лицо. Вдруг он как-то всхлипнул и, стремительно схватив руки Надежды Ивановны, принялся осыпать их горячими поцелуями.
— А еще говорят, женщины слабые создания — да вы героиня, вы сила, чудовищная сила... Что мы, мужчины, перед вами... Кликните клич на всю армию, соберите всех наихрабрейших героев, георгиевских кавалеров там разных, да решится ли хоть один из них на такой подвиг, на какой идете вы... и ради чего?
— Ради любимого человека, доктор, — осторожно высвобождая свои руки, шепнула Надежда Ивановна, ласково улыбаясь, — поймите, доктор: ради любимого человека...
— Ах, да не стоит он этого... Я, впрочем, его совершенно не знаю, но ведь он человек, мужчина, а разве есть на свете такой мужчина, который бы стоил таких страшных жертв?!! Нет, ей-богу нет!!! Нет, не было и не будет!!! Ну если только чудом каким-нибудь вы уцелеете оба и поженитесь... и он хоть когда-нибудь, чем-нибудь огорчит вас... Что ему тогда следует сделать? Кожу снять с живого и в соленый раствор...
— Ой, ой, доктор, как жестоко, — улыбнулась Надежда Ивановна,—а еще китайцев обвиняете в жестокости, говорите, будто они мастера на изобретение пыток, но до такой пытки, какую изобрели вы, пожалуй, и китайцы не додумаются...
— Ну, не скажите, китайцы, пожалуй, сумеют выдумать и похуже... но теперь это пока не к делу... Раз уже вы решили, бог с вами, идите, на верную гибель, раз вам так хочется, однако обсудим, как бы лучше все это устроить. Что вам взять с собой... Много брать с собой лекарств разных нельзя, в случае, японцы обыскивать где будут, так чтобы не возбудить их подозрений, надо спрятать так, чтобы не нашли, это главное, а затем надо с этим Фу-ин-фу потолковать хорошенько... Он, признаться, мне тоже нравится, и, кажется, ему довериться можно... Надо только его заинтересовать. Китайцы до денег падки... Знаете, что я придумал, позову-ка я его да обещаю ему, если он доведет вас благополучно и принесет мне о том удостоверение от вас, заплатить сто рублей... Что вы на это скажете? Стойте, стойте, не возражайте, я знаю, что вы хотите сказать, знаю... но это не суть резонно... у меня деньги сейчас есть, все равно они мне здесь ни к чему, тратить некуда... да, наконец, если все хорошо сойдет, вы мне когда-нибудь можете и вернуть их... Не так ли?
Вместо ответа Надежда Ивановна крепко пожала руку доктора.
— Ну, а уж если он вас обоих доставит сюда к нам, не жаль и всех двухсот, не правда ли? Какое двести, за это и триста рублей обещать можно. Ну, так, стало быть, за дело. Позовем сюда этого Фу-ин-фу да солдата-переводчика и потолкуем с ним по душам... Авось и взаправду бог поможет, даст свершиться чуду!
VI
По мере того как они подвигались все дальше и дальше, Фу-ин-фу становился все осторожнее и недоверчивее. Сгорая нетерпением поскорее увидеть жениха, Надежда Ивановна в душе негодовала на его медлительность. Тревога за жизнь любимого человека придавала ей силы, она не чувствовала ни усталости, ни голода. Ей казалось, что, если бы можно было не опасаться неприятных встреч и идти свободно, она была бы в состоянии идти и день и ночь, с самыми небольшими отдыхами. В те мгновенья, когда ей приходило на ум, что, может быть, ее жених умирает от отсутствия хорошего ухода, ею овладевало отчаяние, она готова была бежать бегом, чтобы только поскорее достигнуть пещеры, где он томился. Она сожалела, что согласилась на доводы Фу-ин-фу и пошла пешком, а не поехала на лошади. Верхом они давно бы доехали, а теперь когда еще доберутся?! Тяжелее всего было, что Фу-ин-фу ни слова не понимал по-русски, а она по-китайски. Она несколько раз пыталась добиться от него, сколько еще верст им осталось идти, но на ее упорные вопросы: до-шили?[67] — Фу-ин-фу только крутил головой, что-то бормоча под нос и быстро вертя пальцами перед своим лицом. Очевидно, он или сам не знал, или не умел объяснить так, чтобы она поняла. Эта неизвестность больше всего угнетала Надежду Ивановну... Иногда ей казалось, что они уже близко от цели своего путешествия, и ею овладевала радость, но минуту спустя она с ужасом убеждалась в преждевременности своих ожиданий.
Ночь близилась к концу, темно-синее небо приняло сероватый оттенок, ярко блиставшие звезды потускнели. Через какой-нибудь час должно было появиться солнце. Как везде на юге, оно сразу выплывало из-за хребта сопок и озаряло
землю водопадом ярко-жгучих лучей. Здесь не было той долгой борьбы мрака со светом, как бывает на севере, где солнце выходит медленно, как бы побеждая упорное сопротивление, здесь оно, как желанный гость, сразу распахивало дверь и входило, весело улыбаясь, сверкающее и радостное.
Фу-ин-фу озабоченно посмотрел на небо, затем оглянулся на свою спутницу, как бы желая удостовериться, может ли она еще идти, и, очевидно, решив, что может, прибавил шагу. Надежда Ивановна догадалась, что Фу-ин-фу торопится дойти к восходу солнца до намеченного им заранее ночлега, где-нибудь в особо укромном месте; она рада была этой поспешности, которая вполне отвечала ее затаенным желаниям. Чтобы Фу-ин-фу не побоялся ее усталости, она приняла бодрый вид и торопливо зашагала, стараясь даже перегнать быстро идущего старика. Так они подвигались более получасу. Вдруг Фу-ин-фу вздрогнул, остановился. Лицо его приняло испуганное выражение, он оглянулся вправо и влево, как оглядывается волк, ища, куда бы броситься в сторону, от неожиданно вставшей перед ним опасности. Но было уже поздно. Из-за скалы, загораживавшей поворот тропинки, мелькнула конская морда, через мгновение перед остановившимися в смертельном ужасе путниками появился японский кавалерист.
— Стой! — раздался резкий оклик, и дуло короткой винтовки уставилось прямо в лоб Фу-ин-фу, — Кто ты такой, куда идешь?
Застигнутый врасплох, Фу-ин-фу не сразу мог собраться с мыслями и сообразить, что ему отвечать, но природная хитрость, присущая всем китайцам, подсказала ему самый лучший в его положении образ действий, он притворился глухим. Приложив ладонь к склоненному вперед уху, он с низкими приседаниями приблизился к кавалеристу и стал бессвязно лопотать всякую чепуху, которую японец, не сильный в китайском языке, очевидно, не понял. Он сердито выругался и еще резче крикнул: «Кто ты такой и откуда идешь?»
Надежда Ивановна, которая в первый раз видела близко неприятельского солдата, несмотря на свой ужас, не могла побороть любопытства и исподлобья начала разглядывать японца. Она увидела человека, довольно плотного в плечах, с скуластым лицом и черными живыми глазами, одетого