какими бы благими намерениями они изначально ни руководствовались.
Генрих использовал парламент как орган, чьего одобрения он добивался при продвижении людей на почетные места в пэрстве или при восстановлении в своей милости тех, чьи отцы в прошлые годы попали под опалу его собственного отца. На своем втором парламенте в мае 1414 года[1213] Генрих возвел двух своих младших братьев, Джона и Хамфри в герцоги Бедфорда и Глостера соответственно, в то время как Эдуард Йоркский был официально восстановлен в своем герцогском титуле, а Ричард, его брат, стал графом Кембриджским. В тот же день Генрих "подтвердил" своего родного брата Томаса герцогом Кларенс и сделал то же самое для Томаса Бофорта графа Дорсета. Повышение Бедфорда и Глостера было естественным; в случае Бедфорда, в частности, это была заслуженная награда за годы службы на шотландской границе. Решение "подтвердить" титулы, уже пожалованные Генрихом IV Томасу Бофорту в 1411 году и его собственному сыну Томасу в 1412 году, возможно, было вызвано тем, что, хотя они и были действительными, но не были приняты парламентом, и, возможно, было решено, что такое решение укрепит притязания их обладателей. Такое "подтверждение" можно рассматривать как дружеский жест по отношению к Кларенсу, который не всегда виделся глаза в глаза с принцем, но с которым как теперь считалось, открытая форма примирения имеет ценность. Восстановление Эдуарда, герцога Йоркского, в герцогстве, которое он унаследовал в 1402 году, могло быть частью соглашения, включавшего его отказ от графства Кембридж в пользу своего брата Ричарда; почти наверняка это был также способ вознаградить Эдуарда за его многие услуги Генриху IV и принцу в войнах в Уэльсе и Аквитании.
Вознаграждение было связано с примирением. Одной из задач Генриха было как можно более публично положить конец разногласиям, которые могли остаться в результате узурпации его отца и оппозиции, проявленной к нему в разные периоды его правления. Это был один из способов, использованных Генрихом для обозначения разрыва с прошлым. К весне 1414 года он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы поощрять подобные шаги, намереваясь примирить с собой представителей знати, чье продолжающееся недовольство могло стать причиной проблем в то время, когда их энергия и командование могли быть лучше использованы в предстоящей войне против Франции.
К 1414 году уже готовились шаги по восстановлению благосклонности Генриха к наследникам некоторых врагов его отца. В апреле Томас Монтегю, граф Солсбери, обратился в парламент с просьбой отменить приговор о государственной измене, вынесенный его отцу, убитому толпой в Киренстере в 1400 году до того, как его официально осудили за восстание против Генриха IV. В этом случае процесс занял семь лет, но в конце концов Солсбери добился своего. Его восстановление в правах можно рассматривать как награду за его вклад в успешную войну во Франции. В то же время не следует игнорировать пользу, которую такой поступок принес королю: Генрих приобрел верного друга, который был одним из лучших английских военачальников своего времени[1214]. В ноябре 1414 года молодой Генри Перси, жертва восстания 1403 года, которое привело к гибели его отца Хотспура в битве при Шрусбери и к его собственному изгнанию в Шотландию, обратился с просьбой о возвращении унаследованных земель графства Нортумберленд, и это прошение привело к тому, что в марте 1416 года в парламенте он стал новым графом, а вскоре после этого, также в парламенте, принес присягу королю[1215].
Возможно, именно под влиянием важных событий лета 1416 года прошение Джона Холланда о восстановлении титулов и владений графства Хантингдон, конфискованных у его отца в 1400 году, было удовлетворено очень быстро. К октябрю 1416 года Холланд получил положительный ответ, сделанный, что важно, "королем, нашим суверенным господином, и лордами парламента"[1216]. Хантингдон хорошо отплатил королю службой в последующие годы.
Мы не должны забывать о важности этих решений. Разрешение, данное валлийцу Гриффиту Дону, покупать и владеть землей в Англии вопреки закону,[1217] а также решение, принятое в парламенте в мае 1421 года по иску короля к Анне, графине Стаффордской, по поводу поместья Богун, являются явным свидетельством желания короля, чтобы прошения об исключении из закона проходили через парламент, как и его желание, чтобы его давние претензии на наследство матери также получили формальную и весомую печать парламентского одобрения[1218]. Эти случаи являются важным доказательством того, что, когда это было в его интересах, Генрих был готов смягчить свое отношение, чтобы простить, забыть и вернуть людям, чьими услугами он хотел бы воспользоваться, их родовые поместья и титулы. Хотя Генрих обычно пунктуально наблюдателем за соблюдением требований справедливости, он также находился под влиянием глубоко укоренившегося чувства милосердия. Как учило руководство по королевской власти, милосердие, как и справедливость, было одной из отличительных черт христианского короля.
Одной из основных функций парламента было обеспечение возможности доведения решений, принятых в центре, до различных частей королевства; другой его функцией было служить средством, с помощью которого внимание короля могло быть привлечено к требованиям его народа, будь то социальная группа, или жители определенной местности, или даже отдельные люди, которые, например, могли оказаться жертвами несправедливости или неправильного применения закона. При Генрихе IV петиции стали подаваться в палату общин в большем количестве, и доля тех из них, которые привели к принятию законов, также увеличилась. То же самое произошло и в правление его сына; очень немногие статуты, принятые в правление Генриха V, не имели своим источником или вдохновением петиции, представленные в парламент. Все десять статутов, принятых парламентом 1413 года, возникли из петиций, поданных в это собрание[1219]. Однако, вероятно, потому, что примерно в двух третях из них формулировки (а значит, возможно, и намерения) были изменены на пути от петиции к статуту (в трех из десяти изменения были незначительными или вообще отсутствовали), парламент в апреле-мае 1414 года просил (петиция подана на английском языке), чтобы, поскольку он "так же хорошо соглашается, как и петиционеры", ни одна петиция не была впредь изменена отрицательным образом, "так, что должна изменить приговор и соглашение, высказанное ораторами, или в петиции без согласия данной общины". Это прошение, самое близкое к "конституционному", найденное за все время правления, вызвало положительный ответ короля. Было сказано, что будут приняты все меры для того, чтобы ни одна поправка не была включена в статут вопреки петиции общин; король, тем не менее, подчеркнул свою прерогативу "править и отказывать в том, что ему не нравится в их петициях и просьбах", таким образом, оставляя за собой право отклонять петиции по своему усмотрению[1220].