я же свой!
Ланка закатила глаза и на этот раз лишилась чувств красиво, по всем правилам искусства уронив растрепанную головку на широкое мужское плечо.
– Мы, дураки, не по той дороге пошли, – покаялся Варка, – спохватились, да поздно. Подставили вас, выходит.
– Сами себя обдурили, – фыркнула Жданка, – а вы голубя получили, да?
– В жизни не читал такой идиотской записки, – скривился крайн, – «Замостье сожгли. Разбойники идут к Бродам». Ни слова о том, что вы намерены нарушить границу, ни намека на то, что вы полезли прямо в лапы разбойничьей шайке. Летать я, знаешь ли, не умею, а прыгать через два колодца подряд – весьма утомительно. А потом еще