Меня тут же избили и связали. Через час пришли люди в белых халатах и развязали меня, предупредив, что посадят в карцер.
Я решил больше ни с кем не разговаривать и отвернулся к стене.
В это время в камеру вошли несколько человек в штатском и два полковника:
– Вот постановление о вашем аресте.
Я взял протянутую мне бумагу. «В связи с участием в антигосударственном заговоре…» Перечитал еще раз. Ни подписи, ни печати… По тем же многочисленным рассказам я знал, что в таких документах непременно должна быть подпись прокурора.
– Это филькина грамота, а не документ.
Полковник побагровел:
– Будете шуметь, придется повторить все сначала.
И я решил, что терять мне больше нечего:
– Хотите бить – бейте, а чтобы вам было легче, я начну первым.
Я действительно ударил первым, но ответа, как ни странно, не последовало.
Оба полковника вместе с сопровождающими ушли. Часы у меня отобрали раньше, и я даже не знаю, когда меня повели на первый допрос. Четверо охранников шли рядом. Мы прошли какими-то коридорами, и я понял, что попали в другое здание. Впереди шел человек с флажками и периодически подавал какие-то сигналы, надо полагать, чтобы никто нам не встретился. Это тоже, я знал, обычная тюремная практика.
Пройдя мимо многих дверей, попали в большой кабинет. Письменный стол, кресло, рядом – маленький столик. В стороне сидели несколько человек – генералы и люди в штатском.
Предложили сесть. Я промолчал.
– Вы привлекаетесь по делу контрреволюционного заговора, направленного на свержение советского строя и восстановление капитализма…
Весь смысл случившегося лишь начинал в полной мере доходить до меня. «Террористическая организация», «шпионаж в пользу английской разведки», «аппаратура связи нами изъята», «нелегальные связи», «вы изобличены»…
Выходит, я заговорщик и английский шпион. Неужели они сами верят в то, что сейчас говорят? Тогда кому и зачем все это надо?
Позднее я узнал, что у меня дома был изъят тренажер – не передатчик! Радиолюбители знают, что когда долго не тренируешься – теряешь навыки, поэтому я всегда старался выкраивать время для тренировок. Когда-то этот тренажерный комплекс я сделал своими руками, не предполагая, что он станет «вещдоком» в моем же «деле».
Эксперты, конечно же, моих будущих следователей разочаровали: «Да какой это передатчик… Обычный тренажер». Но об этом я позднее узнал.
А тогда я выслушал до конца всю эту галиматью и сказал:
– Я все же хотел бы видеть документ…
Мои слова вызвали бурную реакцию:
– Мы не обязаны вам показывать никакие документы, – произнес с металлом в голосе один из присутствующих.
– В таком случае, – говорю, – я не обязан отвечать на ваши вопросы. Пока мне официально не предъявят обвинение и я не узнаю наконец, почему здесь нахожусь, никаких разговоров с вами вести не буду.
Тут же услышал:
– В камеру!
Я повернулся и вышел.
Как ни странно, в свою камеру я уже не попал. Меня почему-то привели в другую. Через два дня – в третью, затем в четвертую… Причем всегда меня переводили в новую камеру после отбоя. Только ляжешь, поднимают. Так продолжалось довольно долго с интервалом в два-три дня.
Еще один тюремный трюк, решил я. Прошло еще дней десять, и меня вызвали на допрос. Сразу же обратил внимание, что в кабинете людей поменьше. Кроме уже знакомых, вижу новые лица.
– Я – генерал-лейтенант Китаев, заместитель Генерального прокурора, – представился один из военных и тут же подал мне бумагу. Те же несусветные обвинения, но уже с подписью: генерал-лейтенант Китаев.
– Распишитесь!
Я отказался.
– Нет, вы все же распишитесь, что ознакомлены. Я взял ручку и написал: «Ознакомлен со вздорным документом. Берия».
Китаев усмехнулся:
– Вы даже представить себе не можете, какими доказательствами располагает следствие… Если вы хотите сохранить свою жизнь, то должны сами рассказать о своей антигосударственной деятельности, и это убедит нас, что вы действительно раскаиваетесь…
Речь уже шла о жизни.
Мое молчание, видимо, расценили по-своему. Тут же подключились остальные:
– Вы так молоды… Мы настроены помочь вам, и ваша задача правильно это понять, Серго Лаврентьевич. Вы должны облегчить нам нашу задачу и помочь тем самым в первую очередь самому себе…
Я решил, что агрессивно вести себя больше не стоит – нельзя поддаваться ни на какие провокации. Конечно же, по прошествии времени я понял, что в первые дни пребывания в тюрьме вел себя просто глупо. Не стоило ввязываться в драки. Возможно, от меня этого и ждали…
Выслушав их, я сказал:
– У меня к вам одна-единственная просьба – обоснуйте свои обвинения. То, что вы говорите, никакого отношения ко мне не имеет.
– К вам, возможно, и не имеет, – услышал в ответ. – Вы действительно не организатор заговора… Организатор – ваш отец. Кстати, он уже дал соответствующие показания. Ваша мать тоже созналась во всем. Так что дело теперь только за вами, Серго Лаврентьевич…
– Что ж, тогда я требую очной ставки. Кажется, в таких случаях это разрешено?
И начались ежедневные допросы. Рукоприкладства они не допускали, но когда поняли, что ни на какие другие темы, кроме своей работы, я говорить не намерен, начали давить морально.
Когда речь заходила о так называемой антигосударственной деятельности моих родителей, я вновь и вновь требовал показать мне протоколы допросов с их признанием и провести очную ставку. Следователи обрывали:
– Вы о себе позаботьтесь!
Все это продолжалось неделями.
Не хочу утомлять читателя деталями. Скажу лишь, что все обвинения, звучавшие на допросах, никаких фактов под собой не имели. Все сводилось к моему участию в мифическом заговоре.
– Мне очень трудно опровергать ваши обвинения, – говорил я. – Давайте перейдем к конкретным фактам.
Все более наглел Китаев. Он то и дело оскорблял и меня, и моего отца. Однажды, когда он попытался сказать что-то нехорошее о моей матери, я прервал его:
– Учтите, я не прикован к стулу… Предупреждаю: еще одно слово в адрес матери – и я вас изуродую…
Он взорвался:
– Я тебе, гаденыш, устрою здесь такую жизнь, что ты меня, пока жив, помнить будешь. Но это, поверь, будет недолго…
Запомнилось…
Мы помолчали, он успокоился и вновь начал меня убеждать, что некие очень высокопоставленные люди дали ему указание вытащить меня из тюрьмы, если я соглашусь сотрудничать со следствием. Видя, что ничего не может добиться, стал «давить»:
– У тебя ведь ребенок скоро должен родиться… А вообще-то можно сделать, что он и не родится…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});