– Завтра ты будешь заседать в качестве судьи, – сказал я. – А сегодня ты епископ.
Он кивнул, признавая справедливость моих слов.
Этот пожилой человек с тяжелым подбородком славился в округе как суровый судья. Когда датчане появились в Эксанкестере, он находился вместе с Альфредом в Скиребурнане, поэтому и остался в живых. Как все епископы в Уэссексе, он был неистовым приверженцем короля. Я не сомневался, что неприязнь ко мне Альфреда известна Алевольду, а стало быть, я не мог ожидать особого милосердия от завтрашнего суда.
– Я занят, – объявил Алевольд, показав на пергаменты на запятнанном столе.
За столом сидели два его помощника, а еще полдюжины священников с видом оскорбленного достоинства столпились за креслом епископа.
– Моя жена унаследовала от отца долг церкви, – сказал я.
Алевольд посмотрел на Исеулт, которая вошла в дом вместе со мной. Она была очень красивой и выглядела гордой и богатой. Серебро блестело на ее шее и в волосах, а плащ ее скреплялся двумя брошками, из черного янтаря и желтого.
– Твоя жена, говоришь? – издевательски переспросил епископ.
– Я бы хотел погасить этот долг, – заявил я, словно не услышав вопроса, и вытряхнул содержимое мешка на мясницкий стол.
Из мешка выскользнула большая серебряная тарелка, которую мы отобрали у Ивара. Серебро упало на стол с громким стуком, и внезапно в маленькой темной комнате, освещенной тремя тростниковыми факелами, с единственным оконцем с деревянной решеткой, словно взошло солнце. Тяжелое серебро сияло, а епископ молча глядел на него.
Среди священников тоже попадаются хорошие люди, например Беокка или Виллибальд. Однако за свою долгую жизнь я убедился, что большинство церковников, лицемерно проповедуя добродетель бедности, в то же время алчно мечтают о богатстве. Они любят деньги, и церковь притягивает деньги, как свеча мотыльков. Я знал, что Алевольд – человек жадный, столь же жадный до богатства, как и до прелестей рыжей шлюхи из Сиппанхамма, и он сейчас не мог отвести взгляд от тарелки. Протянув руку, епископ погладил ее толстый край, как будто не мог поверить своим глазам, а потом подвинул тарелку к себе и внимательно рассмотрел изображение двенадцати апостолов.
– Дарохранительница, – сказал он благоговейно.
– Тарелка, – небрежно проговорил я.
Один из священников наклонился, заглядывая через плечо епископа.
– Ирландская работа, – заметил он.
– Ее привезли из Ирландии, – согласился Алевольд и подозрительно посмотрел на меня. – Ты возвращаешь это церкви?
– Возвращаю? – изобразил я удивление.
– Дарохранительница сия явно была украдена, – пояснил Алевольд, – и ты хорошо поступаешь, Утред, что возвращаешь ее.
– Эту тарелку сделали для меня, – ответил я.
Он перевернул тарелку, что потребовало некоторых усилий, так как она была тяжелой, и указал на царапины на серебре, заметив:
– Она очень старая.
– Ее сделали в Ирландии, – с достоинством проговорил я, – и, без сомнения, люди, которые перевозили тарелку через море, небрежно обращались с ней. Вот и все.
Епископ знал, что я лгу, но меня это не заботило.
– Вообще-то, в Уэссексе тоже есть серебряных дел мастера, которые могли бы сделать для тебя дарохранительницу, – недружелюбно вставил один из священников.
– Я подумал, что вам понравится именно эта. – Я наклонился и забрал тарелку из рук епископа. – Но если вы предпочитаете работу восточных саксов, я могу…
– Отдай! – воскликнул Алевольд.
Я и не подумал послушаться, и тогда его голос стал умоляющим:
– Это очень красивая вещь.
Мысленно он уже видел эту дарохранительницу в церкви, а может, и у себя дома, и жаждал обладать ею.
Воцарилась тишина, епископ не сводил глаз с тарелки. Знай священник о ее существовании заранее (хорошо, что я не рассказал про тарелку Милдрит), он загодя обдумал бы, как себя вести, но теперь Алевольд хотел только одного – любой ценой заполучить серебряную дарохранительницу.
Служанка принесла ему кувшин, и он махнул рукой, веля ей выйти. Девушка, как я заметил, была рыжеволосой.
– Итак, ты приказал изготовить для себя тарелку, – скептически проговорил он. – И где же это было?
– В Дифлине.
– Так вот, значит, куда ты ходил на королевском судне! – вновь встрял один из священников.
– Мы патрулировали побережье, – объяснил я, – только и всего.
– Цена этой тарелки… – начал было Алевольд, но замолчал.
– С огромной лихвой перекрывает долг Милдрит, – подсказал я.
Вероятно, я преувеличил, но лишь самую малость, и я видел, что Алевольд готов сдаться. Похоже, я получу то, что желаю.
Итак, долг церкви был аннулирован. Я настоял, чтобы это было зафиксировано письменно, причем в трех экземплярах. Мало того, я заставил переделать бумагу. То-то все удивились, когда я, сумев прочитать документ, обнаружил, что на первом клочке пергамента нет ни слова о намерениях церкви отказаться от прав на урожай, собранный в моем поместье. Это было исправлено, и я позволил епископу оставить себе одну копию, а себе взял две другие.
– Тебя не привлекут к суду за долги, – сказал епископ, прикладывая печать к воску на последней копии, – но все же остается вопрос о вире за Освальда.
– Я полагаюсь на справедливое и мудрое суждение уважаемого епископа, – ответил я, развязывая висевший на моем поясе кошелек и вынимая оттуда золотой слиток.
Позаботившись о том, чтобы Алевольд заметил, что в кошельке еще осталось золото, я положил слиток на тарелку и сказал:
– Освальд был вором.
– Его родные поклялись, что он не воровал, – заметил священник.
– А я приведу людей, которые поклянутся в обратном, – заявил я.
Торжественные клятвы имели в суде большую силу, но поскольку обе стороны могли привести огромное количество лжесвидетелей, то судьи обычно выносили приговор в пользу тех, чья ложь выглядела более убедительно, либо же тех, кто добивался сочувствия зрителей. Но лично я предпочитал заручиться сочувствием епископа. У родных Освальда наверняка было много сторонников в окрестностях Эксанкестера, но какой аргумент сравнится с золотом.
Так я рассуждал, и жизнь подтвердила справедливость моего суждения.
К удивлению Милдрит, долг был погашен, а семье Освальда, желавшей получить виру в размере двухсот шиллингов, было отказано. Я даже не потрудился прийти на суд, положившись на убеждающую силу золота, и не ошибся – епископ посчитал требование виры безосновательным, заявив, что отлично знает: Освальд был вором. Итак, я выиграл суд.
Правда, это не сделало меня более популярным. Для людей, живших в долине Уиска, я был незваным пришельцем из Нортумбрии и, что еще того хуже, язычником. Однако никто не осмеливался открыто бросить мне вызов, потому что я никогда не покидал свое имение в одиночку, всюду появляясь в сопровождении своих людей, вооруженных мечами.