Так я и сказал товарищам.
Илья долго и нехорошо ругал поленицу и всех нас.
— Ладно я, до тридцати трех лет сидел на печи, чуть меня Святогор не прогнал за неспособность, но вы-то: «Сила, Сила!» Где она, ваша Сила? Девчонка вас вокруг пальца обвела.
— Девчонка эта, Илья, — сказал я, — Волхвом воспитана и на крайний случай приготовлена. Сила ее не меньше нашей будет.
— А я-то в вас верил! Я думал — за Добрыней и Алешей я как за каменной стеной!
— Аи был бы ты за каменной стеной сейчас без Добрыни, — сказал Алеша зло. — А то и вовсе — во рву бы лежал. Ладно, — оборвал он себя и умехнулся слов но нехотя (а когда Алеша так ухмыляется — уходи лучше с дороги). — Может, и меньше наша Сила, а кончим мы поленичку и князя вылечим.
— Ну? — спросили мы с Ильей нетерпеливо.
— В княжеские палаты нам вход заказан. А в походе Князь в шатре будет.
— Ну? Ну? — торопил его Илья. — При чем здесь шатер, ну?
— В шатре костра не разведешь, — сказал Алеша загадочно.
Странное войско выходило в поход из Новгорода.
Князь сиял уверенностью в победе, войско же колебалось: посеянные нами сомнения в поленичкиной правоте дали всходы. Войско вообще не любит, когда князем правит женщина. А если тут еще и женщина с Силой, да не скрывающая этого… Нехорошие разговоры пошли по войску. Люди поумнее уж и Волхва поминали. Однако — сами заставили князя идти в поход, теперь назад копытами не сделаешь. Пошли на Киев.
Лазутчики донесли, что степняки со Святополком шли на Альту. На Альте два года назад погиб князь Борис от Волхвовьих слуг. Не стал защищаться, проливать кровь; не как князь умер — как мученик. И тогда спешили мы на Альту с Ильей, спешили, а все равно не успели, погиб Борис, и мог тогда меня убить Волхв, но не убил, а отпустил, как жалкого мышонка, в лицо плюнул. Впрочем, жалел об этом потом. И вот снова Альта…
Каждый вечер поленица варила князю травы. Требовала, чтобы воины окружали костер и никого к нему не подпускали; но многие собирались вокруг кольца и издали глядели, как крепкими руками мешает варево поленица, шепчет что-то, подбирает травы, хмурится в темноту. Смотрели и мы. Становились под ветер, нюхали по очереди запах, который доносился от котла; незнакомые травы все это были, хотя парочку похожих мы в Волхвовьем мешке на Змеином нашли. Потом меж двух рядов воинов несла котел поленица в шатер, поила князя, оставалась с ним до утра… Князь чувствовал себя прекрасно, лицо его сделалось едва что не юным, и дозорные со смешками рассказывали, что ночи он проводит не в тяжких думах. С нами князь не говорил; когда случайно проезжал мимо, мы шептали ему: «Отвары не пей!» — воины хмурились, Ярослав брезгливо поводил плечом.
На четвертую ночь мы стояли на полянах в лесу, была облачная, темная; только костры и светили, щелкая дровами. Как обычно, вышла поленица к костру, прижимая к груди мешочек с травами, осмотрелась, гневно нахмурилась, чувствуя на себе десятки глаз из темноты, из-за оцепления, потом села, принялась отбирать травы, шепча что-то, бросала одну за другой в огонь, хмурила брови, считала на пальцах время: старалась.
И вдруг появились над нею бесшумные тени; поленица ничего не замечала, но тени носились над нею все быстрее; ропот ужаса прошел по поляне. Поленица подняла глаза, вскочила и тут же в страхе отпрянула: прямо ей в глаза метил когтями огромный филин. Вскрикнула поленица, выхватила меч. Но филинов было трое, они оттесняли ее от костра, кружили низко в его свете, терпели жар. Разогнала их поленица мечом, канули филины в темноту, и только жуть осталась. Зябко передернула плечами поленица, сосредоточилась, слушала что-то или звала кого-то, меч не убирала. Потом села на землю, доварила зелье, подняла, бережно понесла в шатер. Многие крестились в ужасе; кто-то поминал Перуна. Пересказывали эту историю в стане, волновалось войско. Но что делать — не пойдешь к князю посреди ночи, да и днем ему эту историю рассказывать страшно. Поговорили и успокоились.
Затих стан. Потрескивают костры, ходят дозорные, переговариваются тихо. Да и лес затаился, словно прислушивается к чему-то. Кто-то застонет во сне, кто-то заворочается, а так — безмолвие.
Жуткий крик страдальца прорезал тишину. Второй, третий. Потом — один жуткий полустон-полувой. Повскакивали люди.
Кричал князь.
— Убила! Убила! — завопили люди, бросились к Шатру.
Князь метался по постели, катался, прижимал рука к животу, поленица бестолково суетилась вокруг. Схватили поленицу. Отбивалась, за меч хваталась, да против озверевшей толпы и поленице с ее Силой делать нечего.
Прибежал к нам гонец:
— Князя отравили!
Поспешили к шатру и мы.
Бояре шумели, кричали:
— Богатыри, вы травы знаете, лечите!
Князь уже и кричать не мог, давился рвотой и желчью, гудел только тоненько: «У-у». Илья держал его, мы с Алешей мяли живот. Князь отбивался; был уже не в себе.
— Отравлен, — сказал я громко, поднимаясь с колен.
Ропот прошел по толпе. В походе на смертного врага потерять князя?
Страшно крикнула поленица за шатром на поляне, задохнулась воплем.
Быстро кончили поленицу, затоптали люди.
Мы бегом бросились к костру, заварили свои корешки и травки.
Князь пришел в себя и мучился страшно. Сипел:
— Спасите!
Разевал рот, смотрел с мольбой: верил.
Мы стали вливать в него отвар. Поначалу желудок не принимал, потом пошло легче, князь жадно пил; слезы текли по его лицу: умирать не хотелось очень…
А потом боли прошли. Совсем. Провалился князь Ярослав Владимирович в сон, но перед сном прошептал нам:
— Простите…
Будый обнимал нас, плакал. Толпа взволнованно шумела кругом, расступалась.
— Завтра здоров будет князь Ярослав Владимирович, — объявил Илья важно.
Покричал народ, порадовался.
Подошли мы к поленице. Страшно было смотреть на ее тело.
— Так-то, дочка, — сказал Илья сурово.
Собрали мы поленицыны травы; снова половина незнакомых — ну да пригодятся. Порылись в сумке — нет пальца. Ушел уже к Волхву через верных людей… Рожок, конечно, нашли. Пошли в сторону от народа. Сели на сырую траву.
— А ну как не оклемался бы князь, а? — сказал тихо Илья. — После того что филины твои в котел побросали…
— Сам ты видел, Илья, что травы мы с Добрыней подбирали, — смеялся Алеша. — Безвредные травы. Мучительные, а безвредные.
— Мучительные, да… — вздыхал Илья. — Надо же — птахи выручили.
— Птахи, — смеялся Алеша, — да у филина ума побольше нашего будет. С ним говорить — как с монахом ученым.
— Уж монахи, да… — качал головой Илья. — Жалко, что не в бою ее кончили, — сказал он, помолчав и повздыхав. — Хоть и гадина была, а все же в бою надо было. Не по мне они, хитрости ваши.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});